Рассказ I. Из Египта с любовью

                Восхождение к Минерве. Повесть из 4-х рассказов
                Рассказ I. Из Египта с любовью

                1

        – Огонь! – пронзительным голосом скомандовал Абдулла, молоденький лейтенант, допущенный, наконец, до настоящего дела. Не теряясь в бескрайней пустыне, голос его долетал до всех двенадцати выстроившихся в линию гаубиц.
        И снова:
        – Огонь-огонь-огонь!
        С яростным свистом и грохотом ядра вылетали из жерл орудий. Песчаная пыль вышвыривалась при отдаче из-под колёс лафетов. Пороховой дым, слишком тяжеловесный, чтобы взвеяться в высоту, обволакивал диспозицию фиолетовой пеленой и расползался всё дальше над жёлто-серыми пустошами.
        Взбеленившиеся артиллеристы в пропотевших мундирах вопили и дёргались, как в падучей, по цепочке передавая боеприпасы: выхватывали из ящиков, перекидывали из рук в руки и заталкивали в стволы.
        Лучшие бомбардиры Египта доказывали своё мастерство.
        Но всё было тщетно... Вражеская твердыня стояла неколебимо. Стенобойные ядра с несвойственным рикошетом отскакивали от стен гигантской ступенчатой пирамиды, вызывающе возвышавшейся над унылой равниной. Никаких вмятин. Разрывные ядра, не разрываясь, плющились кляксами грязи на широких уступах, облицованных шлифованной плиткой. Никаких царапин. Многие ядра вообще пролетали мимо или падали на подлёте, столкнувшись друг с другом. А пирамида, казалось, не замечала обстрела. Не было от неё никакого отклика. Она возвышалась над пылью и дымом, над траекториями снарядов, пригнетая и без того низменную человеческую суету своим флегматическим, ровным свечением цвета слоновой кости.
        Внезапно сутолока на ближайшей гаубице затихла. Мамлюки с поскучневшими лицами присели на корточки, как будто на посиделках, кто-то даже улёгся на боковую в тени орудия, демонстрируя полную бесконтрольность.
        – Эй! Вы что задумали? – вскинулся Абдулла. – Заряжай!
        – Нечем, – развёл руками один. – Заряды кончились.
        Тотчас начали подбегать посланцы от прочих гаубиц, сообщая о том же самом.
        Канонада смолкла.
        Шейх Хасир Азат раздражённо отвёл от глаз увеличительную (12-ти крат) трубку и с определённой нервозностью отряхнул пыль с бороды – длинной, до пояса, хотя, может быть, узковатой и не густой. Высокий сухопарый мужчина с лицом, изъеденным царственными морщинами. В летах, но мало у кого поворачивался язык назвать его стариком. Слишком красив. Некоторые даже считали, что он охочий до женщин... Но в данный момент волновался шейх не о женщинах. Ещё бы! Третий день колошматить – и не нанести никакого урона! Досадно! Главное, никакой реакции! По крайней мере, видимой... Шейх с ненавистью взглянул на трубку и резко сложил телескопическое устройство. Ладно, поживём увидим. Время ещё осталась.
        Он подошёл к Абдулле и понял, что прекращенье обстрела оказало на лейтенанта самое удручающее воздействие. Юноша погрузился в оцепенение, только слегка покачивался, перенося вес с ноги на ногу. Сжав кулаки, понуро смотрел в песок. Так бывает, когда прерывают важный процесс.
        – Боеприпасы подвезут завтра утром, – рассудительно сказал шейх, прикоснувшись к плечу Абдуллы. – Завтра продолжим. А сейчас иди отдыхай. Ты славно сражался, заслужил отдых... Я пришлю тебе свой кальян.
        Лейтенант похоже опомнился. Кивнув, заторопился к своему обиталищу.
        А Хасир Азат пошёл к своему шатру. Окликнув раба-нубийца, примостившегося неподалёку и ждущего приказаний, он велел заправить кальян табаком, водой и углями, а потом сам присыпал табак кое-какими специями, повышающими удовольствие от курения. Приказал отнести курительную конструкцию в лейтенантскую палатку. Потом снова вышел наружу, чтобы ещё раз проверить, точно ли невредима проклятая пирамида.
        Между тем появление каменной гостьи и последовавшие затем огневые атаки оказали мало влияния на метаморфозы Природы. Солнце не потускнело, ветры не стали тише, а круговорот песка в вековечной пустыне не стал понятней. За сегодняшний день возле шатра Хасира Азата вспучился новый бархан – небольшой, но достаточный для обзора окрестностей. Взойдя на верхушку, шейх убедился: обитель неведомого шайтана стоит как ни в чём не бывало. Цела-целёхонька! На фоне ясного неба она казалась ещё величественней и прекрасней. Шейх с отвращением сплюнул и отвернулся.
