Эуфория

Когда ФБ звякнул сообщением, случился флешбек: я иду открывать белую чуть плотнее картона дверь: позвонили. Звонок в квартире №191 в девятиэтажке на улице философа-марксиста Адоратского был адской пилой по сравнению с коварно-нежными вторжениями в слух нынешних мессенджеров. Но суть одна – кто-то хочет твоего внимания, и ты идешь открывать(ся) или закрывать(ся). Сообщение гласило, что приятель предлагает - после двух недель эпистолярного жанра - свершить променад по побережью, «я буду с самокатом и в чём-нибудь помятом:)». Мне нравилось, что он гитарист и что его мама преподаватель русского языка. И что мать его ребенка – кукушка. Почти всё как у меня. И я пошла.

Он действительно был с самокатом - на этом сходство с автопортретом заканчивалось. Он был как денди лондонский одет и блестящая точка в мочке ставила точку в вопросе его отношения к помятости. Со вкусом помятыми могут быть только коренные европейцы, нам – русским и болгарам – не дано. Самокат (ролики, велосипед, скейт) – предел моих мечтаний и когда-нибудь я заимею. Самокат был им куплен для дочки Вики (о, как это имя режет мне слух – не меньше чем звонок в квартире на улице Адоратского! Всё детство я была Викой, и сейчас получаю звоночки из прошлого в виде сообщений от двоюродных братьев, для которых я до сих пор Вика. Кстати, Вика переводится на болгарский глаголом «кричит», и узнала я об этом не без злорадного удовольствия - так я себя и вспоминаю в период Вики - молча кричащую, как на картинке Мунка). Самокат был куплен до 4 сентября - даты введения жестких санкций для самокатчиков. Теперь самокатающиеся возраста от 14ти строго ограничивались в скорости, местах и времени передвижения, должны были надевать шлем и спец накидку. А девочка Вика должна была ждать своих 14ти, пока же ей оставался старый добрый велосипед. Ну и мне, видимо, тоже: идея надевать тяжелый уродливый шлем, ограничивающий видимость как шоры на морде лошади, не кажется мне привлекательной. Это уничтожает весь смысл предприятия, ведь самокаты – для того чтобы летать наяву. Так что мне остается мечтать о велосе и(ли) роликах.

Он поучил меня кататься… Машину вести легче.
Мне страсть как хотелось узнать о нем всё. Почему он тоже здесь – по той же ли причине что и я? Почему именно Варна. Почему один с девочкой. Почему серёжка в ухе. Почему фотографирует кошек. Почему, почему, почему. Но он рассказывал про самокат, что логично, потому что самокат – важная часть его бытия. Сейчас важен самокат. Я это понимаю очень остро – после того как болгарские власти разрешили мне с ребенком остаться еще на год.

Выползти из-под чертова дамоклова меча. Это больше чем эйфория. Это больше чем счастье. Это значит что можно заняться самокатом. Фотографированием кошек. Перекладыванием слов из пустого в порожнее. Перестать прятать сигареты в тумбочке на случай непереносимого стресса. Можно идти с кем-то по набережной и беспечно болтать. Плавать в горячем бассейне на берегу моря среди «патрициев» - болгарских седовласых мужей, знатоков русско-украинского вопроса, соперничающих с гларусами в пустоте глаз и чувстве собственного достоинства.
После того как дамоклов меч был отведён от моей головы лениво-грубой рукой служителки болгарской миграции, я снова планирую жить до глубокой старости, если конечно импортозамещенный самолет, пролетая над поселком «Кукушки», не рухнет.

Оля. Второе имя, от которого меня передёрнуло. Почему-то я его с детства не люблю. У нас в классе было кажется 4 Оли (больше было только Наташ. Спасибо мама, что назвала меня Вероникой). По этой причине я невзлюбила Оле Лукойе моего обожаемого Андерсена. Ольга ещё куда ни шло. Но Оля… Здесь, дорогие-любимые классики отечественной литературы, извините-извините... У Пушкина жена Наташа, ну допустим, он выбирал жену, а не имя. Но героини его сплошь Тани и Маши (и Оля опять-таки). У Льва Николаича - Наташа. У Бунина - Оленька… Спасибо хоть Булгакову за Маргариту (хотя может это Гёте спасибо, который навеял Михал Михалычу). Забавно, что у моего сына похожее отношение к русским именам – то бишь сложное. И когда я его раздражаю, он называет меня Олей. В ответ я называю его Алексеем – и оба довольны.
Так вот, кукушку моего нового приятеля звали Олей. Ребенок помахал уносящейся Оле пухлой ладошкой и с любопытством пожевал во рту странное слово «мама». Я думаю, это лучше: жить с одним любящим родителем, чем с двумя нелюбящими, как было у нас с сестрой (Валерией, спасибо маме - недаром она педагог сценической речи). Девочка Вика растёт в Варне в большой квартире с большим папой, с велосипедом, а так же самокатом и шлемом, которые её ждут, с гитарой, и может быть даже с большим фикусом на окне. Другая Вика гуляет по красивой Варне до минерального бассейна и обратно - 10 км каждый день - и больше не жалеет, что машина осталась в России.

