Как я в армии был, часть первая

Эх, расскажу, покуда не забыл,
Как в кирзовых сапогах я там ходил.
Мечтал я стать учёным, инженером,
А стал для старшины живым примером.

Прошло лет тридцать, можно рассказать,
Как я пошёл отчизну защищать.
Готовился я в ВУЗ, почти ступил,
Но военком мой пыл тут остудил.
Не сдал я ни один ещё предмет,
А мне уже вручили злой билет.
На сборный пункт, и вот я призывник,
К суровой правде с ходу я привык.

На сборном пункте, помню, как сейчас,
Узнал я цену нецензурных фраз.
И понял, что такое «дедовщина»,
Когда влетает в бок тебе дубина.
Там масло, что не лезет в рот никак,
И в челюсть просто так летит кулак.
С солдатской долей, с дедовщИной злой
Знакомят, хоть и не в строю, ещё, постой!

И вот за нами прибыл офицер,
Набрал вагон, для храбрости пример.

Потом вагон, колёса — тук-тук-тук,
И незнакомый мир возник вокруг.
И солнце по-другому начало всходить,
И нам сказали: «Родине служить!»


По рельсам поезд нас на службу мчит,
А за окном Байкал во тьме молчит.
Проснулся утром — вот те чудеса:
Гляжу, а солнце всходит в полчаса
Совсем не там, где виделось вчера…
Другие, знать, настали времена.
В читЕ к нам в поезд подсадили земляка,
Бурят, и в фляге водка — не река.
Он нас на службу всех благословил,
И каждый по глоточку пригубИл.

И полтора так года, день за днём,
То под дождём, а то и под солнцОм.
Мы службе нашей песенку поём,
Авось, домой кого-нибудь вернём.
И вот я в части — сборная солянка:
Таджики, русские, буряты спозаранку.
Попал я в часть, где правит «старичок»,
И каждый день — болезненный толчок.

То под коленку сапогом пинок,
То в лоб удар — получишь свой «сырок».
Дежурил я и в кухне, и в котЕльной,
Откуда выползал, как дух пепЕльный.
Чернее ночи, в саже и пыли,
Мы в службу ратную, как прОклятые, шли.
И те, что «не славяне», нас не чтут,
И силой массы физически нас гнут.

«Фанеру» пробивают просто так,
И «лося» в лоб — такой у них пустяк.
Но раз наш свежий взбунтовался взвод,
И выгнал «стариков» за поворот.
Нагнали их в кальсонах на мороз,
Но офицер пришёл, навёл «разнос»:
«Нельзя, сынки, ведь это ж моветОн,
Тем более один из них — мой сын, пардОн».

А служба шла, считая дни свои,
От той весны до ледяной зимы.
И пели мы солдатские романсы,
Про наши очень призрачные шансы.
Потом простыл и в госпиталь попал,
Там на больничной койке полежал.
И был момент, с одним не поделили,
Ну, словом, мы друг друга проучили.
Я извинился, он меня простил,
Когда ему халат я подарил.

Нас выписали клятву принимать,
Чтоб мы могли отчизну защищать.
Присяга. Генералы в три ряда.
Такая, братцы, вышла ерунда:
Один солдат, ну, парень молодой,
С усердием кричал перед толпой,
Что генерал-лейтенант — простой «товарищ лейтенант»,
У генерала дёргался талант.

Потом я в часть другую перешёл,
И там конфуз нечаянно нашёл.
Я прапорщика там назвал «капралом»,
Он там накрыл меня за это шквалом.
Мол, это ж оскорбленье, ё-моё!
Такое было армейское житьё.

Я помню всё, и честь, и пьяный бред,
И тех, кто нёс добро, и тех, кто — вред.
Но офицеров помню я других,
Не тех, кто бил безропотных, своих.

Да, армию я помню до сих пор,
И офицеров честных и  весь их вздор.
Но не сапог, что бил меня под дых,
А тех, кто был мужчиной средь других.