Рыжая

- Вот и осень уходит. Как печально.
Бабушкина печаль потянула Вовку к окну. Ему стало интересно посмотреть, как уходит осень. Осень, почему-то, представилась ему большой рыжей собакой. Такой же, как у деда-сторожа на соседней стройке. И вот, она, то есть, собака-осень, убегает куда-то в неизведанную даль, поджав хвост. Ей бесконечно печально, она то и дело оборачивается, словно надеется, что, хоть кто-то ее окликнет, позовет в дом, покормит. И горькие слезы текут по ее собачьим щекам…
- Вовка, выходи, пойдем стройку смотреть! Говорят, у Рыжей щеночки объявились.
Это Ленка. Вечно она кричит, как потерпевшая.
Вовка никогда не сердился на Ленку. А она сердилась. Только, недолго. Минут пять. Иногда и дольше, но Вовка считал это мелочью. Да и чего дуться, когда страшные тайны связывали их дружбу крепче крепкого.
К примеру, если из окна он, или она, показывает кулак, значит, гулять не может - сурово наказан. Если один палец – я один дома, рука на сердце – приходи. Если руки крестом на груди – страшно болеет, может даже «присмерти». Если схватился руками за голову – домашние заставили убирать за собой бардак.
В то утро Вовка помахал Ленке рукой, с сильно растопыренными пальцами. Это значило - он через пять минут выйдет.
Ленка в шубке, новой и розовой, медленно вышагивала по мокрому тротуару. Она неуклюже выбрасывала вперед одну ногу, потом приставляла другую, и была похожа на птенца фламинго, который учится ходить. Но, это казалось со стороны, а Ленке думалось, что это очень красиво и все могут рассмотреть, и ее, и её розовую шубку.
Вовка, конечно, тоже увидел обновку, когда выскочил из подъезда. Поэтому, наверное, схватил ее за рукав шубки и заорал, будто Ленка глухая.
- Бежим, бежим скорее. А то, вдруг, щенки возьмут и вырастут, и будет не с кем поиграть.
- Никуда я с тобой не пойду.
Ленка явно на что-то обиделась. Вовка недоумевал.
- Ну и не надо. Я один пойду.
- И ты не пойдешь. – Звучало, как приказ.
- Это почему это я не пойду? Вот возьму и пойду!
- А я своей маме скажу.
- Ха-ха, мне твоя мама - не указ, у меня своя есть.
Ленка презрительно сощурилась. Угроза прозвучала медленно, а потому ужасно. 
- А я скажу моей маме, что ты ходил на стройку. Моя мама скажет твоей маме, а это в сто раз преужасней. А теперь, представь?!
Это заключение на неделю, а может и на две. Вовка решил отступить и выяснить, почему Ленка вначале позвала, а потом, раз, и передумала. Ленка, сморщив все свое лицо, противным голосом ответила.
- Ты некрасиво одет. Я не хожу с такими на стройку.
- Раньше же ходила, - Вовка был обескуражен.
- То было раньше, - пропела Ленка.
- И, что мне теперь делать? – Вовка замер. Он всегда подчинялся Ленке, хоть и был старше на целых два месяца.
- Ну, не знаю, - загадочно протянула Ленка. - Не уверена, что в твоем гардеробе есть хоть что-то розовое?
- Может у мамы? У нее шарф есть, вроде такой же.
- Ну, не знаю, - опять спела Ленка. – Главное, чтобы, под стать!
Вовка слабо понимал, как это, «под стать», но домой рванул. В гардеробной мамы пришлось всё перевернуть, чтобы найти шарф. Ура, шарф был розовый, видимо это и есть, «под стать», подумал Вовка и стал наматывать его на шею. Он наматывал и наматывал, а шарф все не кончался. Когда шарф закончился Вовка смог, только немного видеть. Говорилось и дышалось с трудом. Зато, «под стать», подумал Вова. Главное, Ленка будет со мной заодно, и мы даже поиграем с щенками. Если, конечно, сторож разрешит, думал он, пока бежал на улицу.
Зря он торопился. Ленки и след простыл. Наверное, она уже на стройке. Ушла без меня, предательница. Поди, уже с щенками играет, а я один тут прусь на стройку, обиделся Вовка. Он ловко пролез в расщелину забора и вошел в «святая святых» его главного приключения.
Здесь все поражало воображение. Даже горы битого кирпича вызывали восторг, не говоря уже о рвах, на дне которых, как страшные иглы спящего чудовища, торчали в небо железные прутья. А подъемный кран! Вовка аккуратно обходил все преграды, чтобы дойти и потрогать руками этого, качающего нескончаемой шеей, великана.
И тут он увидел Ленку. Вернее, ее голову, торчащую из реки чего-то серо-черного. Река медленно стекала в какую-то яму, а вместе с рекой и Ленка. Она пыталась барахтаться, но видимо, эта жижа была такой тяжелой, что сопротивляться ей Ленка не могла.
Вовка подошел к краю тяжелой реки и потрогал густую жижу сапогом. Сапог стал тяжелым, моментально соскользнул с ноги и захлебнулся в этой серой каше.
Вовкин ужас изо всех сил оттянул шарф от его рта и закричал, что есть мочи:
- Помогите! Помогите! Люди добрые! Есть тут кто?! Пожалуйста! Помогите, Ленка тонет!