Погода осенним вечером на берегу Чёрного моря такая, что после того как уходит солнце, резко становится холодно - как в российской квартире, когда лето ушло, а отопление еще не дали. И мы мажорно расстались, пожав друг дружке лапы. Я стала спускаться к горячему минеральному, тепля надежду, что патрициев там уже не будет - время 10 вечера, пенсионеры обычно спят в это время.

Патрициев не было, но были цыгане. Исключительно отцы с мальчиками. Успокоила себя тем, что зато не будут пялиться и мурлыкать своё ю ар бьютифул гёрл. Неприятно, что дети плескались, прыгая с бортиков в воду. Кричали. «Не викай!» – это отцы. Но дети все равно викали и вякали. Грели юные косточки и две девочки-немки лет по 18ти, один старый очкастый немец, проявлявший живой интерес к их болтовне. Кажется, пара болгарских пар также парила в пару. И, слава богу, русская семья. Почему слава богу? Нет, не потому что я соскучилась по соотечественникам – в Варне никакой проблемы встретить соотечественника или украинца - вообще кого-то с постсоветского пространства. Русская речь всюду. У болгар после начала войны ходит анекдот:
- Вчера вървя из София и чух българска реч!
- Невъзможно!
- Да бе… оказа се, че е радиото на таксито.
Да, в Варне в сезон большая проблема встретить болгарскую речь в центре города (не забываем так же и о румынской мове - румыны любят окунуться в варненско море. Болгары – в Эгейское. Греки – вероятно, в оловянное море Майорки. А те не знаю куда деваются в сезон – наверное топятся в поварских цехах). Итак, мрачно-толерантные болгары терпят на своей территории русскую, украинскую, румынскую, немецкую, английскую мовы. Не считая собственных турков, армян, цыган. Все эти языки я услышала в бассейне – как будто в первую ночь после крушения вавилонской башни. Господи, умоляю, дай мне понять всех тех, кто рядом в этой горячей луже. Почему я ни зги не понимаю? Ни в каком языке? И тут вдруг – русский! Мать честная, пресвятая богородица, миленькие… «Саша, не стесняйся, вот мужская раздевалка. Да не смотрю я, не сморю, ушла!» А смотреть там и невозможно – потому что в раздевалку и ближнюю к ней сторону бассейна бьет контровой от освещенной набережной, и те, кто на другой стороне бассейна – в свету, они, естессно, светлые, а мы, которые бдят свои рюкзаки на вбитых в стену длинных ржавых гвоздях – темные. Мы им – светлым – не видны. Проще сказать, что по тёмную сторону интроверты, по светлую – пофигисты. Сидим стенка на стенку.
Так вот, плаваю я между светлой и темной сторонами, бдя имущество (поглядывая на свой салатовый рюкзак, прикрытый серым шерстяным пиджачком) и маневрируя между жадными дланями несемейных цыган, которые таки тоже здесь. И я уже слышу их смердящие ю ар вери бьютифул герл (но мне плевать, я счастлива, бо служителка миграции дала моему ребенку визу на год, и я буду отмечать этот праздник жизни, несмотря ни на каких цыган – детных или еще пока нет). А вода сегодня слишком горячая – горячее чем желание цыган прикоснуться к «белой» женщине - и я бы уже хотела предать моё маленькое сварившееся в кипятке тело морю, но боюсь за своё имущество, висящее на ржавом гвозде. И тут русская речь - соотечественники, родные. А может и украинцы – не имеет никакого значения - мы все здесь беженцы от политической чумы, а не враги.
 
- Извините, вы не присмотрите за моим рюкзаком, пока собираетесь? Мне минут 5 только нужно – в море окунуться.
- Конечно, конечно.

