***

Боже, как больно, мама, боже, как больно -
снишься, и я спасаю тебя опять…
Мёртвое тело, бдь, снова мёртвое тело...
сколько же можно мертвой мне сниться, мать?
А нет - жива... ты жива… просто горько плачешь -
лужицы слёз в глазницах твоих пустых -
и я тебя спасаю, опять спасаю -
и просыпаюсь в этих бл-дских слезах.

Как же ты хочешь, дурочка, как же хочешь
как-нибудь смочь или как-нибудь отогреть...
Помнишь ты, дурочка, в Введенском на коленях -
словно больная - самой бы не умереть -
рухнула пред иконами и рыдала,
месяц не ела мяса, дала обет -
только бы ты жила, только чтоб живая…

Видимо дур таких-то уже и нет,
что отозвались и Боженька и Мария…

Боже, как стыдно мне за всю эту дурь…
Ну, не любила тебя она, не любила -
ну не любила - и ты нелюбви этой верь!

Просто поверь в нелюбовь, как в шестое чувство,
в неотвратимость, в бессмысленный приговор.
Просто поверь, прекрати же своё безумство -
ну прекрати, в самом деле... скорее… скор…

Пусть оборвётся всё одной тонкой нитью.
Пусть ты отвоешь, отголосишь - и всё!
Я заебалась - ну сколько мне можно сниться...
Пусть я любила тебя.
Пусть любила.
И хорошо.