КБШ 2. 8 Венецианский купец

<>  2.8.15 «ВЕНЕЦИАНСКИЙ КУПЕЦ» <>

В 1579 году при дворе королевы Елизаветы была показана анонимная пьеса «Еврей» (“The Jew”).  Сохранились воспоминания одного из зрителей, Стефена Госсона, о том, что эта драма продемонстрировала «алчность избранных мира сего и кровожадные умы ростовщиков».  Оксфордианцы считают эту пьесу ранней версией «Венецианского купца», при этом добавляя, что «алчными избранниками» Госсон называл двух неудачливых, богатых и алчных претендентов на руку Портии, а кровожадный ростовщик – это, конечно же, Шейлок.

А в феврале 1580 года во дворце Уайтхолл Слугами Лорда-камергера (шекспировской труппой, спонсором которой был ментор Эдварда де Вера – Томас Радклифф) была поставлена ещё одна анонимная пьеса «История Портио и Купцов» (“The History of Portio and Demorantes”), которая, скорее всего, была второй ранней версией «Венецианского купца». 

Жестокая идея расплаты частью человеческой плоти была весьма популярной в литературе елизаветинских времён. Секретарь и литературный соратник Эдварда де Вера Энтони Манди опубликовал роман «Зелауто, или Фонтан Славы» (1580г), в котором описывался аналогичный эпизод расплаты частью человеческого тела, но залогом был не фунт мяса, а глаза должника.  Этот роман Энтони Манди посвятил Эдварду де Веру – «Высокопочитаемому, единственному моему лорду и хозяину Эдварду де Веру, графу Оксенфорду, виконту Болбеку, лорду Сэндфорда и Бэйделсмеера, лорду Высшему Камергеру Англии».

Под своим окончательным именем «Венецианский купец» шекспировская пьеса была зарегистрирована в июле 1598 года.  В этом же 1598 году её в своём списке шекспировских пьес упоминает Фрэнсис Мерез, так что существенное обновление пьесы пришлось на 1596-97 годы. В пьесе упоминается испанский корабль «Богач Эндрю» (“Wealthy Andrew”), захваченный англичанами в экспедиции к испанскому порту Кадиц в 1596 году.  Это свежее дополнение и определило датировку. Напечатали же впервые «Венецианского купца» только в 1600 году, через два года после регистрации.

Интересы окружения де Вера к теме пьесы «Венецианский купец» и к мыслям, изложенным в ней, и его собственный интерес переплелись. Здесь наблюдается взаимовлияние среды и де Вера.  В 1596 году Энтони Манди, секретарь де Вера (под псевдонимом Л. Пиотт)[136], создаёт новое произведение на ту же тему, но на этот раз залог – фунт плоти, как у Шекспира, а не глаза, как в раннем произведении Манди «Зелауто».  Другой секретарь де Вера Джон Лили в «Эвфуэсе» высказывает мысли, сходные с шекспировскими:

«… правосудие без милосердия причинило бы экстремальный ущерб, хотя и жалость без беспристрастного подхода была бы явно несправедливой; это большая тирания – отказ от смягчения законов, она так же вредна, как и противозаконные поступки, нарушающие законы»[137].

Собственная судьба де Вера часто зависела от этого «смягчения правосудия», которое де Вер и Лили превозносят.  Королева Елизавета вмешивалась в судопроизводство – и закон отступал, как по мановению волшебной палочки.  В 1575 году де Вер был за границей и зависел от многих кредиторов.  Его главный агент в Англии Робин Крисмес неоднократно отвечал перед судом за долги своего хозяина. Если суд не решался вынести окончательное решение, он передавал дело на рассмотрение самой королеве Елизавете.  Одно из судебных дел Робина Крисмеса (а, по сути, де Вера) королева отложила на три года, позволив таким образом де Веру отдышаться и собраться с мыслями, а также собрать деньги. Её обращение к суду было следующим:

«Лорд-хранитель Бэкон, канцлер Англии, и все Судьи, Мэры и т. д.
Знаете ли вы, что мы решили воспользоваться нашим исключительным правом, не допускающим возражений и вопросов, и по разным положительным причинам берём под нашу королевскую защиту любимого нами подданного Роберта Крисмеса, эсквайра, и все его залоги…»

Королеве не только не пришлось ссылаться на статью закона, она не удосужилась даже объяснить своё решение, бросив суду краткое заверение «по разным положительным причинам».  Неудивительно, что де Вер, как и Шекспир, в судебном процессе «Антонио против Шейлока» – на стороне должника Антонио, а не ростовщика Шейлока.  Очень странно было бы, если б ростовщик Вилл Шакспер из Стратфорда-на-Эйвоне написал подобную пьесу и был бы на стороне Антонио.  Своих-то должников он судил безжалостно.