Не успела понять по говору были они русскими или украинцами – уже шлёпала по каменным ступенькам в море, притормаживая свою кружащуюся от жара башку.
Аххх! Погрузить тело в стылое море после кипятка - то же самое что из бани прыгнуть в снег. Эуфория как говорят болгары. Лежать в воде на спине и смотреть в звездное небо… от тела идет пар и поднимается прямо к звездам… или это душа ретируется из меня? И тут сразу весь пласт культуры, все эти греческие наяды, медузы-горгоны (мои растекающиеся в воде власы), диогены, сидящие в бочках с горячей травяной настойкой, вечно мокрый подол хитона музы, держащей в руках арфу ручного изготовления… А если сместить положение зрачков с прямого вниз, то видишь (ш)ныряющих в ярко освещенной набережной самокатчиков в шлемах и без. Три счастливых дня было у меня… интервью Пугачевой получилось историческим в силу независящих от Аллы причин. От Аллы не зависело стать рупором эпохи. Аллаххх как хорошшшо… но надо прибить утлое суденышко своего тела к берегу, наконец, потому что русскоязычные бдят мое имущество.

Знаю, что надо окунуться 3 раза - почередовать минералку и море - чтобы достичь нирваны, но не сегодня, не сегодня.

- Спасибо большое!
- Не за что!

Родное «не за что». Не за что – в русскоязычной традиции. Другие нации говорят «пожалуйста», «моля». И только русскоязычные не ценят своих усилий в помощи ближнему своему. Если я спасу котенка или щенка, и люди, которые захотят его усыновить, скажут мне «спасибо», неужели мне придет в голову ответить им «пожалуйста»? Я скажу «не за что». Даже если за этим «не за что» стоят кошмар бессонных ночей, бесконечное массирование наполнившихся козьим молоком животиков, стимулирование анусов, чтобы малыши могли испражниться, измерение температуры гнезда (картонной коробки, принесенной с помойки), впечатление от клубка паразитов, вышедших из малыша, клубка, который - против законов физики - превышает размеры самого малыша, убирания этого еще живого белого клубка при помощи перчаток, взятых из пачки краски для волос… куча денег, потраченных на антипаразитарные мероприятия, на прививки, советы ветеринаров, при том, что ты не можешь позволить себе и своему человеческому ребенку продукты из «Билла» не по акции, - ни работы, ни чьей либо поддержки. При том, что один из щенков сдох от глистной инвазии на твоих руках, и поскольку это был первый опыт наблюдения за умиранием, от вида ретирующегося из маленького, горячего от повышенной температуры тела, души ты хлопаешься в обморок прямо на копчик, и потом хромаешь месяц, и держишься за руку своего человеческого 17-летнего недокормыша, спускаясь по лестнице с 4 этажа. Я скажу «не за что» тому человеку, который усыновит моего Робина.
Нет, я скажу ему «спасибо!» и буду долго трясти его руку - передача эстафеты добра на полном жизненном ходу. Спасибо, что вы не купили породистого щенка, спасибо, что вы взяли дворнягу - мою сиротинушку из колючих кустов с раздутым паразитами пузиком, моего Робина, моего мальчика, которого я так люблю, которого я так уже люблю…

Минеральный кипяток из душа ошпарил на прощанье и я, заново родившись, начала одеваться, извлекая из полутьмы уцелевшего от цыганских рук рюкзака сухие вещи. Вот полотенце, вот юбка, футболка, черт возьми, где трусики? Футболка и юбка белые, а трусики черные, и поэтому их особенно не видно. Ищи, ищи, Вика, викай эту синтетику - наощупь. Девочки-немки интересовались на английском про гендерность раздевалок, но, милые лолиты, чем я могу вам помочь, если я настолько состою из русского, что мой организм уже не вмещает никакого другого языка? Чертовых трусов не было, и я вернулась из душа в раздевалку, шаря ладонями в темноте – против контрового – по изгвоздённым стенам раздевалки, почему-то вспоминая девчонскую раздевалку перед уроком физры в моей советской школе, хотя там не было окон, а тут наоборот – все состояло из свежего воздуха. Шарить долу в поисках утраченных кружевных я не решилась, думая о том, что на цемент пола ночью могут писать цыганята, забывшие справить нужду прямо в бассейн. Что ж, придется идти домой так – обдуваемой морским бризом не только в мокрых космах головы, но и в причинных местах.