        Теперь он задумчиво созерцал остановленное строительство. Лагерь оживал. Осознав окончание бомбардировки, рабочие выбирались из своих жалких времянок – утлых шалашей, покрытых штопанными рогожами. Многие всё ещё были объяты страхом и собирались в кучки, чтобы делиться друг с другом переживаниями, а иные медлительно, как сонные мухи, слонялись по территории, озираясь в поисках трупов и разрушений. (Слава Аллаху, ничего такого не появилось!) Некоторые успели прийти в себя; они выбирали местечко по вкусу, садились на корточки и праздно глазели на пирамиду, а ещё некоторые, приблизившись к батарее, пялились (похоже, что с укоризной) на бомбардиров, взявшихся за чистку стволов. Все вели себя как-то не слишком осмысленно. С другой стороны, что могли они сделать сейчас полезного?
        В общем, никто здесь не веселился, как прежде после рабочей смены. Все понимали, что сраженье будет продолжено очень скоро. Тем не менее закоренелые трусы, сбежавшие вглубь пустыни при начале бомбардировки, один за другим возвращались в лагерь. Дабы сгладить своё малодушие в глазах товарищей, они шли не с пустыми руками – с охапками хвороста и сучьями саксаула для топки костров.
        Самое время варить "бейзар". Нельзя без горячей пищи.
        Хасир Азат сокрушённо вздохнул. Ещё неделю назад это был лагерь как лагерь, строители как строители. Они не думали о непробиваемых пирамидах, не боялись коварства живущих (или посмертно живущих) внутри пирамид существ (или сущностей). Горазда больше они боялись безжалостной палки в руках надсмотрщика. А что важнее всего, слаженно, плечом к плечу занимались простым и понятным, хотя и нелёгким делом, для которого были призваны: прокладывали величайшую в мире траншею – средоточие воли Аллаха и паши Селима.
        ...Она упиралась ближним концом в артиллерийскую линию и разрезала лагерь на две неравные части; большая часть палаток и шатёр шейха находились над западным склоном; с этой же стороны лежал и конец дороги, бравшей начало в Каире и удлинявшейся вместе с траншеей. Ширина прокопа пока что была небольшой – метров 50 или 60, но после расширят. Оттолкнувшись от батареи, траншея тянулась покуда хватало глаз и истончавшейся линией уходила за горизонт. Прямая, без углов и извивов, она целиком соответствовала руслу канала, проложенного когда-то в этих краях и соединявшего Красное море с Великой Зеленью Средиземного.
        Лишь Аллах знает, сколько раз фараоны (да и властители последующих эпох) снова и снова строили этот канал, а пустыня снова и снова поглощала его! А теперь и паша Селим принял эстафету от прошлых царей.
        История была неожиданная.
        Началось с того, что на рынке взяли разорителей царских гробниц, пытавшихся продать целую охапку папирусных свитков. Злодеев, как обычно, казнили, а драгоценные свитки передали паше. Тот велел показать рукописи учёным. Выяснилось, что на папирусах – технические расчёты, сметы и чертежи приснопамятного канала между морями. Объясненья учёных заставили пашу призадуматься.
        Он приказал позвать Хасира Азата, шейха каирского цеха астрологов. Дал посмотреть папирусы, спросил:
        – Разве это не перст судьбы?
        Три дня и три ночи шейх занимался астрологическими исследованиями. Для наблюдений использовал лучшую, проверенную астролябию, принадлежавшую, как утверждалось, самому Клавдию Птолемею. Вычисления проводил по формулам, разработанным собственноручно. Трижды перепроверил. Выходило, что возродить великий канал – это важнейшая цель для египетского правителя.
        Когда шейх сообщил паше свои выводы, тот не стал спорить. Он и сам додумался до такого. Канал прославит имя его в истории и поможет ему предстать перед миром как должно – не вассалом стамбульского заправилы, а суверенным правопреемником древних государей достославной страны Та-мери.
        Да, легендарный канал... Задача не из простых, конечно. Но этой идеей Селим заразил иноземных послов. Облизываясь на грядущие прибыли, французы и немцы, решили принять участие. Сопротивлялись лишь англичане. Они контролировали весь морской путь в обход Африки, взимали налоги и пошлины, а то и просто пиратствовали. Англичане убеждали пашу построить вместо канала высочайшую пирамиду (выше фараоновых), обещали подсобить с выносливыми рабами-нубийцами для строительства. Они надеялись на тщеславие владыки Египта, но паша оказался практическим человеком. Английская пирамида не сулила никаких прибылей – французы и немцы интереса не проявили. Селим пренебрёг кичливою усыпальницей, стал затыкать уши при звуках льстивых речей и приказал создать синдикат (совместно с лояльными европейцами) для строительства чудо-канала.
