Фёдор Сологуб

Блажен, кто пьет напиток трезвый,
Холодный дар спокойных рек,
Кто виноградной влагой резвой
Не веселил себя вовек.
Но кто узнал живую радость
Шипучих и колючих струй,
Того влечет к себе их сладость,
Их нежной пены поцелуй.

Блаженно всё, что в тьме природы,
Не зная жизни, мирно спит, —
Блаженны воздух, тучи, воды,
Блаженны мрамор и гранит.
Но где горят огни сознанья,
Там злая жажда разлита,
Томят бескрылые желанья
И невозможная мечта.

   Мне совершенно не нравился Сологуб, если иметь в виду его поэзию. Я и не читал его вовсе, но решил добавить очерк о нём к предыдущим похожим очеркам о двух других подобных поэтах, Северянине и Бальмонте. Очень красиво о Сологубе написала Надежда Тэффи. Начиналось ее воспоминание так: «Знакомство мое с Сологубом началось довольно занятно и дружбы не предвещало. Но впоследствии мы подружились. Как-то давно, еще в самом начале моей литературной жизни, сочинила я, покорная духу времени, революционное стихотворение «Пчелки». Там было все, что полагалось для свержения царизма: и «красное знамя свободы», … и прочие молнии революционной грозы. Кто-то послал это стихотворение Ленину в Женеву, и оно было напечатано в большевистском журнале. Но в то время, с которого я начинаю свой рассказ, стихи эти я читала только в тесном писательском кружке. И вот мне говорят странную вещь:
— Вы знаете, что Сологуб написал ваших «Пчелок»?
Я Сологуба еще не знала, но раз где-то мне его показывали. Это был человек, как я теперь понимаю, лет сорока, но тогда, вероятно потому, что я сама была очень молода, он мне показался старым, даже не старым, а каким-то древним. Лицо у него было бледное, длинное, безбровое, около носа большая бородавка, жиденькая рыжеватая бородка словно оттягивала вниз худые щеки, тусклые, полузакрытые глаза. Всегда усталое, всегда скучающее лицо.  … Такова была внешность Сологуба.
Я попросила, чтоб нас познакомили.
— Федор Кузьмич, вы, говорят, переделали на свой лад мои стихи.
— Какие стихи?
— «Пчелка».
— Это ваши стихи?
— Мои. Почему вы их забрали себе?
— Да, я помню, какая-то дама читала эти стихи, мне понравилось, я и переделал их по-своему.
— Эта дама — я. Слушайте, ведь это же нехорошо так забрать себе чужую вещь.
— Нехорошо тому, у кого берут, и недурно тому, кто берет.
Я засмеялась.
— Во всяком случае, мне лестно, что мои стихи вам понравились.
— Ну вот видите. Значит, мы оба довольны.
На этом дело и кончилось».
Короче, Сологуб был прикольным, стихов, которые мне нравились, было совсем немного, так что – сам бог велел написать о нем очерк. Что же касается его прозы, у меня есть определенные соображения по его прозе, и, хотя в моих ближайших планах Лесков, Куприн и Салтыков-Щедрин, а из позднейших авторов - Ильф, Петров, Аверченко. Но уж для ровного счета, пусть будет и Федор Сологуб. Если серьезно, Сологуб очень важный для русской литературы автор, и показательным тут является «Мелкий бес», и не просто -он мне нравится, я считаю это произведение выдающимся и уникальным в русской литературе. И я решил на этим мелком бесе подробно остановиться, понимаете, ведь Перидонов – пример ненасытной злобы, и таких персонажей больше нет в русской литературе. Нет! Так что центральной частью этой заметки, или если хотите очерка, является «Мелкий бес» Фёдора Сологуба во всей красоте и непредвзятости. Но сначала о жёнах и привязанностях Фёдора Сологуба.
