Как многоречив этот беспорядок

Как многоречив этот беспорядок,
сей кипенно-молочный произвол,
где простыни изнеженный остаток
хранит тепло, которое ушло.

Она измята, словно в лихорадке
метал её невидимый недуг,
и в каждой прихотливой, нервной складке —
немой рассказ о горечи разлук.

А на краю, у самого изножья,
где тень легла, как бархатный рукав,
цветы, забытые по воле божьей,
свой доживают краткий, пышный нрав.

Их лепестки — лиловые ресницы —
уже коснулась увяданья медь,
и смотрят в потолок, как самоубийцы,
которым надоело умирать…

И этот дуэт — бренности и страсти,
смятения и тихого конца —
есть формула какого-то несчастья,
что не имеет точного лица.

Так в комнате, где воздух неподвижен,
где время замерло, как в янтаре смола,
натюрморт сей, никем не ненавидим,
висит меж двух зеркал — и нет числа

его немым и горьким отраженьям.
И я стою, и я гляжу на них —
на простыню, как на стихотворенье,
и на цветы, как на последний стих.