        Паша Селим отказался от собственной пирамиды, а теперь какая-то посторонняя нарушила его планы.
        Когда, руководствуясь чертежами, расставляли в пустыне вехи, чтобы наметить фарватер, никакой пирамиды не было. Землемеры доложили паше, что маршрут чист и пригоден для прохождения. С помощью скважин выяснили, что грунт не содержит геологических неожиданностей. Разумеется, в различных местах под песком залегали несокрушимые каменные породы, но древние люди уже прорубили в их толщах подходящие для судоходства бреши. Молодцы древние люди! Барон Бруберг, назначенный начальником стройки, даже заказал в христианской церкви заупокойные службы в память сих безымянных тружеников, проделавших в скалах проходы, которые не под силу проделать средствами, имеющимися у него, у барона Бруберга, в распоряжении.
        Казус в том, что проклятая пирамида установилась над самым узким, над самым опасным из этих проходов. Не обойти...
        Как она там оказалась, никто не знал. Может, джинны её притащили на своих могучих плечах, может, выросла из песка за одну ночь, подобно аравийской поганке. Может, так, может, как-то ещё... Но нельзя не отметить: она появилась под носом строителей совсем не внезапно. Светлым пятнышком вспыхнув на горизонте, она постепенно, по мере продвижения землекопов, росла и приобретала геометрические черты в мареве плавящегося от жары воздуха.
        Когда линии сложились в рисунок, и стало понятно, что это не искры, сыплющиеся из глаз от напряжённой работы, решили, что это мираж. Для ряда районов пустыни обычны красочные иллюзии. Люди пальцами показывали на струящуюся в солнечных лучах пирамиду, смеялись и любовались. Не только рабочие, но и руководство повелось на обман. Барон Бруберг восхищался "миражом", как маленький мальчик. Но что он мог понимать в коварстве пустыни? Он был обычный абориген Европы, гражданский инженер по профессии, а до приезда в Египет специализировался на обустройстве каналов в европейских столицах, в частности, в Амстердаме и Санкт-Петербурге.
        Рыли, вгрызались. Оставалось до пирамиды, наверное, метров двести или чуть меньше, когда поняли, что что-то не так. Иллюзии превратились в реальность. Бруберг собрал помощников, и они двинулись рассмотреть препятствие.
        Пирамида оказалась четырёхгранной и равносторонней, каждая из сторон протянулась примерно на 110 метров, а в высоту постройка поднималась метров на 70. Она состояла из шести одинаковых по высоте ступеней, и, по общему мнению, на каждой из этих ступеней было не меньше пространства, чем на типичной дворцовой террасе, то есть достаточно места, чтобы разместить стол, круглый или овальный, кресла вокруг него и комфортно позавтракать.
        Под росписью иероглифов на желтовато-белых облицовочных плитах угадывалась брутальность грандиозных каменных блоков. Посередине третьей ступени один из таких блоков как бы отсутствовал: ушёл вовнутрь и куда-то в сторону, в этом месте зиял проём, напрягавший своей чернотой. Под ним к стенам нижерасположенных ярусов были прислонены лестницы, наверняка не входившие в замыслы древних архитекторов этой крепости, – деревянные шесты с перекладинами.
        Экспедиция переминалась у нижней лестницы, обсуждая увиденное, когда наверху, в проёме, возникла фигура незнакомца в европейской одежде – во фраке, в наглаженных брюках, блестящих туфлях. Можно было подумать: он выглянул на балкон, чтобы вдохнуть свежего воздуха, а за его спиной в душном зале продолжает паясничать и куролесить великосветский бал-маскарад. Маскарадность облика обитателя пирамиды подчёркивалась реалистичнейшей маской птицы, полностью скрывшей его лицо (маской филина, как определили чуть позже).
        Незнакомец приблизился к краю уступа и звучно клацнул створками клюва, обратив на себя внимание.
        – Позвольте представиться! Я Роберт Бёрдсон, доверенный представитель Его Величества короля Георга, правителя Соединённого Королевства! Хотя прибыл сюда с неофициальным визитом. Имею честь находиться в сём грандиозном склепе как председатель Лондонского отделения Англо-африканского общества кладоискателей. Рад приветствовать Вас, господин барон! Вас и Ваших помощников!
        – Откуда Вы меня знаете? – опешил барон Бруберг.