    У Сологуба с женским полом было необычайно скудно в сравнении с поэтами России той поры. Была жена, Анастасия Чеботаревская, главная женщина его жизни и заодно ангел-хранитель, и Елена Данько, поэт и женщина последних лет его жизни. Поженились они в 1908 году. Она была переводчицей и близко воспринимала творчество Сологуба, писала статьи о его творчестве и вникала во все его литературные связи. В 1910 году Сологуб с Чеботаревской переехали в дом 31 по Разъезжей улице, где стараниями Чеботаревской был устроен салон, в котором, по выражению К. Эрберга, «собирался почти весь тогдашний театральный, художественный и литературный Петербург». В салоне на Разъезжей устраивались специальные вечера в честь новых интересных поэтов, — были вечера Анны Ахматовой, Сергея Есенина, Игоря Северянина. Получается, что как минимум десять лет Сологуб и Чеботаревская жили дружной счастливой жизнью, а ведь это не мало. Друг друга они называли «Малим» и «Малимочка» — сказочные, символические имена, которые не значили ничего, кроме безграничной взаимной любви. Два странных человека — сумрачный Федор Сологуб и Анастасия Чеботаревская, страдающая маниакально-депрессивным психозом, — удивительным образом нашли друг друга и обрели покой и любовь. Для Чеботаревской Сологуб был главным проектом её жизни. Она считала, что Сологуб входит в тройку лучших русских поэтов своего времени: два других — Блок и Гумилев. А его роман «Мелкий бес» считала исключительным и гениальным. Она готова была вступать в войну с каждым, кто не разделял такого ее мнения.
     Анастасия Чеботаревская была совсем не служанкой, как кто-то из посетителей Сологуба подумал было, вот ее мнение во время одной из ссор с Сологубом: «Счастье — пустяк: все дело только в том, чтобы чувствовать себя достойною счастия», — пишет Сологуб в самом начале их знакомства. Что ж, о том, что жизнь их, такая счастливая и безмятежная, продлится чуть менее десяти лет, не мог тогда предсказать никто. Как-то Сологуб в момент ссоры спросил жену: «Зачем же ты меня полюбила?» Чеботаревская ответила: «Разве мы что-нибудь знаем об этом? Мы — как слепые бабочки».
     Анастасию Николаевну Чеботаревскую, писательницу, переводчицу, яркую женщину, современники называли «хорошенькой кошечкой» и «литературной гетеркой». Но кукольная внешность скрывала одну неприятность - наследственную душевную болезнь. Она родилась 7 января 1877 года в Курске, шестым ребенком в семье адвоката. Вскоре семья переехала в Москву. Когда ей было три года, ее мать, красавица из рода князей Агей-Швили, покончила с собой. Отец женился снова, причем на женщине с детьми. А дети от первого брака воспитывались в основном старшей дочерью Александрой. В 8 лет она читала «Что делать?», Захер-Мазоха, Теккерея. Став взрослой женщиной, она раздражала многих: бросалась, как птица, защищать «своего Сологуба» от целого мира — хотя на него никто и не думал нападать. В салоне Сологубов на Разъезжей улице собирались самые талантливые, самые интересные персонажи Петербурга — поэты, художники, актеры. Федор Кузьмич участвовал в костюмированных вечеринках и с удовольствием принимал гостей. Чеботаревская умела отыскивать интересных людей, в шумном доме на Разъезжей состоялись вечера необычных и ярких, поэтов: Сергея Есенина, Игоря Северянина, Анны Ахматовой.
