И снова - Крутковы. 16. Фрагмент из повести Отец

И снова - Крутковы
 
Вновь затянулось ожидание. Токсикоз закончился, а живот, казалось, непомерно и неустанно рос.
- Где мы возьмём дополнительную “бумажку” о твоём еврействе, Хая? - Спросил Леви свою супругу через несколько дней после знаменательной поездки.
- Не знаю, - развела руками та, и потом, словно её что-то вдруг осенило, воскликнула: - Коэн! Юля Коэн!
- Что Юля Коэн? - Не понял внезапного порыва удивлённый муж, - это же те маргиналы-завистники с противно визжащим спиногрызом, с гнойными вечно текущими соплями?
- Да. Это они. Но зачем ты так? Она хорошая. Юля рассказывала, что посещает нашу ленинградскую синагогу. Значит, она, если её хорошо попросить, сможет привести из синагоги нужное свидетельство.
- Ты наивная, если ты в это веришь.
- Конечно, верю. Мы с ней в институте были такие закадычные подруги, - убеждённо произнесла неисправимо наивная и простодушная Мила.
- Я всегда тебе говорил, что простота хуже воровства, - скептически отозвался муж, - но если хочешь, попробуй: попытка ведь не пытка, - в довершение своих слов криво ухмыльнулся он.
После этого согласования плана действий, они приобрели телефонную карту за двадцать пять гульденов и в один из вечеров направились к телефонной будке, выкрашенной в яркий зелёно-салатный цвет - фирменный цвет местной телефонной компании, монополиста на рынке тамошней связи.
Тык-тык-тык - Мила тыкала на алюминиевые клавиши с выдавленными на них цифрами, покрашенных чёрной краской, посматривала в маленькую записную книжечку:
- Алло! Алло! Юлечка? Да, это - Мила! Как я рада тебя слышать! Да, мы- в Голландии! Ты уже слышала? Ты хочешь к нам приехать? Это можно


устроить, - щебетала в массивную трубку растроганная, возбуждённая Мила. - Да, да! Конечно, - спешила она донести свою мысль, смотря на счётчик таксофона, на маленьком табло которого бежали цифры в убывающем направлении: баланс стремительно уменьшался, - ты говорила, что ходишь в нашу синагогу на Лермонтовском? Да? Отлично! У тебя есть там знакомые, которые могли бы дать тебе какую-нибудь что ли справку, о том, что я, например, была членом местной общины? О! Здорово! Тебе не составит это труда? Какая ты умница! Как я тебя люблю! Спасибо огромное! Что? Приглашение прислать? Конечно же! О чём ты спрашиваешь?! Всё сделаем! Приезжайте, пожалуйста! Мы вам будет очень рады, всё объясним, расскажем, покажем! Да, дорогая Юлечка!
Знаки на счётчике добежали до финишной цифры “0” и прозвучали торжественные короткие гудки - связь прервалась.
В глубокой молчаливой задумчивости они вышли из просторной стеклянной будки.
Кто-то по большой милости и расположению сделал необходимые приглашения для Крутковых. Почтовый курьер повёз их в далёкую и таинственную Россию. Синие бумажки по десять гульденов за маленькие печати в Зелёной карте, а они в свою очередь становились Телефонными картами, которые умели “считать назад” до нуля, становясь после этого ненужным пластиком. Пока неумолимый счётчик списывал с карты жизненно важные пункты, в трубке можно было слушать гнусавое брюзжание Юлечки, которая, заливаясь, увещевала Милу, в чём-то её убеждала и уговаривала. Приглашения они получили, визы оформили, теперь было дело только за билетом.
- Ты чего дура, что ли?!
- А чего,- огрызнулась Мила.
- Кто она тебе такая, что ты попрёшься в Германию, без визы, что будет значить нарушение пограничного режима, чтобы её забирать?
- Ну, подруга, всё-таки, - безвинно заморгала глазами женщина.
- Да, но ты же беременная. У тебя нет ни вида на жительство, нет разрешения на пребывание в этой стране, и над тобой висит приказ Министерства Юстиции покинуть Нидерланды в короткий срок. О чём ты думаешь?
- Ну, я же, вроде как, обещала, - залепетала Мила, - как бы она - моя подруга.
- Вот именно, что “как бы”, - разгорячался Леви, - а о ещё нерождённом ребёнке ты не думаешь? Что если в Германии проверят документы, арестуют и сразу депортируют? Ты подумала об этом?