        – Я всех знаю. Как председатель поискового общества я просто обязан всех знать.
        – Но что же здесь делает Ваше общество?
        – В данный момент мои люди внутри. Специалисты составляют список ценностей и реликвий, найденных в этой замечательной пирамиде. Приглашаю и Вас со свитой насладиться осмотром сокровищ хозяина сей обители, богатейшего из древнейших государей Египта!
        – Но мы пришли не за этим!
        – Неважно! Когда осмотрите усыпальницу, мои люди поставят здесь стол (круглый или овальный – как захотите) и кресла вокруг него, – Бёрдсон обвёл рукой участок у входа. – Мы сядем все вместе и обсудим наши проблемы. Заодно комфортно позавтракаем!
        Что-то подозрительное прозвучало в этих словах, но возразить было нечего. Барон неожиданно преисполнился чувством собственной значимости. Да ещё "позавтракаем" подействовало завораживающе. Вот почему титулованный инженер потерял всякую осторожность.
        Для проформы он задал последний вопрос:
        – А почему на Вас маска?
        – Солнце здесь слишком яркое. Берегу глаза, – сказал англичанин, сверкая вставленными в птичьи глазницы ярко-оранжевыми линзами.
        После этих слов барон Бруберг полез по лестнице. А вслед за ним полезли его подчинённые. Друг за дружкой они вошли в пирамиду – и тут же каменный блок, ждавший своего часа где-то во мраке, выдвинулся наружу. С гадким скрежетом он закрыл собой проём входа. Как будто не было никакого проёма!
        Надо ли говорить, что обратно никто не вышел?
        А те, что остались в лагере, – их словно разбил паралич. Три дня в напряжённом бездействии ждали возвращения экспедиции.
        Увы!
        Самым главным начальником теперь оказался какой-то писец. Он и отписался паше, передав подробное донесение с интендантами, которые как нельзя кстати подвезли питьевую воду и пищу. Эффект от сего доклада нетрудно представить. Паша скрежетал зубами от ярости. Сразу приказал пытать землемеров, ставивших вехи по чертежам. Как могли проглядеть такое? Но те, как ни странно, не устрашились под пытками, не сознались ни в ротозействе, ни тем паче в измене, именем Пророка клялись, что не было никакой пирамиды.
        А когда схлынула первая волна гнева, Селим приказал снова позвать Хасира Азата.
        – Это, скорей всего, по твоей части, волшебник. Поедешь, возглавишь стройку, разберёшься, что там к чему. Даю тебе две недели.
        – Три дня уйдёт на дорогу... – осторожно предположил астролог.
        – Ничего, поторопишься! Не забудь только взять бедуинов-разведчиков и мамлюков-артиллеристов. У бедуинов в начальниках Мустафа, он опытный, прислушивайся к нему. А над мамлюками поставь Абдуллу, он молод, но на манёврах показал свою лихость.
        На другой день рано утром шейх и все прочие отправились в путь. Поскольку к стройке вела проторенная дорога, двигались быстро. Хотя караван получился довольно длинный. Впереди бедуины на боевых верблюдах, следом мамлюки с двенадцатипушечной батареей. В каждое орудие впрягли по шесть лошадей, по четвёрке – в каждую фуру с боеприпасами, а в арьегарде тягловые верблюды со всякими вьюками.
        Когда прибыли, первым делом поставили батарею и не мешкая приступили к бомбардировке. Таков был составленный по пути план: крушить противника мощными залпами, покуда не возопит и не вышлет парламентёров. Самим словопрений не начинать, предложение переговоров – это всегда признак слабости. Нанести максимальный урон, а затем действовать по обстоятельствам – вот правило победоносной стратегии.
        Свои магические способности шейх решил пока не показывать. Согласитесь, есть карты, которые нужно держать в рукаве! А главное – если прикинуться простаком, будет легче разобраться с вероломным пронырой – так называемым Робертом Бёрдсоном...
        Действительно, что за Бёрдсон? Не в последнюю очередь Хасира Азата тревожила маска филина на лице искателя кладов. Он кое-что слышал об этой маске. Якобы носил её злобный колдун, состоявший на службе у английского короля. В отличие от честных астрологов, добывающих свои знания в горних сферах, открытых для глаз каждого любопытствующего, английский колдун пользовался подслушиванием, подглядыванием и тому подобными непорядочными приёмами. Особенная интрига виделась в том, что злодей, может быть, стыдился того, что делал, а может быть, соблюдал конспирацию, необходимую для шпиона, но в любом случае никогда не появлялся на публике без постылой своей несменяемой маски филина.