    Октябрьскую революцию Сологуб с женой восприняли как катастрофу. Теперь они жили не в роскошной квартире с золоченой мебелью, а на 10-й линии Васильевского острова, в маленькой холодной комнатенке. Холодный, голодный революционный Петроград совсем не похож был на тот великолепный Петербург, где когда-то устраивались поэтические вечера и маскарады. Сологуб лекций не читал, жил на продажу вещей. Уже в 1921 году Сологуб и Чеботаревская решили эмигрировать. Хотя визы для выезда в Эстонию уже были получены и до отъезда оставалось чуть более недели, злой рок привел Анастасию Чеботаревскую на Тучков мост. Сентябрьским днем 1921 года он вышел ненадолго в аптеку, Анастасия Николаевна быстро собралась, сказала прислуге, что хочет прогуляться и пойдет навстречу Федору Кузьмичу. Она одела серое пальто, перчатки, красное платье и пошла к дому своей сестры, Ольги Черносвитовой, но не дошла: бросилась в речку Ждановку с дамбы Тучкова моста. В то, что Анастасия Чеботаревская, не вернется, Федор Сологуб не желал верить. Он ждал ее — каждый день, на протяжении полугода, и не менял своих привычек. Ходил гулять по холодному, ветреному Петрограду. В одно и то же время обедал и требовал, чтобы стол был сервирован на двоих. Ведь Настенька вот-вот войдет в дом и объяснит, куда это она так надолго отлучалась. Сологуб даже дал объявление в газету, где пообещал крупное вознаграждение тому, кто найдет его жену.
— Глупости! — сердился Федор Кузьмич. — Она не могла утопиться! Ее вытащил какой-то матрос, она пришла в себя и просто куда-то спряталась. Нам дали визы, мы должны ехать в Ревель, ну зачем, скажите на милость, ей топиться?
Ему тогда приснился такой сон: Настенька отдала ему обручальное кольцо. Мистик Сологуб, автор романа «Тяжелые сны», был уверен, что через сны мы получаем информацию. Поэтому он не удивился, когда через несколько дней почти напротив дома, где он жил, вскрывшаяся река выбросила на лед тело утопленницы. Это была его Анастасия. Сологуб простился с покойной, снял с ее руки обручальное кольцо и, казалось, стал еще более странным и замкнутым. Он уже не хотел никуда уезжать из России. Писал, гулял в одиночестве вдоль Невы. О чем-то напряженно думал. Малим пережил свою Малимочку на шесть лет.
     В последние годы жизни он даже обрел новую любовь -— поэтессу Елену Данько. С середины 1920-х годов входила в литературное общество «Ленинградская Ассоциация Неоклассиков», чьи заседания с 1925 года проходили на квартире Фёдора Сологуба. Написала воспоминания о Ф. К. Сологубе (опубликованы в 1992 году). В августе 1941 года Ленинградский отдел художественного фонда СССР ходатайствовал об эвакуации Данько в Ташкент, но она отказалась и оставалась в городе до февраля 1942 года.  27 февраля 1942 года выехала в эвакуацию в Ирбит вместе с сестрой Натальей и матерью Ольгой. Через несколько дней, будучи в поезде на маршруте между Москвой и Ярославлем, Данько и её мать скончались от последствий истощения, обе были похоронены на одном из полустанков в пути, поэтому место захоронения осталось неизвестно. Наталья Данько сумела продержаться до Ирбита и умерла там 18 марта. Если я не наврал, Елена Данько пережила Сологуба на 16 лет. Найти фото Елены Данько оказалось большой проблемой, но Елена, вместе с сестрой Натальей, работали в ЛФЗ, вот фото и остались с того времени с прекрасными фарфоровыми статуэтками (см. в подборке).