Вовка начал искать какую-нибудь палку или, что-то, что можно было бы бросить Ленке, как спасительную соломинку, но ничего не находил. Он искал и искал, продолжая кричать и плакать от собственного бессилия. И тут он увидел Её. Огромная, она, перемахивая через все преграды, с громким лаем, неслась Ленке на помощь. Это была, Рыжая. Она без раздумий бросилась в серо-черную жижу, ухватила всей челюстью воротник Ленкиной шубки и потащила назад, упираясь всеми четырьмя лапами. Видно было, как ей тяжело передвигаться в тяжелом бетоне.
Вовка бегал вдоль реки плывущего бетона, и кричал, и плакал.
- Рыжая, Рыжая, тащи ее, тащи миленькая! Спаси ее, пожалуйста, только не бросай… Рыжая.
Вовка упал на колени и начал молиться. Он не знал, не умел, как это делать, но он молил, этого, неведомого ему, боженьку.
- Боженька, любименький, родненький, помоги Ленке, помоги Рыжей, пусть они спасутся. Прошу тебя, боженька, бабуля говорит, ты там есть, ты всем помогаешь. Ленка хорошая, она очень добрая, ее аист принес, ее мама с папой очень любят, и я ее очень люблю, помоги ей, боженька…
И тут подбежал сторож. Он смело залез в эту тяжелую реку. Даже ему было по колено. Схватив Ленку за шиворот, он с трудом вытянул её на поверхность и медленно выволок на «берег». Потом снова вошел, и уже на руках вынес Рыжую.
Вовка подполз к Ленке. Он плакал, разматывал шарф, и им убирал, и вытирал грязь с ее лица. Она кашляла и плевалась этой тяжелой мерзостью.
Сторож, как из кокона, вытащил ее из шубки и на руках понес в сторожку. Там он ее умывал, заставил сморкаться и плеваться. Она плакала, но терпела, когда сторож выковыривал бетон из ее ушей, промывал глаза и нос. Длинные волосы свисали черными сосульками. Сторож, как мог, промыл и их.
Первые слова, которые смогла сказать Ленка, были словами благодарности.
- Спасибо вам, дедушка сторож. Вовка, спасибо. А, где Рыжая? Я ей тоже хочу сказать, спасибо…
Сторож укутал Ленку в плед и приказал сидеть, не двигаться. Затем, он вышел на улицу, включил поливочный шланг и тщательно промыл собаку.
Вовка сидел в сторонке, молча разматывал мамин, полностью испорченный, шарф.
- Вова, я могла умереть, да? – тихонько спросила Ленка.
- Да.
Вовке не хотелось говорить. Он скомкал шарф, бросил его в мусорное ведро и вышел. Моросил мелкий, как туман, дождь. Уходила осень. Весело и по-дружески подбежала Рыжая, она лизнула Вовкино, распухшее от слёз, лицо и, виляя хвостом, ушла в свою будку. Там, внутри, радостно запищали ее щенки, а потом притихли, наслаждаясь горячим молоком матери. Вовка присел на скамеечку рядом с вагончиком сторожа. Его знобило и трясло так сильно, что он свалился на землю.
Сторож укутал Вовку чьей-то огромной курткой. Она приятно пахла бензином и еще чем-то, неуловимо, большим, мужицким и взрослым. Стало тепло, и надежно, и спокойно.
Сторож по очереди отнес и усадил их в большую строительную тачку, чтобы довезти до дома. Рыжая, широко помахивая хвостом, бежала рядом. Ленка, еле слышно, заплакала. Почти беззвучно. Наверное, ей все-таки жалко розовую шубку, предположил Вовка. Ему, вдруг, вспомнился взрослый фильм, где рыцаря в клетке везли на казнь. А рыцарь не боялся. Ехал себе и ехал. Эх, мне бы клетку, наверное, я бы тоже не боялся казни. Ехал бы себе и ехал на край света, грустно думал Вовка.
Тут он увидел, как из соседнего двора бежит дядя Саша, Ленкин папа. Вид у него был устрашающий. Волосы взлохмачены, а на покрасневшем лице молниями сверкали выпученные глаза. Он, словно сумасшедший, зачем-то заглядывал под каждый куст. Бессмысленно, подумал Вовка, на кустах уже и листьев то нет. Стала бы Ленка там прятаться? Она ж не глупая, даже читать умеет.
Но, тут из другого двора выбежала его бабушка. Она, так показалось Вовке, буквально летела над тротуаром, платок на ее голове раздулся, как парус, рука лежала на груди.
Эх, если бы у нее был младенец на руках, подумалось Вовке, она была бы похожа на «мамадонну», которую они видели на картине, в каком-то дворце. И, все-равно, даже без младенца, его бабушка была самая красивая. Вова так ей и сказал, когда она подбежала к тачке. Бабушка, вытирая слезы, схватила его в охапку и крепко прижала к груди. Вовка почувствовал себя младенцем и тоже заплакал.
- Спасибо, вам, молодой человек, - это бабушка благодарила сторожа, того самого деда с бородой.
- Это Рыжую надо благодарить, если бы не она… - он ласково потрепал за шею свою собаку.
Вовка сквозь слезы смотрел на Рыжую и протянул ей свою благодарную руку, чтобы погладить, но бабушка уже несла его домой.
Дыру в заборе на стройку крепко заколотили, а Рыжая, с тех пор, получала огромные вкусные обеды.
Из цикла рассказов "Вовкин дом". Надежда Самородина.