Первоисточником для «Венецианского купца» была популярная итальянская книга «Глупцы» (“Il Percorone”) Джовани Фиорентино. В книге есть новелла о еврее-заимодавце, потребовавшем от должника за просрочку фунт его мяса.  А толчком к воскрешению и обновлению «Портии и Купцов», скорее всего, послужила история попытки отравления королевы Елизаветы.  Личный врач королевы, испанский еврей Родериго Лопез якобы пытался отравить королеву, подкупленный испанскими католиками в 1594 году.  Историки считают, что бедный Родериго на самом деле был невиновен.  Громкий судебный процесс, за которым последовало жестокое наказание, был одной из впечатляющих моделей судебного процесса для Шекспира. 

Другой незабываемой моделью был судебный процесс над шотландской королевой Марией Стюарт в 1586 году, на котором она блестяще себя защищала, хотя и потерпела запланированное Елизаветой поражение.  На процессе Марии Стюарт лояльный королеве Елизавете и патриотически настроенный граф Оксфорд был одним из присяжных заседателей.  Открыто он не мог выразить своё восхищение королевой-заговорщицей, но мысль о возможности показать в пьесе яркую роль женщины-адвоката запала ему в душу.

Сцена судебного процесса «ростовщик Шейлок против не выполнившего обязательств купца Антонио» – кульминационная сцена всей пьесы «Венецианский купец».  И выполнена она со знанием дела.  Недаром Эдвард де Вер обучался в юридической корпорации Грейс Инн в Лондоне. Кроме теоретического обучения, де Вер в течение своей жизни был многократно вовлечён в разнообразные судебные процессы.  Приходилось ему также иметь дела с ростовщиками и вкладывать деньги в мероприятия, которые прогорали.  Большую сумму денег  (сначала тысячу – в 1578 году, позднее в 1579 году – ещё две тысячи) де Вер вложил в поисковую экспедицию Мартина Фробишера. 

Фробишер собирался открыть так называемый «северо-западный путь» (альтернативный морской путь из Англии в Китай), но путь так и не «открылся», затея провалилась, и де Вер потерял свои три тысячи фунтов.  Вероятно, ему хотелось, как и Шейлоку, воскликнуть:

«О мои три тысячи дукатов!»,

- но воспитание не позволяло. Зато можно было вложить крики собственной души в уста героя пьесы.  И не одного.  Когда Гамлет восклицает: 

«Я обезумел, север-север-запад!»

– непосвящённому зрителю эта реплика кажется бессмысленной.  На самом же деле это ещё один крик души де Вера, связанный с так и не открытым  северо-западным путём, потерянными деньгами и надеждами.

Откуда же де Вер взял деньги (3 тысячи фунтов), чтобы финансировать экспедицию Фробишера? Естественно, у ростовщиков, среди которых главным обеспечителем был Майкл Лок (Michael Lok). Имя главного героя пьесы, венецианского купца, – Шейлок (Shylock) по-английски звучит как “shy Lok”. Одно из значений этого выражения - «недоверчивый, склонный подозревать других Лок».

И ещё одно совпадение: де Вер обязался выплатить долг в октябре 1578 года, а корабли Фробишера вернулись ни с чем на три месяца позже – в январе 1579 года. Так же, как и корабли Антонио в пьесе, которые тоже вернулись на три месяца позже. 

Кстати сказать, между Фробишером и де Вером с одной стороны и Майклом Локом – с другой, было далеко не полюбовное разбирательство.  Мартин Фробишер, отчитываясь перед Тайным Советом, называл Лока «ложным бухгалтером компании и обанкротившимся злодеем»[138].