   Я вернусь ещё к биографии Сологуба, но главная ценность всей его литературной деятельности для меня состоит в повести «Мелкий бес», а по моим представлениям – это вероятно верхняя точка, на которую поднялся Сологуб, причем где-то треть романа – это добротный реалистический роман, а дальше вы незаметно погружаетесь в роман настоящего безумия. Передонов сходит с ума на ваших глазах, и даже не поймешь, когда он уже в полёте. Мы видим тупого злобного урода, занятого своими фантазиями на почве продвижения по службе, идиотической женитьбы и стукачества на почве того же идиотизма и злобы. Передонов сходит с ума на двух вещах. Во-первых, он уверен, что все вокруг состоят в заговоре, и поэтому он на всех доносит. Во-вторых, он сожительствует с Варварой, которая все время хочет его на себе женить, а дальняя родственница Варвары, о чем Варвара врет, княгиня. И вот эта княгиня может устроить Передонову повышение, на котором он помешан. Но посмотрите, какая яркая струя дерьма вырывается из этого существа, вот от пристал к мальчику Саше, который вообще ему ничего ни плохого, ни хорошего не сделал, но попадает под каток этого придурка: он только что прибыл, его поселили к старушке Коковкиной, и тут появляется Передонов, преподаватель Саши.
"Человек умрет, так и дом бы сжечь, — тоскливо думал Передонов, — а то страшно очень". Ольга Васильевна Коковкина, у которой жил гимназист Саша Пыльников, была вдова казначея. Муж оставил ей пенсию и небольшой дом, в котором ей было так просторно, что она могла отделить еще и две-три комнаты для жильцов. Но она предпочла гимназистов. Повелось так, что к ней всегда помещали самых скромных мальчиков, которые учились исправно и кончали гимназию. На других же ученических квартирах значительная часть была таких, которые кочуют из одного учебного заведения в другое, да так и выходят недоучками. Ольга Васильевна, худощавая старушка, высокая и прямая, с добродушным лицом, которому она, однако, старалась придавать строгое выражение, и Саша Пыльников, мальчик хорошо откормленный и строго выдержанный своею теткою, сидели за чайным столом. Сегодня была Сашина очередь ставить варенье, из деревни, и потому он чувствовал себя хозяином, важно угощал Ольгу Васильевну, и черные глаза его блестели. Послышался звонок, и вслед затем в столовой появился Передонов. Коковкина была удивлена столь поздним посещением.
— Вот я пришел посмотреть нашего гимназиста, — сказал он, — как он тут живет.
Коковкина угощала Передонова, но он отказался. Ему хотелось, чтобы они поскорее кончили пить чай, и чтобы ему побыть одному с гимназистом. Выпили чай, перешли в Сашину комнату, а Коковкина не оставляла их и разговаривала без конца. Передонов угрюмо смотрел на Сашу, а тот застенчиво молчал. "Ничего не выйдет из этого посещения", — досадливо думал Передонов. Служанка позвала зачем-то Коковкину. Она вышла. Саша тоскливо посмотрел за нею. Его глаза померкли, призакрылись ресницами;—;и казалось, что эти ресницы, слишком длинные, бросают тень на все его лицо, смуглое и вдруг побледневшее. Ему неловко было при этом угрюмом человеке. Передонов сел рядом с ним, неловко обнял его рукою и, не меняя неподвижного выражения на лице, спросил:
-— Что, Сашенька, хорошо ли богу помолился?
Саша стыдливо и испуганно глянул на Передонова, покраснел и промолчал.
— А? что? хорошо? — спрашивал Передонов.
— Хорошо, — сказал, наконец, Саша.
— Ишь ты, румянец какой на щеках, — сказал Передонов, — признавайтесь-ка, ведь вы — девчонка? Шельма, девчонка!
— Нет, не девчонка, — сказал Саша и вдруг, сердясь на себя за свою застенчивость, спросил зазвеневшим голосом: — чем это я похож на девчонку? Это у вас гимназисты такие, придумали дразнить за то, что я дурных слов боюсь; я не привык их говорить, мне ни за что не сказать, да и зачем говорить гадости?
— Маменька накажет? — спросил Передонов.
— У меня нет матери, — сказал Саша, — мама давно умерла; у меня тетя.
— Что ж, тетя накажет?
