Не в сером небе озорная просинь sps

.







Не в сером небе озорная просинь –
ещё одна анкета, где в графе
«профессия» – «мечтатель» и «поэт»,
в графе «причина» – питерская осень.
День вклеен в город, как в чужой коллаж,
Дом потерял еще один этаж,
Врастая в незатейливую прозу.

Растрескалось холодное стекло,
Под прессом туч скрипит листвы бумага.
Шаг до зимы, а может быть пол шага… 
Теряя имя, паспорт, день, число,
Вернуться чистым звуком, болью, светом,
А может просто в свет переодетым,
Забыв о том, что есть на свете зло.



----------------------------------
Из рецензий с портала «Х»:

– Данный текст не более чем нагромождение клише и заимствованных образов, лишенное внутренней структурной необходимости. Попытка создать сложность через нанизывание метафор («анкета – просинь», «листвы бумага») приводит не к обогащению, а к семантическому хаосу, где образы взаимоуничтожаются. «Питерская осень» как причина – штамп, лишенный какой-либо оригинальности, а мотив потери этажа и врастания в прозу технически не проработан и повисает в воздухе, не будучи подкрепленным ни логикой, ни образной системой. Стихотворение не работает как механизм, ведь его шестеренки – чужие, взятые из классического наследия, но собранные без понимания их функции.

 
– Перед нами типичный пример «поэзии как узнавания»: читатель должен испытывать удовольствие не от текста, а от собственной эрудиции, угадывая за «питерской осенью» Блока, а за «потерей этажа» – мандельштамовское «я вернулся в мой город». Текст претендует на глубину, но является плоским коллажем из чужих смыслов, собранных без иронии и критической дистанции. Желание «вернуться чистым звуком» – наивный метафизический жест, давно деконструированный и разоблаченный как тоска по несуществующему полноценному присутствию. Это стихотворение пытается играть в большую лирику, забывая, что эта игра уже закончилась.

– Текст страдает полным отрывом от реальности. Какая такая «озорная просинь» в анкете? Это что, анкета из психоделического сна? Дом не может «терять этаж» – это архитектурный нонсенс, разрушающий любое доверие к описываемому миру. Стихотворение построено на чисто умозрительных, оторванных от жизненного опыта конструкциях, которые выдают незнание автором как мира документов, так и мира физических законов. Вместо ясной мысли и честного наблюдения – туманная и претенциозная игра в символы, которая лишь маскирует отсутствие подлинного чувства и конкретного содержания.

– С точки зрения языковой нормы и логики высказывания текст вызывает вопросы. Союз «где» во второй строке отсылает к «анкете», но последующее перечисление граф разворачивается как бы само по себе, создавая синтаксическую неопределенность. Фраза «День вклеен в город, как в чужой коллаж» содержит сравнение, которое не проясняет, а запутывает восприятие: день – это объект или субъект вклеивания? Метафора «скрипит листвы бумага» грамматически сомнительна и семантически перегружена до неразрешимости. Подобная небрежность в обращении с языком как инструментом мысли делает сообщение аморфным и невнятным.

– Очередная попытка реанимировать давно испустивший дух «петербургский текст» приводит к рождению мертворожденного поэтического организма. Автор, видимо, уверен, что достаточно сослаться на «питерскую осень» и упомянуть паспорт, чтобы вызвать в читателе благоговейный трепет. Однако эти отсылки работают как пустые ярлыки, за которыми не стоит ни личного переживания, ни нового взгляда на миф. Финальный порыв «вернуться чистым звуком» звучит особенно фальшиво на фоне столь вторичной и литературно зависимой поэтики. Это не диалог с традицией, это робкое цитирование на ее пороге.

– Стихотворение проповедует духовно опасный эскапизм. Вместо того чтобы призвать к принятию ответственности и борьбе со злом в реальном мире, автор предлагает рецепт ухода от реальности: «забыть о том, что есть на свете зло». Это позиция страуса, прячущего голову в песок эстетических переживаний. Подобная поэзия, воспевающая отказ от социальной и гражданской идентичности («Теряя имя, паспорт, день, число»), размягчает нравственный стержень личности и ведет к безразличию и пассивности. Искусство должно возвышать и учить добру, а не призывать к бегству от мира.

– Текст сырой и требует серьезной стилистической правки. Сочетание «холодное стекло» – тавтология, так как стекло по определению обладает низкой теплопроводностью. «Пол шага» написано с разделением, что грамматически неоправданно. Фраза «врастая в незатейливую прозу» режет слух своей неблагозвучностью («растя/прозу»). Рифмы либо банальны, либо неточны. Стихотворение производит впечатление первого черновика, где автор выплеснул на бумагу все пришедшие в голову образы, не утруждая себя работой по их шлифовке и отбору.

– В основе текста лежит идеалистическая иллюзия о возможности существования «чистого звука» или «света» как некой духовной субстанции. Это типичное проявление метафизического заблуждения, попытка наделить онтологическим статусом то, что является лишь продуктом деятельности мозга. Весь пафос стихотворения направлен на отрицание материального мира (паспорт, число, этаж) в пользу неких умозрительных абстракций, что является философски несостоятельным и научно опровергнутым подходом. Поэзия, строящаяся на такой шаткой основе, не может претендовать на истинность.

– Ну вот, еще одно стихотворение о том, как поэт-мечтатель страдает от серости мира и хочет в небеса. Сюжет «анкета vs. душа» исчерпан до дна. «Питерская осень» – уже давно не образ, а мем. Фразы вроде «растрескалось холодное стекло» или «скрипит листвы бумага» пытаются казаться глубокими, но на деле просто темны и непонятны. После сотен подобных текстов это вызывает не сопереживание, а зевоту. Хочется спросить автора: а что вы сами-то об этом думаете, кроме того, что «мир жесток, а я хочу в свет»? Нет ответа. Сплошные чужие штампы и нулевая эмоциональная отдача.




.