Зачастую де Веру, как и Антонио, не могло помочь строгое соблюдение буквы закона, и он рассчитывал выиграть спор, опираясь на дух справедливости в законе.  Поэтому тяжбы Эдварда де Вера с его кредиторами  рассматривались в Английских канцлерских судах (судах совести) в отличие от обычных судов.  Де Вер многократно выступал в суде в роли обвиняемого и, по крайней мере, пять раз в роли истца.  В документах по делу графа Оксфорда 1589 года (в котором Оксфорд был обвиняемым, а вдова Русвелл – истицей) упоминались задачи суда совести:

«смягчать и сглаживать крайности закона» [139]. 

На шекспировском судебном процессе Портия, представляющая  не обычный, а канцлерский суд совести (как и в случае де Вера), сначала взывает к милосердию, и только убедившись в безуспешности своих попыток и непоколебимой несговорчивости Шейлока, она, казалось бы, переходит к буквальному толкованию закона, находя в нём лазейки, необходимые для защиты Антонио от жестокой смерти, а на самом деле, следуя духу закона совести, находит подходящие буквы и в законе государственном.

Тогда и теперь в юридических школах студентов учили и учат, что для выбора наиболее эффективных аргументов в сложных случаях, необходимо не ограничиваться буквой закона, а смотреть вглубь – на стратегические цели и намерения закона.  Де Вер и как писатель, и как свой собственный адвокат, хорошо усвоил это правило.

Шекспир демонстрирует поразительное знание не только английских, но и венецианских законов, а именно, «Закона об Иностранцах в Венеции».  Этот закон предусматривает смертную казнь иностранцу за попытку отнять жизнь гражданина Венеции. То есть, когда с помощью Портии эта попытка выявлена,  Шейлоку грозит смертная казнь, которую герцог отменяет своею волею. Тогда вступает в силу второй венецианский закон,  который предусматривает следующее наказание: половина имущества обвиняемого переходит к Республике, а вторая половина – к пострадавшему. И суд отдаёт половину имущества Шейлока – Республике, а вторую половину – Антонио.

Что же касается фунта человеческого мяса,  то в этом вопросе  венецианский закон отличается от римского. Венецианский требует точности (ровно фунт), а римский допускает приблизительность (фунт, чуть более или чуть менее), таким образом, римский закон позволял убивать или калечить, а венецианский – нет, и Эдвард де Вер, который всегда интересовался аспектами законодательства и при этом довольно много времени провёл в Венеции (имел там два дома), знал эти тонкости венецианского закона.

Вообще Шекспир часто и правильно использовал юридические термины, щеголял их знанием, умудряясь превращать терминологию закона в поэтические и драматические образы.

Знание Шекспиром топографических особенностей Италии, местного колорита и словечек впечатляет.  Де Вер пробыл в Италии около года, впитывая, как губка, впечатления от нового мира, его окружающего. В Венеции ему наверняка был знаком рынок Реальто («Венецианский купец», I.2.19) и статуя Гоббо ди Реальто на этом рынке.  Недаром клоуну из пьесы автор даёт кличку Ланселот Гоббо.  Паром Шекспир называет местным словечком «трагетто» (traghetto, III, 4.53).

Шекспир знаком с владениями в районе Венеции и Падуи, ему известно расстояние между виллой Портии и Падуей  – Портия, отправляясь из дому в Падую, говорит своей служанке:

«Так поторопимся, нам нынче предстоит
Измерить двадцать миль» (III.4.84).

Доктор Ноэми Магри из Мантуи определила, что дом Портии, который в шекспировской пьесе назван Бельмонтом, на самом деле Вилла Фоскари, расположенная на канале Брента[140].  И расстояние между этой виллой и Падуей как раз 20 миль.

Музыкальность де Вера, его любовь к музыке и талант в этой области, упоминались неоднократно. Следует только добавить, что знаменитая речь Лоренцо, эстетическая хвала музыке (V.1), – ещё одно свидетельство того, что музыка занимала особое место в сердце автора шекспировского канона.

ДЖЕССИКА
От сладкой музыки всегда мне грустно.

