Старость - время для любви

Она - Изольда Самуиловна Вайсбриг -
Интеллигент в четвёртом поколеньи,
Сотрудник фонда зарубежных книг
Библиотеки, коей имя Ленин.

Имеет три диплома на руках,
Но вот себя иметь не позволяет,
И для него значенье слова "Трах" -
Когда кого-то, кто- ударяет.

И вот уж шестьдесят четвертый год
Невинность прячет за семью замками,
И скрыт от посторонних каждый код,
И вряд ли щупал кто её руками.

Ей, как родные восемь языков,
Но ни один из них не может сделать ласки.
Вокруг на свете столько мужиком,
А ей хотелось принца, как из сказки.

Шекспира знает точно наизусть,
В оригинале Фауста читает,
Но по ночам всегда приходит грусть,
Когда внутри свербит, и сердце тает.

Уютом и изяществом полна
С наследства двушка в сталинской высотке,
И хоть под шляпкой  льётся седина,
Всё ж иногда завидуют  красотки.

Неистовство в плену потухших грёз
Вторгалось хищным зверем в светлый разум,
И в битве той участвовал склероз,
Юдоль отодвигая раз за разом.

Он тоже из культурной сам среды,
Альберт Имануилович Пердольский,
Порой глядит на прочих с высоты,
Кидая взгляд надменный и неброский.

Прекрасное всегда владело им,
Во время перестроечное даже,
Духовностью к нетленному гоним,
Лет десять был смотритель в Эрмитаже.

Затем Москва похитила его,
Отправив в плен иных прелестных рвений,
Профессор филологии МГИМО,
Теперь в его копилке достижений.

Седьмой десяток подходил к концу,
Иных же тот конец не знал сближений;
То чувство придавало мрак лицу,
И вызывало массу раздражений.

Знавал он прежде с женщиной контакт,
Но было то давно, в седьмом аж классе,
Училке, что удар нанёс инфаркт,
Рукой одной под кофтою полазил.

Теперь же, подходя во мгле к окну,
Глядит с досадой, как уходит время,
И кажется, что скоро на луну
Завоет, с одиночества дурея.

И в те моменты дивные стихи,
Рождались у чувственной натуры,
Все затмевая давние грехи,
Вплетая его в мир литературы.

Посмел Амур из шалости свести,
И эти две судьбы, настолько схожих,
Смотря игриво, как стрела летит,
Пронзая лишь сердца, не тронув кожу.

Их встретил август в парке на скамье,
И там же обвенчал под кроной клёна,
Никто не мог помыслить о семье,
Но счастья уже реяли знамёна.

Казалось, те интимные мечты,
К которым крест забвенья был поставлен,
Взросли, как нежной робости цветы,
И скоро будет смысл в жизнь доставлен.

Какие он ей фразы изрекал,
Я даже слов не слыхивал тех прежде.
И глас тот вздохи сердца изрекал,
Давая твёрдый шанс её надежде!

Дарил свой аромат валокордин,
Хрустели в напряжении суставы;
Пусть юность и осталась позади,
Никто себя не чувствовал усталым.

Восторг таился в каждом новом дне;
Так проплывали медленно недели,
Казалось всё и радостно вполне,
Но двое нечто большего хотели.

И вот октябрь, лужи, тот же парк,
И та скамья, что в первое свиданье,
Решили вместе, пусть же будет так - 
Заветное исполнится желанье.

Он ловко оказался вдруг на ней,
И ветерок срывал сухие листья.
Картины этой не было срамней;
Художник, коль увидел, сжёг бы кисти.

Не в силах вечер скрыть был эту страсть,
И вряд, кто увидел то - забудет 
Лежавшую кругом одежды часть,
К такому не готовы были люди.

Всё кончилось минуты через три,
Не знали старцы правильных позиций.
Пылал огонь там глубоко внутри,
Но боль одолевала в пояснице.

Смотрели сотни любопытных глаз
Гостей и местных жителей столицы,
Как оборвался начатый экстаз,
И силы кончились у льва и его львицы.

Она ждала смущенный перепих,
Он предвкушал застенчивого чпока,
Но не было в том опыта у них,
Игравшего так подло и жестоко.

Прошло не так всё, как в любовных снах,
Но результат был здесь не так уж важен;
Процесс пошёл, и растворился страх,
И пах от этой встречи долго влажен.

Такая вот история любви,
И продолженье будет в ней бесспорно,
А ныне ночь, погашены огни,
И каждый в оба ока смотрит порно.