Как отметил наш народ, новый век и Новый год

Указ Петра I №;1736 «О праздновании Нового года» от 20 декабря 1699 года
7208 году декабря в 20 день
Великий государь царь и великий князь Пётр Алексеевич,
Всея Великия и Малыя и Белыя России указал сказать:


Праздник отметить Нового года,
Традицией стало России народа.
Елку украсить, гирлянды зажечь,
К празднику вкусное что-то испечь.

Воет за стенкой зимняя вьюга,
С праздником мы поздравляем друг друга.
Боя курантов кремлёвских мы ждем,
Когда собрались за накрытым столом.

В красивых бокалах искрится вино,
Детям подарки купили давно.
Их с нетерпением ждет детвора,
Вручат их родители только с утра.

Год новый встречать торжеством в январе,
Заведено при Великом Петре.
Ведь три с половиной столетья назад,
Иной новогодний вершился обряд.

Годов наши предки вели исчисление
От мира, как сказано в книге святой, сотворения.
Летом, закончив ход сельских работ,
Русский народ отмечал новый год.
Каникул не знали они в январе,
Год начинался тогда в сентябре.

Приняты правила были такие,
Иваном Великим, от Византии.
Так год начинали уже два столетия,
С правления князя, Ивана третьего.

Семнадцатый век… церемония эта,
Звалась «О начатии нового лета».
Днем первым ее провели сентября,
На площади главной, на Соборной, Кремля.

На площади той деревянный настил,
Коврами персидскими устланный был.
Для соблюдения веры устоя,

Рядом поставлены три анелоя.
На них возложили иконы святые,
Пред ними поставили свечи большие.
С чашею стол, для воды освященья,
Серебряной, ставлен был, для украшенья.

Еще по преданиям старым известно,
Почетных устроены было два места.
На них патриарх, государь восседали,
Когда поздравления людей принимали.

Чтобы торжественным был тот обряд,
Царский Большой одевал царь наряд:
Шапка державная, от Мономаха,
Платно – особый кафтан без запаха.
Звалось одеяние царевой порфирой,
Было оно обработано миррой.

Под ним был еще царский кафтан становой,
Из ткани парчовой, златой, дорогой.
Особые знаки монарху положены:
Бармы на царские плечи возложены.

Окладень на цепи с двуглавым орлом,
Яблоко чистого злата с крестом,
Скипетр державный, с орлами, короной,
Все символы власти у царской персоны.

А меж соборами, при том помосте,
Приглашены были важные гости.
Роскошью царская свита блистала,
Год новый в парчовых одеждах встречала.

По чину стояли бояре, сокольники,
И воеводы, и младшие стольники.
По двое, к царю с поздравлением шли,
Кланялись низко, до самой до земли.

Скучен был царю обряд
И мешал Петру наряд.
На бояр смотрел угрюмо,
Ведь его терзали думы.

Не хотел он жить как встарь,
Новый выбрал календарь,
В нем года исчислить снова,
От рождения Христова.

Шел декабрь, двадцатый день,
Писарям работать лень.
И писцы взялись за дело,
Только перья заскрипели.

Под диктовку, сей же час,
Написали тот указ.
Медлить тоже царь не стал,
Прочитал и подписал.

В нем царь государь указал всем сказать:
По-новому годы и дни исчислять,
Как принято в странах других христианских,
У православных народов славянских.

Что счет тот ведут они от Рождества,
Спасителя нашего Иисуса Христа.
В знак должного Богу благодаренья,
Петь церквях московских молебные пения.
А, нового, в честь, наступленья столетия,
Друг друга поздравить, желать долголетия.

Подданным всем повелел учинить,
Еловые древа установить.
А ежели не сыщется дерев еловых,
То взять можжевеловых, или сосновых.
К воротам поставить сие украшенье,
Во исполнение монарха решенья.

На площадях, где торговля идет,
У лавок, лабазов, толпиться народ,
Щеки надувшие, словно сычи,
Громко читали указ бирючи:

В честь нового века, в честь нового года,
Да состоится гулянье народа,
Без пьянства, погрома и мордобоя,
Для этого сыщется время другое!

Ночью жечь огни у дома,
Хворост взяв, дрова, солому,
Ну а где дворы худые,
Ставить бочки смоляные.
Их поднять наверх столбов.
По одной на пять дворов.
Быть огням и украшению,
По монаршему решенью!

И палить всем их мушкетов,
Мелких пушек, пистолетов,
Трижды учинить пальбу
Перед ратушею стрельбу!

Новые приняли люди порядки,
Ведь день новогодний пришелся на Святки.

Последние дни декабря пролетели,
Был пост, и скоромного люди не ели.

Священника люди об этом спросили,
Сказал поп: То ж Кесарийского вечер Василия.
Василий Великий, Василий Свинятник,
В честь ему блюдо готовят свиное,
Под хреном к столу подают заливное.