ЛОРЕНЦО
Да, потому, что слушает душа.
Взгляни ты на резвящийся табун
Неукрощенных, буйных жеребят,
Лягающихся, скачущих и ржущих,
Как им велит горячая их кровь;
Но чуть мелодия иль звук трубы
До слуха их случайно донесется,
Увидишь, как они насторожатся,
Как станет кротким дикий прежде взгляд
Под нежной властью музыки. Недаром
Орфей смирял деревья, камни, воды.
Любой упрямый, черствый, лютый нрав
Преображает музыка на время.
А кто ее в своей душе не носит
И к сочетанью сладких звуков глух,
Тот создан для измен, разбоя, плутен;
Движенья духа тупы в нем, как ночь,
И чувства столь же мрачны, как Эреб.
Не верь такому. Слушай эту песню.
                (Пер. И. Б. Мандельштама)

Нам необходимо затронуть ещё один вопрос, связанный с пьесой «Венецианский купец», – вопрос антисемитизма.  Был ли антисемитом Шекспир?  Думаю,
что нет.  А если «да», то, во всяком случае, в меньшей степени, чем его соотечественники и современники.  Обвинение Шейлока заключается не в том, что он – еврей, а в жестокости и в ростовщичестве.  В своём отношении к евреям Шекспир прогрессивнее своего времени.  Речь отрицательного героя Шейлока вызывает сочувствие:

«Да  разве  у  еврея  нет  глаз? Разве у еврея нет рук, внутренних органов, частей тела, чувств, привязанностей, страстей? Разве не та же самая пища  питает  его, не то же оружие ранит его, не те же болезни поражают его, не  те  же  средства лечат его, не так же знобит зима, не так же греет лето, что  и  христианина? Когда нас колют, разве из нас не течет кровь? Когда нас щекочут,  разве  мы  не смеемся? Когда нас отравляют, разве мы не умираем? »
(Пер. И. Б. Мандельштама, III.1)

С симпатией Шекспир относится к дочери Шейлока Джессике, а ведь она – тоже еврейка.  Один из своих лучших лирических диалогов «В такую ночь…» Шекспир вкладывает в уста влюблённых Лоренцо и Джессики.

ЛОРЕНЦО
Как ярок лунный свет! В такую ночь,
Когда зефир, листву целуя нежно,
Ей не давал шуметь, - в такую ночь
Душой стремился к греческим шатрам
Троил на стенах Трои, по Крессиде
Своей томясь в ту ночь.

ДЖЕССИКА
                В такую ночь
Ступала робко Фисба по росе
И, устрашась не льва, а львиной тени,
Бежала в ужасе.

ЛОРЕНЦО
                В такую ночь,
На диком стоя берегу, Дидона
Манила друга веткою от ивы
Вернуться в Карфаген.

ДЖЕССИКА
                В такую ночь
Рвала Медея травы, чтобы юность
Эзону возвратить.

ЛОРЕНЦО
                В такую ночь
Венецианка Джессика в Бельмонте
Бежала от богатого еврея
С дружком беспутным.

ДЖЕССИКА
                И в такую ночь
Любить её клялся Лоренцо юный
И клятвами ей душу покорил,
Но не сдержал их.

ЛОРЕНЦО
                И в такую ночь
Хорошенькая Джессика-малютка,
Строптивая девчонка, клеветала
На милого, а он ее простил.

ДЖЕССИКА
Последнее "в такую ночь" за мною
Осталось бы, когда б одни мы были.
Но чу, идут!
                (Пер. И. Б. Мандельштама)

Кстати, шекспировской Смуглой Леди Сонетов, по моему мнению, была венецианская еврейка Эмилия Бассано-Лэньер. Подробнее об этом позднее. Сейчас скажу только, что Эмилия Бассано была долгое время любовницей и содержанкой Генри Кэри лорда Хансдона, официального покровителя шекспировской труппы актёров и пользовалась покровительством самой королевы Елизаветы. Великий лорд-камергер граф Оксфорд находился в дружеских отношениях с лордом-камергером Хансдоном и был фаворитом королевы Елизаветы, как раз в то время, когда юная Эмилия Бассано радовала её своей игрой на клавесине. В этом узком привилегированном кругу Эдвард де Вер не мог не познакомиться с Эмилией. А вдобавок к этому, покровительницей Эмилии в её юности (до лорда Хансдона) была Сьюзен Бёрти – сестра Перегрина Бёрти (прототипа Петручио из "Укрощения строптивой"), мужа Мэри де Вер, сестры Эдварда де Вера. Граф Оксфорд был дружен со своей сестрой и её мужем.