        Не секрет, что звали его лорд Эльм, и он был членом парламента. Но хотя его имя было известно многим, никто не видел его лица. Сплетничали о сотнях его любовниц, но из них ни одна не смогла заглянуть под маску. Правда, существовало мнение, что нет у этого беззаконника никакой маски филина, зато сидит на его плечах настоящая голова филина, и большинство своих грязных дел он творит в птичьем облике.
        Что ж! Разумеется, лорд Эльм, или Роберт Бёрдсон, или как его там называют, был изощрённым магом. Но был ли он крут настолько, чтобы передвигать пирамиды и противостоять гаубицам? Хасир Азат сомневался. Скорей всего стоял за спиной англичанина и руководил его действиями какой-то более крупный шайтан, более могущественный. Может быть, сам Иблис. Или Даджжал... К сожалению, пока что в деле препятствования траншее был отчётливо виден только английский след, а все остальные следы казались слишком размытыми. Почва казалась неподходящей для настоящей дедукции. Силлогизмы казались домыслами из области грязных плебейских сплетен. Только намёки. Только смутные отсветы в адском тумане.
        Поскорей бы настала ночь, чтобы проверить догадки по звёздам!
        Астролог с тоской поглядел в небеса. Вечер лишь начинался. Но никаких перспектив не маячило.

                2

        Внезапно внимание шейха привлекло нечто новое. Абдулла! Ни на кого не глядя, лейтенант стремительно двигался между палатками, целеустремлённо шагал к батарее. Кальян подействовал благотворно: лицо юноши порозовело, в каждом движении струилась космическая энергия. Пройдя промеж серединных гаубиц, он выдвинулся вперёд метров на восемь и, вытаращившись на пирамиду, пригрозил кулаком коварному супостату, затаившемуся в её стенах.
        Было понятно: он сейчас извергнет проклятия.
        Поза не оставляла сомнений, но всё же все вздрогнули, когда услышали его голос, ставший даже пронзительней, чем во время боя.
        – Кто бы ты ни был, заклинаю тебя, покажись! – закричал юноша. – Объясни, каким образом появился и зачем поставил преграду на пути моджахедов? Выйди из тьмы, в которой скрываешься, станем лицом к лицу и поговорим! Или сразимся, если ты не трусливый шакал! А если ты мерзкий шайтан, то будь ты навеки проклят и низвергнись назад в своё адское логово!
        Абдулла смолк и теперь стоял, уперев руки в бока, напряжённо и в неподвижности.
        Но, кажется, он один ожидал ответа на свою речь. Все остальные, кто слышал, шумно перевели дух. Уже привыкли, что пирамида не отвечает. Шейх – и тот позволил себе снисходительно усмехнуться. Как же! Горячность молодости...
        О да, не сразу шейх спохватился! Не сразу понял, что слова лейтенанта хоть и не совпадают с текстами из руководств, написанных знаменитыми чародеями и некромантами, вроде Вергилия или Симона Мага, несомненно имеют магическую начинку. В следующий миг после сего прозрения Хасир Азат осознал и свою оплошность. Он перепутал мешочки со снадобьями, которыми по своей доброте облагородил табак, прежде чем отослать кальян Абдулле. Вот что значит собираться в дорогу в спешке! Уложил мешочки не в том порядке. Благовония, оказавшиеся в табаке, не были предназначены для усиления эйфории курильщика. Вещества эти астролог обычно использовал в ритуалах, предназначенных для вызывания демонов ада.
        Судя по тому, как изменился, какие силы набрал накурившийся лейтенант, вызванный демон появится непременно.
        Но что тогда делать ему, Хасиру Азату, неподготовленному, не построившему заранее воздушных мостов для бегства, не нацепившего никакой амуниции для сотворенья невидимости? Он стоит здесь, как раб, выставленный для продажи на невольничьем рынке, – вроде бы в роскошном халате, но, поверьте, без магического прикрытия – гольше, чем голый. Хотя, может быть, всё ещё обойдётся... Метрах в пятнадцати от него стоял Мустафа, командир прикомандированного отряда бедуинов-разведчиков. Его окружало несколько подчинённых, с которыми он проводил, кажется, воспитательную беседу. Будут телохранителями! Шейх осторожно присвистнул, и Мустафа обернулся на свист. Жестом шейх подозвал бедуина.
        Но пока Мустафа шёл к нему, Хасир Азат успел передумать. Телохранители хороши для защиты от недоброго человека, в крайнем случае от шайтана из захолустья, но не от демона, захватившего пирамиду. Будут лишь привлекать внимание. Лучше совсем удалить их отсюда.