На Площади Красной торговля идет,
Народ покупает, купец продает.
В полдень уже тридцать первого дня,
Приехали сани, упряжкой звеня.
В них важный подьячий, как князь восседал,
И плетью толпу разогнать приказал.

Солдаты нагрянули с разных сторон,
Торговцев всех с площади выгнали вон.
Холопы отчислили все, подмели,
Выскребли все, до замерзлой земли.

Еловые древа установили,
Цветными гирляндами ветви обвили,
Для новогодней веселой потехи.
На ветках развесили фрукты, орехи,
Убранством еще удивить москвичей,
В фонариках малых побольше свечей.

Луна в облаках светит всем не мигая,
Над Спасскою башней орла освещая.
Россыпью звезды на небе горят,
Синий курантов застыл циферблат.

Над теми часами заметно оконце,
Глядит из оконца злаченое солнце.
Солнечный лучик роль стрелки играл,
Диск с циферблатом привод вращал.
Гири в часах шестерёнки крутили,
Два раза в день механизм заводили.
Был тот циферблат диском синего цвета,
Время считали часы от рассвета.
Ночью ты время увидишь, едва ли.
Древние буквы часы означали:
Аз, буки, веди, глаголь и добро,
Буква тогда означала число.
Семнадцать их было, гласила примета,
Сколь светлых часов у московского лета.
В зимнее время, часов светлых семь,
Ночью и не было видно совсем.
Били куранты в ту ночь иль не били,
Известий об этом не сохранили.

Последний денек отсчитал календарь,
Нового века наступит январь.
У башни у Спасской забил барабан,
Поднял офицер как сигнал протазан.

Гвардейцы на Красную площадь вошли,
Факелы яркие дружно зажгли.
Стало светло в этом факельном свете,
Царь скоро пожалует, в новой карете.

Карета пред строем закончила круг,
Медленно дверца открылась, как вдруг…
Первым, под звук лошадиного храпа,
В двери появился нетрезвый Князь-папа.

Который Шутейший собор возглавлял,
Сейчас, на ногах еле-еле стоял.
Узнали его, это ж Зотов Никита,
С личиной опухшей, как будто побитой.
Его Алексашка с трудом удержал,
По-дружески крепкую руку подал.

Следом на главную площадь столицы
Попрыгали карлы, шуты и карлицы.
Шуты разбежались, и подняли вой.
А Петр приехал в карете другой.

Царь древних традиций не стал соблюдать,
Платно и бармы не стал одевать.
В кафтане военном встречал Новый год,
Что удивило бояр и народ.

Век новый властитель провозгласил,
С площади Красной ракету пустил.
Трижды ударил пушечный гром,
Что содрогнулись в Москве каждый дом.

Так громыхнуло, крестились все люди,
В залпе том было – двести орудий!
Всюду потехи крутились, свистели
В небо шальные ракеты взлетели.
Взлетели и скрылись в небесной дали,
Искрами в небе ночном расцвели.

Не знали в Москве беспокойнее ночки.
Ярко горели на улицах бочки.
Дымом чадили они, боже мой,
Забиты соломою, залиты смолой.

Было там огненных много потех.
На Красную площадь пускали не всех,
Допущены были лишь знатны дворяне,
Бояре, князья и послы-басурмане.
Возгласы женские были слышны,
С семействами гости приглашены.

Собрались бояре и князья имениты,
Все в платьях немецких, и чисто побриты.
Замёрзли вельможи стоять без сапог,
Через чулочки кусал холодок.

Бросали друг другу лишь взгляды косые,
Ещё бы, у всех были лица босые!
Ведь царь повелел всем им бороды сбрить
И милость явил - можно в гроб положить.

Бояре, пусть царскою волею бороды сбрили,
Платья немецкие льстиво носили,
Царь Петр не верил из них никому.
Крамолу он видел в боярском дому.

Одетый в роскошный кудрявый парик,
Меж ними крутился и царский денщик.
Сейчас бы сказали, одет как пижон,
По моде французской он был наряжен.

То Меншиков, в шляпе своей треугольной,
Средь дочек боярских вертелся, довольный.
Красавицу потчевал в белых мехах,
Готов был носить он ее на руках:

Ты чашечку выпей и душу согрей,
Напиток тот черный зовется кофей.
Не нравиться, горький, так пряник возьми,
В липовый мед ты его обмакни.

А вот еще вкусное блюдо такое,
Заморское яблоко, тут земляное.
Диковинный овощ откушать изволь,
Его очень ценит французский король!
Попробуй, и маслицем смажь понемножку.
Вот так на столе появилась картошка.

Озябшим гостям подливал он вина,
Смотрел, чтобы чару испили до дна.

Меншшиков,
Как змеи, со злобой, шипели бояре,
Пирожник безродный, с кухонной харей.
Мечтала тогда родовитая знать,
Выскочку этого взять и убрать.