В образе Джессики я вижу Эмилию Бассано. Возможно, Эмилия была не только любовницей и вдохновительницей де Вера, но и источником информации и идей или даже контрибьютором в шекспировский канон. В пьесе «Веницианский купец» есть игра слов на иврите. Когда Портия предлагает женихам выбрать один из трёх ларцов (золотой, серебряный или свинцовый), она говорит, что в одном из них – её портрет. Тот, кто выберет ларец с её портретом, станет её мужем. Но, когда доходит очередь до её возлюбленного Бассанио (кстати, его имя созвучно с фамилией Эмилии – Бассано), она как бы оговаривается:

«Я заключена в одном из них:
Если меня действительно ты любишь, то ты найдёшь меня».
“I am lock'd in one of them:
If you do love me, you will find me out”. (III.2)

Почему в ларце заключена она, а не её портрет? И как догадался Бассанио, что нужно выбрать невзрачный свинцовый ларец с надписью «Кто выберет меня, должен отдать всё, рискнуть всем, что он имеет»?
На золотом ларце надпись «Кто выберет меня, получит то, чего желают многие».
А на серебряном: « Кто выберет меня, получит то, чего заслуживает он».

Не до конца понятен рискованный выбор Бассанио в жизненно важном для него деле, если не знать иврита.

На иврите преимущественно тексты пишут без огласовок (то есть, пропуская гласные). Таким образом имя ПОРТИЯ пишется «ПРТ», а свинец на иврите «ОФЕРЕТ», то есть, пишется «Аин-ФРТ» (символа «Аин» в русском алфавите нет, поэтому я написала его название). С учётом того, что в ирите буквы «П» и «Ф» пишутся одинаково, отличаются только опознавательной точкой в букве «Ф», которая также опускается, как и огласовки, получается, что свинец – это «Аин-ПРТ». Теперь понятен намёк Портии: она (Портия – ПРТ) содержится в свинце (Аин-ПРТ).

Этот намёк Портии ускользал от англоязычных читателей и зрителей пьесы «Веницианский купец». Первыми его обнаружили талмудист и шекспировед Шломо Йегуда Шонфельд и его учитель Леон Келлнер. В 2014 году этот же аргумент повторил в своей книге Джон Хадсон[140B], считающий Эмилию Бассано-Лэньер автором шекспировского канона.

Тут следует отметить, что Эмилия Бассано была не единственным знатоком иврита и старых еврейских историй, в которых она могла почерпать эту игру слов. В доме Саутгемптона (Юного Друга Шекспира), пользуясь его покровительством,  жил автор итальянского словаря Джон Флорио, превосходно знающий иврит.  Отец Джона Флорио, лингвист, полиглот и теолог Майкл Флорио, был иудеем, вынужденным перейти сначала в католичество, а затем в протестанство, когда вернулся после скитаний жить в Англию. Джон Флорио знал историю своих предков и гордился их наследием. В предисловии к своему переводу на английский язык сборника эссе Монтеня Флорио писал:

«Все науки существуют, благодаря переводам. Хотя Философия, Грамматика, Риторика, Логика, Арифметика, Геометрия, Астрономия, Музыка и все математические науки взяли свои названия у Греков, сами Греки свою воду для крещения брали из водопроводных труб Египтян, а те – из родников Евреев и Халдеев» [140C].

Первыми покровителями Майкла Флорио были лорд Бёрли и его жена. Через некоторое время они (а к тому времени и их дочь Анна Сесил, жена Эдварда де Вера) стали покровителями его сына, Джона Флорио [140D]. Здесь просматривается связь Флорио с де Вером. Кроме того, Джон Флорио был представителем эвфуистического движения, лидером и вдохновителем которого был Эдвард де Вер.

Сравнительно доброжелательное отношение Шекспира к иудеям вполне сочетается с характером «либерального, как солнце» Эдварда де Вера.  Однако одно обстоятельство, по моему мнению, указывает на то, что к редактированию текста первого кварто 1600 года мог приложить руку некто другой. 