- Нет, не подумала, - пробурчала в ответ растерянная женщина.
Они много раз начинали и вели подобные беседы, никогда не приходя к какому-нибудь существенному решению. Дата приезда Крутковых приближалась.
- Ты не одумалась? - Начал старую, надоевшую всем тему Леви.
- Давай всё-таки попробуем, - настаивала жена, и вдруг её осенило: - она же документы привезёт! Да! Она привезёт документы из синагоги о том, что я - еврейка! - Всё больше и больше оживала она от внезапно пришедшей ей мысли. - И тогда… Тогда нас никто не депортирует, и мы сможем проживать здесь так же, как и Морошковы.
Леви молчал, усиленно размышляя: что с ней? Неужели она и вправду, такая бессребреница? Или “беспредельница”? Куда-то бежать, ехать нарушать законы, желать “добра” для людей, которые, может быть, лишь сделают ей впоследствии снисходительное одолжение, приняв это “добро”. При этом она готова поступиться здоровьем своего, ещё не появившегося на свет, ребёнка, своим здоровьем, безопасностью, благополучием. Что за противоречивый и непонятный характер у этой женщины?
- Но ведь это безответственно, Мила.
Мила молчала. Время шло, и в один из дней Мила, после завтрака, обращаясь к мужу, напомнила:
- Сегодня приезжают Крутковы. Их поезд будет на станции около 17:00. Мы ведь поедем их забирать?
Леви плюнул и махнул рукой - будь что будет, и молча кивнул головой: что, мол, сделаешь с этой бабой?! Он ещё раз прочертил на карте, проверил маршрут, проверил написание названия населённого пункта в который им предстояло сейчас ехать: это было маленькое местечко под названием Лаарвальд, имеющее в своём распоряжении железную дорогу и вокзал, на который предстояло приехать их гостям. Супруги сели в машину:
- Может, ты, всё же, одумаешься и мы не поедем? - Ещё раз попытался образумить Леви упрямящуюся женщину.
- А как же они?
- Что - они? Они - туристы. У них всё - хорошо: жильё, работа, здоровье, ребёнок; их никто не притесняет и не притеснял, они не страдают, за ними никто не гонится - от жиру просто бесятся, развлечения хочется и дармовщинки! Ты же слышала, как она оживилась, когда от тебя услышала, что здесь деньги каждую неделю “за красивые глаза” выдают! А ещё хочется своим дружкам-приятелям показать, что они тоже “не лыком шиты”, тоже “за границу свалили”, не хуже, мол, других. Вот, это они твои  - Крутковы. - Закончил Леви свою тираду, высказав накопившиеся за эти дни мысли по поводу всей этой авантюры с Крутковыми.
- Ну, пожалуйста, поедем, - сменив тактику, заканючила Мила, - поедем, заберём их. Всё будет хорошо. Да и документы она мне привезёт - обещала же.
Леви завёл двигатель, и они потихонечку выехали с территории кемпинга на деревенскую, слегка извивающуюся, дорогу. По дороге они заправились бензином, своею ценою за литр превышающей цену литра молока. За окном, всё ускоряясь, побежали зелёные деревья, прямоугольные, также сверкающие изумрудной зеленью, поля, побежали таблички с неизвестными населёнными пунктами, дома, фермы, стада коров - всё побежало что-куда: назад, прочь, а дорога устремилась вперёд, в страну Германию, в страну, от которой их Родина за свою историю испытала много вероломства, горя и несчастий. Большущий щит извещал, что они были у государственной границы, готовые незаконно проникнуть, въехать в чуждую им страну. Кроме щита и скромного пустого павильона, окрашенного тёмно-зелёной краской, начавшей давно облезать и осыпаться; ничего не сообщало, что они были в другой стране. Та же природа, те же деревья, те же птицы с теми же песнями, которые они радостно и беззаботно поют, не нуждаясь ни в паспорте, ни в визах, ни в мучительных мыслях о том, как перелетая с одной ветки на другую они смогут нарушить чьи-то придуманные границы, интересы, и как они смогут пострадать, когда их накажут. Дорога также легко вьётся куда-то вглубь страны, куда-то в серо-голубую дымку. Но вот и вокзал посреди поля с редко разбросанными на нём небольшими деревенскими домиками. От вокзала в обе стороны тянутся стальные рельсы, похожие на гигантскую иглу, на которую нанизан великанский коричневый продолговатый жук. Подобного вида здания были знакомы большинству советских граждан из фильмов о Великой отечественной войне, где собирали и откуда отправляли тех или иных бедолаг в концлагеря на окончательную “переработку”.
 Супруги припарковали свой автомобиль на почти пустую стоянку и поднялись через здание вокзала на платформу. Взглянув на висевшие под потолком огромные “под старину” часы, Леви произнёс:
- Если мы здесь будем долго околачиваться ожидая наших дорогих друзей, то можем привлечь к себе внимание. А если спросят предъявить наши документы, то наша миссия будет сразу и безоговорочно закончена.
- Что ты предлагаешь?