— Конечно, накажет, коли я стану гадости говорить. Разве хорошо?
— А откуда тетя узнает?
— Да я и сам не хочу, — спокойно сказал Саша. — А тетя мало ли как может узнать. Может быть, я сам проговорюсь.
— А кто из ваших товарищей дурные слова говорит? — спросил Передонов.
Саша опять покраснел и молчал.
- Ну, что, что ж, говорите, — настаивал Передонов, — вы обязаны сказать, нельзя покрывать.
— Никто не говорит, — смущенно сказал Саша.
— Вы же сами сейчас жаловались.
— Я не жаловался.
— Что ж вы отпираетесь? — сердито сказал Передонов.
Саша чувствовал себя пойманным в какой-то скверный капкан. Он сказал: — Я только объяснил вам, почему меня некоторые товарищи дразнят девчонкой. А я не хочу на них фискалить.
— Вот как, это почему же? — со злобою спросил Передонов.
- Да нехорошо, — сказал Саша с досадливою усмешкою.
- Ну вот я директору скажу, так вас заставят, — злорадно сказал Передонов.
Саша смотрел на Передонова гневно загоревшимися глазами.
- Нет! вы, пожалуйста, не говорите, Ардальон Борисыч, — просил он.
И в срывающихся звуках его голоса было слышно, что он делает усилие просить, что ему хочется кричать дерзкие, угрожающие слова.
— Нет, скажу. Вот вы тогда увидите, как покрывать гадости. Вы должны были сами сразу пожаловаться. Вот погодите, вам достанется.
Саша встал и в замешательстве теребил пояс. Пришла Коковкина.
— Тихоня-то ваш хорош, нечего сказать, — злобно сказал Передонов.
Коковкина испугалась. Она торопливо подошла к Саше, села рядом с ним, — от волнения у нее всегда подкашивались ноги, — и спросила боязливо:
— А что такое, Ардальон Борисыч? Что он сделал?
— Вот у него спросите, — с угрюмою злобою ответил Передонов.
— Что такое, Сашенька, в чем ты провинился? — спросила Коковкина, трогая Сашу за локоть.
— Я не знаю, - сказал Саша и заплакал.
— Да что такое, что с тобою, что ты плачешь? — спрашивала Коковкина.
Она положила руки на плечи мальчику, нагибала его к себе и не замечала, что ему неловко. А он стоял, склонясь, и закрывал глаза платком. Передонов объяснил:
— Его там, в гимназии, дурным словам учат, а он не хочет сказать кто. Он не должен укрывать. А то и сам учится гадостям, и других покрывает.
— Ах, Сашенька, Сашенька, как же это ты так! Разве можно! Да как тебе не стыдно! - растерянно говорила Коковкина, отпустив Сашу.
— Я ничего, — рыдая, ответил Саша, — я ничего не сделал худого. Они меня за то и дразнят, что я не могу худых слов говорить.
— Кто говорит худые слова? — опять спросил Передонюв.
— Никто не говорит, — с отчаянием воскликнул Саша.
— Видите, как он лжет, — сказал Передонов, — его наказать надо хорошенько. Надо, чтоб он открыл, кто говорит гадости, а то на нашу гимназию нарекания пойдут, а мы ничего не можем сделать.
— Уж вы его извините, Ардальон Борисыч! — сказала Коковкина,— как же он скажет на товарищей? Ведь ему потом житья не дадут.
— Он обязан сказать, — сердито сказал Передонов, — от этого только польза будет. Мы примем меры к их исправлению.
— Да ведь они его бить будут? — нерешительно сказала Коковкина.
— Не посмеют. Если он трусит, пусть по секрету скажет.
— Ну, Сашенька, скажи по секрету. Никто не узнает, что ты сказал.
Саша молча плакал. Коковкина привлекла его к себе, обняла и долго шептала что-то на ухо. Он отрицательно качал головою.
— Не хочет, — сказала Коковкина.
— А вот розгой его пробрать, так заговорит, — свирепо сказал Передонов.
—;Принесите мне розгу, я его заставлю говорить.
— Ольга Васильевна, да за что же! — воскликнул Саша.
Коковкина встала и обняла его.
— Ну, довольно реветь, — сказала она нежно и строго, - Никто тебя не тронет.
— Как хотите, - сказал Передонов, - а только я тогда должен директору сказать. Я думал по-семейному, ему же лучше бы. Может быть, и ваш Сашенька прожженный. Еще мы не знаем, за что его дразнят девчонкой, — может быть, совсем за другое. Может быть, не его учат, а он других развращает.
Передонов сердито пошел из комнаты. За ним вышла и Коковкина. Она укоризненно сказала:
— Ардальон Борисыч, как же это вы так мальчика конфузите нивесть за что! Хорошо, что он еще и не понимает ваших слов.
— Ну, прощайте, — сердито сказал Передонов, — а только я скажу директору. Это надо расследовать.»
Сами видите, что за создание! Но дело в том, что Передонов сходит с ума постепенно, оставаясь злобным и тупым, а фрагмент, который я привёл, на удивление показателен, эта гнида прямиком отправляется в ад. Передонов сходит с ума на двух вещах. Во-первых, он уверен, что все вокруг состоят против него в заговоре, поэтому его любовь к доносам. Во-вторых, он помешан на своем карьерном повышении, и он сожительствует с Варварой, которая все время хочет его на себе женить, а дальняя родственница Варвары, якобы, княгиня, о чем Варвара тоже врет, и вот эта княгиня может устроить Передонову повышение.
Прежде, чем перейти к заключительным главам «Мелкого беса», я хочу сказать два слова о «Недотыкомке», мелком бесе, который приходит к Передонову. Уже в 12 главе появляется эта «недотыкомка»: «Одно странное обстоятельство смутило его. Откуда-то прибежала маленькая тварь неопределенных очертаний — маленькая, серая, юркая недотыкомка. Она посмеивалась и дрожала, и вертелась вокруг Передонова. Когда же он протягивал к ней руку, она быстро ускользала, убегала за дверь или под шкап, а через минуту появлялась снова, и дрожала, и дразнилась — серая, безликая, юркая. Наконец, уж когда кончался молебен, Передонов догадался и зачурался шепотом. Недотыкомка зашипела тихо-тихо, сжалась в малый комок и укатилась за дверь. Передонов вздохнул облегченно.» Это откровенное сумасшествие, пациент очень плох. В Приложении 1 я привожу два изображения недотыкомки, по-моему, это прикольно и занятно.
        Наконец, два слова об окончание этого ужаса: у Передонова был друг, Володин, с которым они трескали постоянно водку, пропивая последние мозги. А закончилось всё так: «Володин до самой последней минуты не подозревал, что Передонов хочет его зарезать. Он блеял, дурачился, говорил глупости, смешил Варвару. А Передонов весь вечер помнил о своем ноже. Когда Володин или Варвара подходили с той стороны, где спрятан был нож, Передонов свирепо кричал, чтобы отошли. Иногда он показывал на карман и говорил:
— Тут, брат, у меня есть такая штучка, что ты, Павлушка, крякнешь.
Варвара и Володин смеялись.
— Крякнуть, Ардаша, я завсегда могу, — говорил Володин, — кря, кря. Очень даже просто.
Красный, осовелый от водки, Володин крякал и выпячивал губы. Он становился все нахальнее с Передоновым.
— Околпачили тебя, Ардаша, — сказал он с презрительным сожалением.
— Я тебя околпачу! — свирепо зарычал Передонов.
Володин показался ему страшным, угрожающим. Надо было защищаться. Передонов быстро выхватил нож, бросился на Володина и резнул его по горлу. Кровь хлынула ручьем.
Передонов испугался. Нож выпал из его рук. Володин все блеял и старался схватиться руками за горло. Видно было, что он смертельно испуган, слабеет и не доносит рук до горла. Вдруг он помертвел и повалился на Передонова. Прерывистый раздался визг, — точно он захлебнулся,- и стих. Завизжал в ужасе и Передонов, а за ним Варвара.
Передонов оттолкнул Володина. Володин грузно свалился на пол. Он хрипел, двигался ногами и скоро умер. Открытые глаза его стеклянели, уставленные прямо вверх. Кот вышел из соседней горницы, нюхал кровь и злобно мяукал. Варвара стояла как оцепенелая. На шум прибежала Клавдия.
— Батюшки, зарезали! — завопила она.
Варвара очнулась и с визгом выбежала из столовой вместе с Клавдиею. Весть о событии быстро разнеслась. Соседи собирались на улице, на дворе. Кто посмелее, прошли в дом. В столовую долго не решались войти.
Заглядывали, шептались. Передонов безумными глазами смотрел на труп, слушал шепоты за дверью… Тупая тоска томила его. Мыслей не было.»
Ну, вот и вся недолга, поразительная вещь, этот «Мелкий бес», а я, когда первый раз читал, ничего не почувствовал.