И я пошла.

Я иду по Варне ночью без трусов. Навстречу мало кто. И я мало кто. Так что няма проблем, как говорят болгары.
Дохожу до улицы Сливница (московский Арбат, казанская Большая Проломная).

Не знаю, делаю ли я из этого события – идти ночью без трусов по городу – какое-то особенное событие. Возможно треть населения планеты атмосферно ходит по воздуху без трусов ночью – не нашла статистики. Предполагаю, впрочем, что наше коммьюнити малочисленно. «Друзья, прекрасен наш союз!» Я не буду ничего описывать – попробуйте и узнаете. Стучитесь – да откроют вам. Откроют, точно. Мне открыли. Главное найти дверь, в которую стучать. А то, видите ли, в Библии (глава такая-то, стих такой-то) брякнули, не подумавши, стучитесь. Но забыли указать номер квартиры. А может это нехорошая квартира №50? Может это квартира №191 по улице революционера Адоратского с картонной белой дверью? Еще важно уточнить этаж. Если дом на улице Камчия незакончен - как мой - то можете стучать сколько угодно – 17ти летний недокормыш Саша спустится (или поднимется) к вам и скажет: мать, ты чё?

Парю к дому, полностью счастливая. Эуфория. У меня за спиной отяжелевший от мокрого рюкзак, но облегченная душа. Я вижу мужика, сидящего на скамейке в центре города и на правах пьяной от счастья, подсаживаюсь к нему. Он не против распахнуть объятья, чем я и пользуюсь, положив свою маленькую голову на его широкое мужское плечо. Он опять не против. Ну что ж, сидим. Молча. Я улыбаюсь, он в усах а ля Дали. Поскольку я ни на каких кроме русского - не разговариваем. И тут я огорошиваю его. Просто нокаут.
- Мужик, слышь, мужик, я в шерстяном пиджаке, но полностью без трусов.
Слова "Я без трусиков" способен понять любой мужчина на земле - просто по тембру и интонации. Но этот не реагирует. Молчит, тупо глядя вдаль – то есть на дом напротив. И вовсе ни потому что он ни бельмеса по-русски. А потому что он железный. Стучишь по нему как по водосточной трубе. Там еще табличка какая-то от гордых болгар о том, чем он прославил болгарскую литературу – была бы не без трусов, почитала бы.

Беру телефон и фоткаю нас на фронтальную камеру.

Усатый мужик страшно фотогеничен. Я как обычно. Но за счет мужика фотка получается. Хочу хлопнуть его по коленке в знак нашей молчаливой солидарности, но не хочу – предпочитаю теплые тела, а не медные - ну или из чего там была изваяна эта скульптура, посвященная великому болгарскому деятелю культуры.

По возвращении домой девочка Вика заплакала. Оказывается можно нырнуть в настоящем, а вынырнуть в прошлое. Голопопая девочка на берегу Чёрного моря беспечно строит из песка и воды тающие замки, слыша как растянувшиеся на полотенце родители обсуждают покупку билетов на плацкарт Сочи – Казань. Их носы обклеены полями газеты «Правда», смоченными слюной – солнечные кремы еще неизвестны СССР. Кожа на плечах её отца облезает и мама аккуратно подцепляет лоскут сухой кожицы ногтями и тянет, тянет… На голове Вики красная в белый горох панамка. Она выбрасывает маленькую медузу из воды на песок и наблюдает как та стремительно исчезает на пекле солнца. У неё есть пахнущий резиной круг для плавания – они делят его с сестрой.

Я почти не помню сегодня мою сестру маленькой – два параллельных существования в одной комнате, с одним письменным столом на двоих. Четко помню только одну деталь: мне всегда хочется пухленьких горячих мочек ушей моей сестры, но это нельзя, потому что это её раздражает. Поэтому ночью, когда сестра начинает сопеть, я тихонько вылезаю из-под одеяла, подхожу к ее кровати и осторожно, чтобы не разбудить, стискиваю мочку уха большим и указательным – при этом мои зубы тоже стискиваются, а губы разжимаются, и я слышу звук, подобный тому с которым волна возвращается в море. Я испытываю удовольствие, про которое еще не знаю, что оно называется чувственным. Но я быстро снова прячусь под свое одеяло, потому что лето ушло, а отопление еще не дали. И после я лежу и долго дрожу, пытаясь согреться – маленький жесткий человеческий комочек.