- Я предлагаю - может, нам спуститься с перрона, и прогуляться где-нибудь поблизости, пока не придёт поезд?
- А вдруг мы его пропустим и не встретим Крутковых? - С беспокойством отреагировала жена.
-  Мила, ты же взрослая образованная женщина. Как мы их пропустим, как сможем их не увидеть или просмотреть, если они действительно приедут? Ты думаешь, что говоришь?  Вот вокзал, вот поле. Отсюда некуда деться. Всё как на ладони.
Они гуляли вдоль станции по выжженной, местами вытоптанной траве с нечасто торчащими среди неё разноцветными огонёчками полевых цветов. Поднимались на платформу, прогуливались по всей её длине, вновь спускались по железной лестнице. Пришёл один поезд и ушёл. Среди редких вышедших из него пассажиров не было никого даже отдалённо напоминающих эту “весёлую семейку”. Снова появился издалека локомотив, увеличился, вырос, превратился в змея-великана, в эдакого Левиафана - постоял, чего-то подождал у перрона, каких-то людей проглотил, каких-то пережёванных отрыгнул, но Крутковых среди них не было.
- Может, поедем домой? - Обратился муж к жене, - видимо, они уже не приедут. Указанное ими время давно прошло.
- Давай ещё подождём немного? - Попросила жена.
- Давай. Только я здесь, как на иголках: подойдёт ли к нам полиция, чтобы поинтересоваться, почему и зачем мы здесь околачиваемся.
- Ну, ещё один поезд, пожа-а-алуйста, - протянула Мила.
- Только не забывай, что мы здесь незаконно, что ты беременна, и что у нас “отказ”: мы должны покинуть Нидерланды в короткие сроки. То есть, чтобы тебе наконец стало ясно - при любой проверке нам грозит “Депорт” - депортация.
Мила молчала. Молчал и Леви. Начинало смеркаться и холодать. Сколько они уже здесь - три, четыре часа? Когда должны были прибыть Крутковы? Четыре или пять часов назад? Леви совершенно погрузился в свои тревожные думы, в сосредоточенное молчание, не заметив, как прибыл очередной поезд. Какая- то тень взгромоздилась, грозно повисла над ними. Леви задумчиво поднял голову: очередной Левиафан приехал за своими жертвами и чтобы отплюнуть отработанный продукт. Он уже не ожидал увидеть гостей, искренне не верил в их появление, но вот- что же, “Змей-Горыныч” отъехал, исчез за дальним немецким горизонтом, а “отработанным”, пережёванным, отрыгнутым продуктом на этот раз оказались… Крутковы. Наконец-то! Они стояли незадачливой, бурой невразумительной кучкой: грузная