        – Расставь бойцов по периметру. Возможен набег из пустыни.
        – Сделаю немедленно. Что-то ещё?
        Шейх внимательно оглядел кряжистую фигуру бывалого воина и остановил взгляд на паре кинжалов, заткнутых за пояс халата.
        – Одолжи мне один кинжал.
        Бедуин отдал ему оружие и развернулся, уводя подчинённых.
        Но они не успели скрыться, как Хасир Азат приблизил кинжал к лицу и прошептал над ним заклинание из книги Ключей Соломона и тут же, пригнувшись, вытянул руку как можно дальше и, провернувшись вокруг оси, очертил клинком линию. Круг получился не идеальный, но всё же... Только бы сработало древнее заклинание, переименованное вольнодумцами его века в "циркулярное"!
        А там, в пирамиде, посередине третьей ступени, каменный блок вдруг снова ушёл вовнутрь и образовался чёрный проём. А в открывшемся мраке вспыхнули два огонька. Линзы в глазницах маски (или лица?) Роберта Бёрдсона. Сделав пару шагов наружу, человек-птица хохотнул по-совиному, но тут же переключился на человеческий голос, заговорил – и вроде бы тихо, но слышали все.
        – Слушай меня, мазила, – рукой с выставленным пальцем он указал на застывшего Абдуллу. – И вы меня слушайте, никчёмные неудачники! – он обвёл рукой всю толпу. –  Пора вам узнать, чей покой вы нарушили и чей гнев навлекли на свои безмозглые головы, когда осквернили своими тупыми, покрытыми ржой лопатами благородную ровность пустыни. Вы ведь не знаете, на кого ополчились?
        Одни тут же стали кричать "нет", другие – отрицательно крутить головами.
        – Так знайте! Это хозяин сего дворца, сего неприступного замка, ставшего на вашем пути! Древний властитель Та-мери, величайший из мёртвых, неподражаемый фараон Тухес! Я уверен, вы о нём слышали!
        Он снисходительно улыбнулся публике, но тут же поморщился. Потому что реакция была та же, что и на предыдущий вопрос. Всякий, на кого ни взгляни, отнекивался, носом вертел, отмахивался.
        (Хасир Азат слышал, конечно, о Тухесе, но, конечно же, промолчал.)
        – Ладно, придётся вам, недоумкам, узнать кое-что. Но рассказывать буду не я. Сейчас перед вами выступит корифей древней истории, знающий обо всём, что случилось, не понаслышке, а потому что прочёл всё, что написано на древних папирусах. Это Сулейман Абу, секретарь египетского паши и хранитель папирусного архива Египта. Уж о нём-то вы слышали?
        На этот вопрос толпа одобрительно загудела. Об учёности Сулеймана Абу ходили легенды. Но также ходили слухи о его безграничном влиянии на пашу Селима. Он был, как сейчас говорят, "теневым кардиналом". Хотя какая тут тень...
        Роберт Бёрдсон отступил вглубь пирамиды, а оттуда, из мрака, плавно выдвинулся заявленный златоуст.
        На голове Сулеймана Абу красовалась чалма, а его фигуру окутывал тёмно-красный бурнус с вышитыми золотой нитью какими-то фразами. Предположительно, цитатами из Корана. В отличие от дерзкого англичанина он обладал вкрадчивыми манерами, первым делом возвёл очи к небу, как бы испрашивая волю Аллаха; лишь потом оглядел публику и приступил к риторике. Говорил легко, без напряга, видимо, был уверен, что его, как и предыдущего оратора, слышат все. Столь эффектной акустике, очевидно, способствовала энергия пирамиды.
        Важно отметить, что вследствие сокрушительной назидательности, которая есть фундамент подобных речей, речь Сулеймана Абу оказалась перенасыщена выспренными восточными оборотами, которые мной в пересказе проигнорированы. В интересах читателя я использовал обороты попроще. Основное же содержание разглагольствований эрудита-папирусолога составляли моменты из жизни Тухеса, обитателя и хозяина пирамиды.
        По его словам, Тухес не был этническим египтянином. Был он чистопородным укром, представителем племени, населявшего в оны дни иудейские земли. В книге пророка Зубайса, не упомянутого ни в Коране, ни в Торе, но высокочтимого украми, описано, как счастливо жило их племя на своей древней родине. Но однажды туда явились евреи-завоеватели. Они захватили плодородные иудейские земли, а укров изгнали из этих мест. Изгнанники перебрались в Синайский край, где оазисы все до единого были заняты, и новоприбывшим пришлось поселиться в суровых пустошах. Пришлось питаться жуками и ящерицами.
