Вчера герой - сегодня подозреваемый

Путешествия - это такая пылевыбивалка, которая выколачивает пыль быта из ковра нашей жизни.

Ковер этот лежит у нас под ногами. Мы топчется на нем, ходим по нему босиком и в грязной обуви, роняем на него крошки хлеба насущного и разливаем чаи и кофе нашей повседневности, иногда вино и водку наших праздников. Вся наша жизнь проходит на таком ковре. И поэтому время от времени так важно этот ковер проветривать и выбивать.

... До поезда было ещё около полутора часов. Выписавшись из гостиницы, я позавтракал жирным беляшом и растворимым кофе в случайном кафе, выбрался из жаркой забегаловки на улицу и присел на ближайшую скамейку, в тень и прохладу, ковыряясь в своем телефоне.

Место было вчерашнее, ровно здесь, метрах в тридцати я вчера помогал подняться какой-то грузной тетеньке, сильно грохнувшейся со своего велосипеда.

Я тогда возвращался в свой отель, с рюкзаком еды и уже издалека почувствовал в воздухе некоторую напряженность.

В переулке на асфальте лежала одна женщина, а другая изо всех сил пыталась ее от этого асфальта отодрать.

Неподалеку стоял какой-то мужчина с сигареткой и наблюдал за неожиданным спектаклем.

Другой торопился мимо, не поворачивая головы.

Ещё парочка матрон из другого угла наблюдала за происходящим с безопасного расстояния.

Этакая "базарная площадь" с зеваками. Ведь ничто так не завораживает, гипнотизирует, как аварии и происшествия, произошедшие с ближним твоим.

Как-то кто-то подумал и сказал: "Людям наплевать на вас, им просто интересно, как вы выкрутитесь".
А другой подумал и добавил: "Ещё интереснее - как вы не выкрутитесь".

И действительно, есть в несчастьях других что-то чарующее, волшебное, глаз не открывающее.

- Вам помочь?! - на мамином воспитании я бросил тогда.
- Да, конечно! - живо отозвалась та, что тщетно пыталась поднять с земли почти безсознательное тело.

Я снял рюкзак, надел жертве аварии потерянный тапочек на ногу, дал пару команд и вместе с помощницей мы подняли и усадили пострадавшую на бордюр.

Туда же я оттащил велосипед неудачливой велосипедистки, не переставая удивляться трем или четырем торбам с каким-то барахлом, намертво привязанным на руль и раму велосипеда.

Привел несчастную в чувство, убедился в том, что, кроме поцарапанного лба, все руки и ноги немолодой велонаездницы на месте и она не совсем, но все же жива, предложил вызвать скорую или позвонить близким, а потом, под взгляды собравшейся многоуважаемой публики, забывшей купить билеты на цирковое представление, поторопился в сторону своего постоялого двора.

А уже сегодня я сидел на скамейке в тридцати метрах от вчерашнего происшествия и меня "пасла" какая-то неаппетитная тетка с сигареткой.

По виду она напоминала внучку Полиграфа Шарикова: большой рот, такой же неандертальский низкий лоб и такие же мысли за ним. Которые я буквально телепатически прочитал, и не ошибся.

То, что она "пасла" меня, было понятно без слов и начальных курсов разведчика: она сначала "подсматривала" за мной с соседней скамейки, потом пару раз прошпацировала мимо и рядом, косоглазо сканируя меня, втыкающего в телефон. Потом не выдержала интриги и выпалила:

- Молодой человек, вы кого-то ждёте?

Я отодрал глаза от экрана и с театральной паузой одарил взглядом "смотрящую"":

- Нет, никого не жду.

И снова воткнулся обратно в телефон.

- Ясно. А чего здесь сидите?
- Надо, вот и сижу - я многозначно придал голосу таинственности и одновременно начальственной важности.

Люди нередко пугаются, и инстинктивного уважения преисполняются, от таинственной важности, предполагая, что сталкиваются с каким-то секретным делом государственной важности.

Вахтёрша неудовлетворенно, но почтительно, "на цырлах", отошла к другой скамейке, уселась на нее, закурила по-новой и снова принялась меня ненавязчиво "пасти".

Реакция местного населения была понятной. Но, честно сказать - не совсем приятной.

Ещё вчера я спасал одну из них в этом самом дворе и вешал себе, про себя, на грудь медаль "За спасение падающих с велосипеда", а сегодня какая-то, прости Господи, синяя рожа меня в чем-то подозревает и устраивает мне допрос, боясь за пару драных трусов на верёвке и  свою мышь, повесившуюся в холодильнике.

Потом к "внучке Шарикова" присоединилась другая любопытная варвара. Они вместе пошептались, покосились в мою сторону, тревожно посканировали два собачьих полушубка и драные трусы, греюшиеся на солнышке на верёвках во дворе...

Я ещё повтыкал в телефон, раз-другой-третий, зафиксировал в памяти ситуацию и эмоцию и решив не перевозбуждать и без того уже возбужденное местное население, гордо и вальяжно ретировался в направлении вокзала. Намеренно пройдя сквозь собачьи полушубки и трусы на веревках, кожей спины ощущая сверлящие взгляды и жгучую народную эмоцию, снайперски стреляющую мне во след.

-