Юлечка, а чуть поменьше, примерно на полторы головы ниже её, сам Крутков и ещё существо, еле доходящее ростом им до колен, продукт их мучительных совокуплений - их дитятя, сынок. Они стояли одиноко на опустевшей платформе и что-то трещали, трещали, трещали своими увлёкшимися бескостными языками. Беззаботно, с глупыми улыбками на своих блаженных, возможно, от поездки в заграничном поезде, лицах.
- Леви! Вот они! - Восторженно вскрикнула Мила, - ура! Приехали!
- Ура-то ура, да в одном месте дыра. Пойдём встречать “потеряшек”.
- Юлечка! Ребята! Вы приехали! - В восторге закричала Мила, побежав им навстречу.
“Ребята” полуобернулись на неё, как на полоумную: “кто это здесь орёт?!”
- Ты чего голосишь-то так, ненормальная? - Глядя на подругу сверху вниз, криво усмехаясь, процедила Коин, - встречаете?
- Мы вас уже больше пяти часов ждём. Специально приехали, чтобы вас забрать. Волноваться начали: что с вами могло случиться? Мы вас несколько часов назад ждали.
- Спасибочки, что встретили, - протянула Юлечка, нервно и часто подмигивая, как от тика, левым глазом и как-то криво насмешливо усмехаясь. - Мы и сами могли бы добраться - не маленькие, а здесь всё же Европа. 
- Что с вами случилось? У вас были какие-то проблемы? - Суетилась вокруг неё Мила.
- Да какие проблемы, - удивилась в свою очередь Юлечка, - погуляли по одному городу, по другому - здесь ведь гулять - одно удовольствие.
- Но мы же вас ждали! И у нас проблемы могли быть - мы здесь всё же нелегально, - расстроилась левина супруга. - Очень хорошо, что у нас не спросили показать документы.
- Если такие проблемы, могли бы и не встречать, - безразлично парировала Юлечка. И продолжила в своём тоне: - чего здесь не ждать-то! Вон красота какая! Знай прогуливайся себе хоть целый день!
В продолжение всего разговора Крутков стоял молча, зато, когда они подошли на парковку к стоящей машине, его прорвало:
- Это ваша машина?! Неужели?! Вольво! Какая красивая! А сколько стоит? А сколько можно гнать на ней по автобану? - И прочие подобные вопросы сыпались из его слюнящегося рта.



Открыли багажник автомобиля, загрузили туда обильный крутковский багаж. Их самих посадили на заднее сиденье. Машина просела под тяжестью, тяжело вздохнула, когда завели её мотор, вздрогнула и, с усилием, тронулась. Тронулась и покатила в обратный путь теперь уже в другом увеличенном составе. Существо на руках у Крутковых с вымазанным хроническими гнойно-зелёными соплями лицом, непривыкшее к автомобилям, начало несносно визжать. Чем дальше ехала машина, тем более наращивало обороты истерично надрывающееся существо.
- Вы можете его чем-то немного успокоить? - Обратился Леви к Братковым.
- Зачем? Это же ребёнок, - как ни в чём ни бывало ответил его папаша, и потом, крик полезен для лёгких и животика.
Он - конченный идиот, - подумал Леви, - он, со своей этой неизменно прилепленной к татарскому лицу, до ушей, полу - дурочной улыбочкой, а вслух произнёс:
- Да, но этот визг влияет на нашу безопасность - мне же вести машину, а не ему или вам.
Крутковы начали копаться в своём обширном бауле:
- Мы сейчас его баночкой покормим, может, он кушать хочет.
Открывающаяся баночка щёлкнула жестяной крышечкой, существо жадно зачавкало. Наступила тишина. Через небольшой промежуток времени воздух наполнился густым запахом свежего дерьма.
- Что-то навозом запахло, - наивно, смешно потянув носом, сообщила Мила, - это мы, наверное, свинарники проезжаем, - догадалась она, и, обернувшись к Крутковым радостно сообщила, стараясь ввести их сразу “в курс дела” местных порядков: здесь так много свинарников! Это - очень доходный бизнес, как для немцев, так и для голландцев!
- Свинарники не у немцев и голландцев, а у твоих друзей, моя дорогая Мила! - Немного раздражаясь на наивность супруги, вставил пояснение муж, - это их выкормыш объяснимо обосрался! Неужто непонятно? Приоткрой форточку, пожалуйста, а то так и не доедем до дома,  угорим. - Вы только, пожалуйста, потерпите немного, не начинайте менять ему здесь подгузник - такую “хим.атаку” никто не выдержит. Потерпите чуть-чуть, скоро будем на месте.
- Да, что вы! Это же ребё-ё-ё-нок,- затянул всё на той же занудной ноте блеющий, по-лакейски лыбящийся Братков.
Чтобы, видимо, как-то переменить тему и отвлечь всех от неприятных рабочих моментов, Мила обратилась к Юлечке с вопросом:
- Ну, дорогая, как вы доехали?