Зачем автору (если это был де Вер) понадобилось насильственно заставлять Шейлока принять христианскую веру (IV.1.387-391)?  Этого момента нет в первоисточниках.  Шейлок и так достаточно наказан.  Даже жертва жестокости Шейлока, Антонио, смягчается и делает предложение, принятое судом, ограничиться следующим наказанием: держать под опекой для дочери Шейлока присуждённую Антонио половину состояния Шейлока, а вторую половину – отдать Шейлоку, но с условием, что после его смерти эта половина отойдёт к зятю Шейлока.  Для Шейлока переход в христианство – очень жестокое и унизительное наказание.  Я не нахожу объяснения в характере де Вера для этой религиозной акции.

И. М. Гилилов считает, что именно граф Ратленд  был таким рьяным христианином (заинтересованным в обращении иудеев в христианство), опираясь в своём суждении на предположение о том, что Ратленд был автором  «Кориэтовых Нелепостей»[141], а сам Томас Кориэт (автор, указанный на обложке книги) был только маской Ратленда.

Из записок Кориэта видно, насколько живо его (а по мнению Гилилова, Ратленда) интересовал вопрос обращения евреев в христианство. Беседуя с раввином в Венецианском гетто, Кориэт пытался обратить раввина в христианскую веру, а закончилось это тем, что самого Кориэта чуть не подвергли обрезанию, но, к его счастью, ему удалось бежать.  В многочисленных панегириках известных английских поэтов, якобы восхваляющих Кориэта (в этой же книге «Кориэтовы Нелепости») обыгрываются обоюдные попытки обращения: евреев в христиаство (со стороны Кориэта) и Кориэта в иудейство с помощью обрезания.  При этом многими авторами используется игра слов “Coriat” (Кориэт) и “excoriate” (содрать кожу, т.е. сделать обрезание).

Бен Джонсон подсмеивается  над Кориэтом за то, что последний поцеловал куртизанку, но дал ей уйти, затем Бен Джонсон продолжает:

«Он [Кориэт] искупит этот грех [поцелуй], конвертируя евреев»[142].

В записках путешественника Кориэта, автор касается вопроса обращения евреев в христианство неоднократно.  Например, в Падуе Кориэт знакомится с синьором Пауло Эмилио, студентом Падуанского университета, который свободно владеет ивритом, латынью  и греческим. Кориэт отмечает, что этот синьор «обратил в христианство несколько евреев, по его словам»[143].  Кориэт сообщает Пауло, что и сам он непрочь был обратить несколько евреев в христианство, но ему это не удалось, и он ограничился только диспутами с ними.  Рассказывая о еврейском гетто в Венеции, Кориэт опять возвращается к вопросу обращения иудеев в христианство:

«Печально видеть, что всего лишь несколько из них, живущих в Италии, обратились в христианскую религию. Насколько я понимаю, главная причина этого в законе: всё их имущество конфискуется, как только они становятся христианами». 

И далее:

«Видя, что после обращения в христианство, у обращённых отбирают все вещи, оставляя их голыми и лишая их возможности зарабатывать деньги прежними способами, лишь немногие евреи в Италии решаются принять христианство; там гораздо меньшее число их, чем в любой другой христианской стране. В то время как в Германии, Польше и в других местах евреи, принимая христианство (что случается довольно часто, так Эмануэль Тремеллиус был обращён в Германии), сохраняют за собой своё состояние»[144].

***

Примечания.
136. Holmes, стр. 100.
137. Ibid, стр. 101.
138. Ibid, стр. 98.
139. Ibid, стр. 105.
140. Magri, стр. 6-14.
140B. Leon Kellner. An article "Shakespeare and Pirke Aboth", Jerusalem, 1922.
Schelomo Yehuda Sch;enfeld. "Eine J;dische Quelle Im "Kaufmann Von Venedig" ("A Jewish Source for The Merchant Of Venice", Shikmona, Jerusalem, 1976).
См. также  Hudson, стр. 43.
140C. Халдеи - древний семитский народ.
140D. Tassinari, стр. 47. См. также  Yates, стр. 74.
141. Гилилов, глава четвёртая.
142. “Coryat’s Crudities,” том. 1, стр. xix.
143. Ibid, том. 1, стр. 272.
144. Ibid, том. 1, стр. 373-374.


*********************************************************
<> <> <> <> <> <> <> <> <> <> <> <> <> <> <> <> <> <>   
*********************************************************