Вечный диалог Лермонтова с Богом. Исповедь без пок

 Когда мы говорим о Михаиле Юрьевиче Лермонтове, часто в нашем сознании возникает образ мятежника и одинокого падшего ангела, бросающего вызов самому небу. Строки «Я зовусь демоном», «гордый враг небес» стали частью его мифологии. Лермонтов не был атеистом, отрицающим существование Бога. Его позиция была трагичной и глубоко человечной. Он вел напряженный, страстный и болезненный диалог с Творцом. В этом диалоге звучали не только упреки, но и отчаянная надежда.

Это не спор из гордости, а диалог израненной души с тем, кого она не может не признать, но чьи законы отказывается принимать без вопросов. Он не бросает вызов Богу — он задает ему вопрос: «Зачем?»
Молитва как вызов, а не смирение

Даже в молитве  Лермонтов остается бунтарем. Его знаменитое стихотворение «Молитва» («Не обвиняй меня, Всесильный…», начинается не с просьбы, а с оправдания. Лирический герой не кается, а просит понять причины своего бунта: мир, полный «теснится в душе остывших чувств», заставляет его забыть о Боге. Это не мольба грешника, а объяснение равного с равным, полное горечи и сомнения.

Не обвиняй меня, Всесильный,
 И не карай меня, молю,
За то, что мрак земли могильной
С ее страстями я люблю...

Вершиной этого напряженного диалога становится стихотворение «Благодарность».  Герой обращается к Богу, чтобы «за все, за все тебя благодарить»: за страсти, гонения, клевету, за жар души, растраченный в пустыне. Эта «благодарность» — ледяная, страшная, это обвинительная речь, произнесенная с каменным лицом. Он не отрицает, что все это дано ему свыше, но ставит перед Творцом мучительный вопрос о смысле этих страданий. Это не отрицание Бога, а трагическое неприятие божественного замысла о себе.

За все, за все тебя благодарю я:
За тайные мучения страстей,
За горечь слез, отраву поцелуя,
 За месть врагов и клевету друзей...

Лермонтовский герой — вечный странник, изгнанник. Но изгнан он не только из общества, но и из рая гармонии. В стихотворении «Выхожу один я на дорогу…»  он не просит бури; он просит «свободы и покоя». Но желанный покой — это не вечная жизнь, а забытье, «чтобы в груди дремали жизни силы». Это диалог с Богом, в котором звучит отчаянный поиск выхода, которого нет на земле.

Чтоб в груди дремали жизни силы,
Чтоб, дыша, вздымалась тихо грудь;
 Чтоб всю ночь, весь день мой слух лелея,
 Про любовь мне сладкий голос пел...

Мотив тюрьмы ключевой. Весь мир воспринимается как темница, созданная Богом. Герой не винит тюремщика в злом умысле, но не может смириться со своим заточением. Он борется не с самим Творцом, а с условиями созданного Им мира, которые кажутся ему несправедливыми по отношению к человеческой душе, жаждущей бесконечности.

Образ Демона — лучшая иллюстрация этой сложной связи. Лермонтовский Демон  не сатана в классическом понимании. Он «падший ангел», то есть существо, изначально бывшее близко к Богу. Он не отрицает Его существования; он страдает от разрыва с Ним. Его бунт — это бунт изгнанного сына, помнящего отчий дом.

 Я тот, чей взор надежду губит;
 Я тот, кого никто не любит;
 Я бич рабов моих земных,
 Я царь познанья и свободы,
 Я враг небес, я зло природы,
 И, видишь? — я у ног твоих!

В его любви к Тамаре — не только жажда искупления, но и подсознательная тоска по той гармонии и чистоте, которые олицетворяет Бог и которые он сам утратил. Его спор с Богом — это спор с бывшим Отцом, полный обиды, боли и, возможно, тайной надежды на прощение.

Метафизика Лермонтова — это не отрицание, а трагический диалог. Его поэзия — это поле битвы, где сходятся не атеизм и вера, а отчаянная, требовательная человеческая душа и молчание божественного промысла. Его упреки рождены не ненавистью, а болью от непонимания. Его бунт — это форма поиска, крик в надежде быть услышанным.

Он не бросал Богу вызов. Он вслушивался в тишину после своих вопросов, и в этой тишине рождались его самые пронзительные строки — полные боли, надежды и вызова. Его отношения с Богом — это вечный, незавершенный разговор, в котором сомнение становится доказательством страстной, мучительной, но не угасшей веры.