    Фёдор Тетерников родился в Санкт-Петербурге в семье портного, бывшего крестьянина Полтавской губернии Кузьмы Афанасьевича Тетерников и Татьяны Семёновны, крестьянки Петербургской губернии. Семья жила бедно, положение усугубилось, когда отец Фёдора умер в 1867 году. Мать была вынуждена вернуться «одной прислугой» (то есть на все виды работ) в семью Агаповых, петербургских дворян, у которых она служила прежде. В 1877 году Фёдор Тетерников поступил во Владимирское городское училище, через год перешёл в Рождественское городское училище. В 1879 году поступил в Петербургский учительский институт, где учился и жил на полном пансионе четыре года. Окончив институт в июне 1882 года, он вместе с матерью и сестрой уехал в северные губернии — сначала в Крестцы, затем в Великие Луки (в 1885 году) и Вытегру (в 1889 году), где учительствовал десять лет, и лишь осенью 1892 года он был определён учителем Рождественского городского училища на Песках.
    В конце 1900-х — 1910-х годах совместно с женой, Ан. Н. Чеботаревской, сотрудничал с рядом издательств: «Дешёвая библиотека», «Универсальная библиотека» и т.д. С 1893 года печатался уже как Федор Сологуб. К середине 1900-х годов литературный кружок, собиравшийся в доме у писателя по воскресеньям ещё в середине 1890-х годов, стал одним из центров литературной жизни Санкт-Петербурга. Среди посетителей «воскресений» Сологуба были Зинаида Гиппиус, Дмитрий Мережковский, Н. Минский, Александр Блок, Михаил Кузмин, В. Иванов, Сергей Городецкий, А. Ремизов, Корней Чуковский; из Москвы приезжали Андрей Белый, В. Брюсов.
Первую мировую войну Фёдор Сологуб воспринял как роковое знамение, могущее принести множество плодов для российского общества. Однако к 1917 году Сологуб разуверился в таком мистическом свойстве войны для России, убедившись, что никакого духа в этой войне нет в обществе. Февральская революция, обрушившая монархию и создавшая предпосылки для демократического преобразования Российской империи, Фёдором Сологубом была встречена с воодушевлением и большими надеждами. С лета 1917 года газетные статьи Сологуба принимают откровенно антибольшевистский характер. Если раньше Сологуб и входил в отношения с большевиками, то с позиции «общего врага» (царизма), кроме того, нельзя забывать, что Анастасия Чеботаревская была деятельно связана с революционной средой. Этим и объясняются контакты Сологубов с левыми, особенно за границей, где в 1911—1914 гг. Сологуб встречался с Троцким, Луначарским и др.
 «Пайки, дрова, стояние в селёдочных коридорах… Видимо, всё это давалось ему труднее, чем кому-либо другому» - вспоминал о жизни в ту эпоху Л. М. Клейнборт.
Последним большим общественным событием в жизни Фёдора Сологуба стало празднование его юбилея — сорокалетие литературной деятельности, отмеченное 11 февраля 1924 г. Чествование, организованное друзьями писателя, проходило в зале Александринского театра. На сцене с речами выступили Е. Замятин, М. Кузмин, Андрей Белый, О. Мандельштам; среди организаторов торжества — А. Ахматова, Аким Волынский, В. Рождественский. Как отмечал один из гостей, всё проходило так великолепно, «как будто все забыли, что живут при советской власти».
В мае 1927 г., в разгар работы над романом в стихах «Григорий Казарин», Фёдор Сологуб серьёзно заболел. Болен он был давно, но болезнь более-менее удавалось подавить. Теперь же осложнение оказалось неизлечимым. С лета писатель уже почти не вставал с постели. Осенью началось обострение болезни. Скончался Фёдор Сологуб 5 декабря 1927 г. Смерть наступила от миокардита, осложнённого атеросклерозом и воспалением лёгких. Похоронен на Смоленском православном кладбище рядом с могилой А. Н. Чеботаревской.
Место захоронения Ф. К. Сологуба обозначено мраморной плитой с надписью: «Писатель Фёдор Кузьмич Сологуб / Тетерников / 1863—1927».