        Так они жили довольно долго, но Фортуна им улыбнулась: в одном укрском становище родился Тухес – и именно он, когда чуть подрос и набрался ума, начал борьбу с бессчётными угнетателями, терзавшими его племя. Став племенным вождём, он поклялся покончить со всякой дискриминацией и даже исправить (если говорить в терминах двадцатого века) "несправедливость социальной стратификации".
        Бесспорно, жизненный путь Тухеса был триумфален. На волне народного гнева, он ниспроверг тогдашнего бестолкового фараона и сам сделался фараоном. Сразу переселил укров на лучшие земли по берегам Нила. А потом, разобравшись, как управлять государством, объявил свой главнейший царский указ – повелел ограничить доступ к вредоносному для страны Та-мери каналу, построенному фараонами, жившими до него. "Они попали под власть евреев, втёршихся к ним в доверие, – так сказал он о тех фараонах. – Канал был построен по еврейским намёткам, поэтому египтяне не получали от его протекания никаких выгод, только нищали и разорялись, зато богатели евреи, вывозившие из страны пирамид ценности и привозившие взамен лишь соблазны".
        С каналом тогда разобрались по полной – забросали песком.
        Блокировка голубой магистрали дала мгновенный эффект – государство Та-мери вступило в полосу процветания.
        Но и враги не дремали. Прокравшиеся в страну евреи подсыпали яда в винный кувшин, из которого наливали Тухесу. Слава Аллаху, что фараон не забыл построить свою пирамиду! После его похорон евреи захватили всю власть, посадили на трон своего ставленника. Укров опять изгнали с плодородных земель, переселили обратно в пустыню. Чтобы выжить, пришлось им низвергнуть изваяния Гора, светлого бога, которому поклонялись и который их предал, и уверовать в Сета, злобного демона зыбучих песков и песчаных бурь.
        На этом моменте Сулейман Абу как бы расчувствовался: глубоко вздохнул и даже смахнул слезинку с лица. Но Хасир Азат не поверил в чувства оратора – и, возможно, не он один. Многие рабочие перестали слушать – перешёптывались, почёсывались, глазели по сторонам. От Сулеймана Абу не укрылась их невнимательность.
        – Вижу, что вы устали от длинной речи. Ладно, пропущу кое-что. Вам важно усвоить, что укры и через много веков не забыли своего Тухеса, и как только появилась возможность, оживили любимого фараона.
        Но как они это сделали? – подумал Хасир Азат. – Шайтан пропускает самое интересное!
        Дальше Сулейман Абу стал рассказывать о том, как разочарован был Тухес, когда воскрес и увидел, что сделали со страной.
        Но Хасир Азат больше не думал о Тухесе, он размышлял о Сулеймане Абу.
        Для главы каирских астрологов это был давний и очень серьёзный соперник. В принципе, шейх ждал от него любой гадости и в любой миг был готов отразить нападение знатока иероглифов. Но сейчас их соперничество поднялось на иной уровень. Одно дело – меряться силами со своими за место, простите, возле кормушки, но совсем другое – переметнуться на службу к врагам Аллаха. Если не к самому Даджжалу, то к его приспешнику-англичанину точно. От действий Сулеймана Абу за милю несло госизменой! Да как вообще он здесь оказался? – задался вопросом шейх. Но на этот вопрос тут же нагромоздился другой, более важный: как сильно разгневается паша Селим, когда узнает о вероломстве своего секретаришки? Он ведь спросит Хасира Азата: "Скажи, астролог, почему сходу не осадил предателя, не уличил измышленья, не пресёк поклёпы и подстрекательства?"
        Короче, вопрос самый главный: что делать?
        Ответ пришёл по наитию (хотя лежал на поверхности). Наклонившись, Хасир Азат зачерпнул горсть песка и, поднеся ко рту, прошептал быстрое заклинание. Потом оценил расстояние до оратора, рассуждавшего в тот момент о новейших кознях евреев. Далековато, конечно... Но у шейха был инструмент. Свободной рукой он выхватил из-под полы халата подзорную трубку, хранившуюся в особом кармашке, и резко раздвинул её в длину. Поднёс к левому глазу. Прекрасно! Сулейман Абу приблизился, словно стоял в двух метрах. Хасир Азат разглядел даже то, что затейные словеса, золотом вышитые на бурнусе предателя, – это не изреченья пророка, как ему показалось ранее, а имена кровожадных богов Та-мери.