Ему одному только Петр доверял,
Хотя, для порядка и палкой бивал.
Но Меншиков все исполнял поручения,
Преодолев обстоятельств стечение.

Он знал, ты за дело любое берись,
Исполни, в лепешку хотя б расшибить.
Первым он был, средь царя денщиков
Исполнить приказ государя готов.

Цветными огнями упали ракеты.
Бочки с смолой догорают в полсвета,
Феерии огненной близок конец.
На Яузу, в новый, Лефортов дворец,
Змеей из саней кавалькада ползет,
Сановников ближних царевых везет.

Завидев какую-то тень впереди,
Драгуны прохожим кричали «пади».

На ту новогоднюю ассамблею,
Вельможи старались прибыть поскорее.
Свою родовитость, решив показать,
Друг друга стремились они обогнать.

Но с кем-то в дороге случилась беда,
Свернули в проулок, не в тот, не туда.
По Яузе, сани проскочат, по льду
И в полынье оказались, в пруду.

Приехав, руками разводят в бессилии,
За опозданье прощенья просили.
За это им кубок штрафной поднесли.
Испили, царю поклонясь до земли.

Вот уж, дороги той виден конец.
Светит огнями Лефортов дворец.
Где в зале накрыт уже праздничный стол,
А с люстры взирает двуглавый орел.

Уже новогодний закончен обед,
Оркестр заморский играл менуэт.
Запели гобои, играли виолы,
Роскошные фижмы мелькают, камзолы.
Ведь царь-государь повелел указать,
Мужчинам и женщинам вместе плясать!

А после, участники этой пирушки,
Стреляли с пистолей и даже из пушки.
Лишь в три часа дня этот пир завершили,
Гости тогда по домам поспешили.

Гулянья продолжились, целу неделю,
Где-то плясали, где пили и где ели.
Когда наступил день шестой января,
Вечером, по повелению царя,

Вдоль берега снегом покрытой реки,
Гвардейские строем стояли полки.
В сопровождении своих денщиков,
Царь проводил личный смотр всех полков.

Старые люди тогда вспоминали,
Как в давние годы сей день отмечали.
Царь Алексей, как случился Сочельник,
В тюрьму приходил, заходил в богадельни.

С колодников многих оковы снимал,
Царским указом им вины прощал.
Убогим везде раздавал подаянье,
Что заслужило народа признанье.

Запомнили люди простые навек,
Что царь Алексей девятьсот человек,
Велел накормить за царским столом.
От царских щедрот во дворце Теремном,

Певчие в храме от царской казны,
Меда ковшом были вознаграждены.
Святки, Сочельник, шестое число.
Январь, день седьмой – и уже Рождество.
Память осталась в народной молве,
Как Петр-государь разъезжал по Москве.

Визит наносил по знатнейшим домам,
Иной раз поводья в руках держал сам.
К воротам подъедут с властителем сани,
Следом, сподвижников ближних, компания.

Хозяин с семейством встречали «хлеб-соль»:
Сам царь в гости прибыл, их встретить изволь.
Выпив вина из серебряной чарки,
Царь Петр и друзья получали подарки.

Знатные гости, приняв приглашенье,
Садились за стол, чтоб вкусить угощенье.
С Рождественским днем самодержца поздравить,
Тогда поздравления те звались, «славить».

Дабы застолье то было чудесней,
Собравшиеся пели духовные песни
Но Меньшиков щурил глаза плутовские
И песни тогда запевал шутовские.

За всем этим Петр наблюдал, оком царским,
Смотрины устраивал детям боярским:
Боярин, претить государю не смей,
Пред царские очи зови сыновей!

Коль к службе, к наукам в них видел влеченье,
В заморские страны отправить, в ученье.
А если дитяти смышлен был, да мал,
Учителя-немца нанять предлагал.
Но если хозяин смел сына скрывать,
То отрока мог и в матросы забрать.

Красавиц от царского глаза не спрятать,
Ведь царь мог боярскую дочку сосватать.
С собою привозил Петр-царь женихов,
Из офицеров гвардейских полков.

Лишь самодержец тот дом покидал,
Хозяин тогда с облегченьем вздыхал.
У самого колотилось в груди,
Молился боярин, господь, отведи.

Ведь если прием был Петру не по нраву,
Царь в доме том очень был скор на расправу:
Ленивых он розгами мог проучить,
Болезных – кубком Орла излечить.

Так было…
Эпоха Петра завершилась,
Елка у нас к Рождеству не прижилась.
Ведь траурным знаком елку считали,
Елкой на крыше кабак украшали.

Дабы страдающий жаждой народ,
Шел бы в кабак, не в чужой огород.
Иголочки с елок в весне облетали,
Поэтому их «Елки-палки» прозвали.

Лишь в век девятнадцатый, да с середины,
Ель станет у нас украшением гостиной.
Понравилось это людей большинству,
Елочку в дом принести к Рождеству.