Произведения Федора Сологуба.

Недотыкомка серая
Всё вокруг меня вьётся да вертится, —
То не Лихо ль со мною очертится
Во единый погибельный круг?

Недотыкомка серая
Истомила коварной улыбкою,
Истомила присядкою зыбкою, —
Помоги мне, таинственный друг!

Недотыкомку серую
Отгони ты волшебными чарами,
Или наотмашь, что ли, ударами,
Или словом заветным каким.

Недотыкомку серую
Хоть со мной умертви ты, ехидную,
Чтоб она хоть в тоску панихидную
Не ругалась над прахом моим.

1.10.1899 года

Приложение 1.
Недотыкомка. Есть изображения недотыкомки, целых два.
1. Недотыкомка, рисунок М. В. Добужинского (1907).
В воспоминаниях Мстислава Добужинского можно прочитать: «Федор Кузьмич в то время имел весьма патриархальный вид лысого деда с седой бородой, что как раз не вязалось с изысканностью и греховностью его стихов и было, в сущности, его загадочной маской. После уютного чая с обильными бутербродами, который разливала гостям пожилая сестра Сологуба, худая и молчаливая Ольга Кузьминична, придававшая столовой сугубую чиновничью патриархальность, все перебирались в кабинет слушать чтение стихов. Часто читали Блок и Кузмин и сам хозяин своим глухим и бесстрастным голосом, а в книжном шкафу за стеклом выглядывала «недотыкомка», мной нарисованная.»
См. фото 8.
2. Но есть еще одно изображение недотыкомки. Оно принадлежит Дмитрию Курилову. Я был сильно удивлен, ведь мы с Дмитрием были хорошо знакомы, не друзья, но ходили на некоторые мероприятия московской поэтической тусовки. Очень жалею о его смерти, невероятный талант и юмор. Адрес его страницы на портале stihi.ru:  http://stihi.ru/avtor/paganel66

Фёдору Сологубу
Курилов Дмитрий

На душе и ветрено и вербно.
Гля, Илья над Русью просиял...
Феденька Тетерников, наверно,
безнадёжный был провинциал.

Некуда бежать от мысли дерзкой,
разве что поплакать от души.
Очень скучно в сумерках в имперской
Богом позаброшенной глуши.

И когда ущербный дух скучает,
всё живое жмётся и болит -
мелкий бес под окнами гуляет,
дома недотыкомка скулит.

Навьи чары, бесьи шуры-муры,
Господи, развей и обесславь! -
Из немыслимой литературы
к нам пришла немыслимая явь -

плач кикимор ли, козлиный танец,
копошенье инородных тел -
иль меланхоличный самозванец
впрямь чего в потёмках подглядел?

Адрес «Недотыкомки»
http://stihi.ru/2016/03/07/219. Фото: фото 9 в подборке.

Приложение 2.
1. Надежда Тэффи: Воспоминания | Фёдор Сологуб
https://www.youtube.com/watch?v=9I1_-YvuMeU
2. «Мелкий бес»
https://ru.wikisource.org/wiki/()
Фото: Федор Сологуб

21.09.2025