Коина-Шмонина непонимающе передёрнула плечами, не зная, что конкретно она могла сейчас рассказать, ответила:
- Доехали, как доехали. Красиво всё, чисто, ухожено - в Германии же всё-таки. Готические костёлы, магазины роскошные, люди все - интеллигентные, вежливые. Цивилизация, в общем.
- Ты о моей просьбе не забыла? - Как-то робко и тихо обратилась к подруге Мила.
- Какой такой просьбе? - Наивно удивилась Юлечка.
- Бумажку какую-нибудь для меня из синагоги привезти, ты же обещала.
- Обещала? Не помню, что бы я что-то тебе обещала, - Совершенно невозмутимо парировала Юлечка, и с каким- то последующем высокомерным пренебрежением добавила: - ты же - не еврейка, а - чувашка? Зачем тебе “бумажка”?
Мила замялась от слов “подруги”, в дружбу с которой она так свято верила, и в машине воцарилась тишина, нарушаемая лишь шуршанием шин и комбинацией посапывания и попёрдывания, исходившего от существа, продукта связи Крутковых.
Подъзжая к лагерю, Леви негромко объявил:
- Приехали, вот наш АЗС.
Существо с шипящим именем Сева проснулось, и начало пронзительно визжать, как будто его привезли в лагерь не для отдыха, а для экзекуций. 
- Успокойте, пожалуйста, вашего ребёнка, - обратился Леви к сидящим на заднем сиденье.
Оттуда послышалось всё то же знакомое тонюсенькое блеяние:
- Да, что вы! Это же - ребёнок!
- Пожалуйста, займите его чем-то, мне машину надо спокойно припарковать.
- Он сейчас сам успокоится. Накричится и успокоится. Он всегда так, - невозмутимо и как-то нагло отреагировал Братков.
Леви начал сдавать задом, пытаясь разглядеть в темноте в зеркало заднего обзора, через маячащие головы пассажиров, островок-нишу, в которую должен был встать их автомобиль. Тут существо внезапно повысило тон до невообразимых децибелов. Леви неосторожно прибавил газу, послышался скрежещущий звук, удар, сильный толчок, так что всех пассажиров основательно встряхнуло, и… машина остановилась.


Удар пришёлся задним правым крылом в стоящее позади дерево.
Леви вышел из машины, чтобы осмотреть повреждение. Крыло было изуродовано и смято, подобно скомканной ненужной бумажке, а фонарь разбит. Трудно передать разочарование и горечь, переживаемые в этот момент Леви. Незаметно для него рядом стоял невозмутимый и даже радостный Крутков. Он вылез из салона из любопытства, что бы посмотреть на такое происшествие.
- Красивая машина была-а-а, - гнусаво проблеял он, - краси-и-ивая. Как жаль, как жаль.
В рассеянном свете придорожного фонаря, полностью не разгоняющего темноту, нельзя было точно разглядеть и с уверенностью сказать, но в тот момент автовладельцу показалось, что постоянная кривая насмешечка Браткова окрасилась злорадством и каким-то даже удовлетворением, духовным оргазмом. Он стоял и ухмылялся, а Леви, смотря на его полуоткрытый оскал, подумал, что дерьмом пахнет не от подгузника его сына, а из этого перекошенного рта.