        Перешагнув через линию защищавшей его окружности, Хасир Азат сделал глубокий вдох и, подобно джинну, изрыгающему самум, дунул в песок на ладони. Ему представилась пара мгновений, чтобы правым глазом полюбоваться, как облачко взвеявшихся песчинок группируется в нечто наподобие кобры, воспрянувшей в боевой стойке и нацелившейся на Сулеймана Абу. Шейх знал: эта кобра не промахнётся – и да! –она подтвердила свою беспощадную неотвратимость! Песчаная пагуба рванулась вверх и вперёд и влетела прямёхонько в рот краснобая! Мгновенно втянулась вовнутрь злодея-папирусолога!
        Фыркнув от удовольствия, шейх тут же шагнул обратно в защитный круг...
        Удар нанесён был так быстро, что никто его не заметил. Но то, что случилось дальше, видели все.
        Сулейман Абу начал скручиваться. Точней, закручиваться. А ещё точней, перекручиваться... Штопор был рассекречен только в самом конце восемнадцатого столетия, но нет сомнений, что каирский астролог знал о существовании сего пробковёрта. В своём заклинании он использовал его магическое название, но это был штопор, не спорьте. Хотя, возможно, со стороны в ту минуту секретарь египетского паши больше напоминал не штопор, а простыню в руках невидимой суперпрачки, работающей в режиме отжима. Она по каким-то причинам держала его вертикально, но как обычно скручивала по максимуму.
        Скручиваясь, он не то, что молчал, но как-то невнятно похрустывал. Отмечу, чалма не скручивалась; она по определению, была уже скручена и почти неподвижно увенчивала фигуру.
        Он был тучной комплекции, но тучность не тормозила процесса. Приблизительно на четвёртом спиральном витке Сулейман Абу начал вытягиваться в высоту. Одновременно начал худеть (точней, истончаться). Приблизительно на шестом обороте из него начал струиться песок – сперва из зазоров между витками, потом отовсюду. Хасир Азат обратил внимание, что песок был чересчур чистым, почти невесомым и сверкал в лучах солнца. А должен был быть тяжёлым, рыхлым, грязно-болотного цвета, да ещё источать зловоние. Шейх не раз применял заклинание "песочной змеи" – и песок всегда был плохим. Разве Сулейман Абу отличался от предыдущих жертв? Типичнейший мерзопакостник! (Простите за грубое слово! Хотя признаюсь, что шейх использовал для характеристики корифея папирусов ещё более сильное выражение; так что пришлось что-то делать, чтоб не утяжелять текст терминами из нерелевантной номенклатуры!)
        Однако теперь стало ясно, что шейх столкнулся не с настоящим Сулейманом Абу – но с неким призраком, принявшим облик секретаря паши... Да, удивительно... Но эта догадка не опечалила шейха. Паше Селиму не уловить разницы. Папирусолог ответит и за свои интриги, и за происки призрака.
        Между тем песок из объекта отжима сыпался всё быстрей и быстрей. Сулейман Абу уже истончился до толщины шнура на ботинке. Миг – и шнур превратился в трепещущую струю, миг – и струя вздрогнула, словно в агонии, миг – и осела. Смолкло похрустыванье, сопровождавшее процесс наказанья. Чалма с благородной плавностью опустилась на песочную горку, оставшуюся от блистательного оратора.
        Зрители потрясённо молчали.
        У многих глаза на лоб вылезли, а язык прилип к горлу.
        Но молчание длилось недолго. Люди заохали, запричитали, теперь они преклоняли колени и умоляли Аллаха, чтобы разогнал этот праздник шайтанов. Однако Аллах не дал никакого знака, что слышит, зато Роберт Бёрдсон, выглянувший на шум, не стал скрывать своей ярости.
        – Кто это сделал? – голос англичанина сделался вдруг громовым. Брезгливо пнув туфлей чалму на горке песочного праха, он оглядел толпу, но не нашёл никого способного, по его мнению, на магическую атаку. Что касается Хасира Азата, то человекообразный филин принял его за простого надсмотрщика, ведь защитный круг искажал облик шейха.
        – Я разве не говорил вам, что Сулейман Абу прибыл сюда с официальным визитом, чтобы заключить договор о ненападении? Он подписал договор перед своим выступлением. Вот он! – английский шайтан выхватил, словно из воздуха, некий свиток и развернул его перед толпой.
        Быстро глянув в подзорную трубку Хасир Азат разглядел, что это действительно был государственный документ, заверенный Большой печатью Египта, хотя исполненный почему-то не на стандартной бумаге, а не папирусе.
        – Кто-то из вас нарушил договор, но вы не выдаёте его. Что это значит? Это значит – наказаны будут все!
        Он замолчал, оценивая реакцию. Толпа переглядывалась. Многие перешёптывались, но никто не смел заявлять что-то громкое.
        Лишь один настоящий голос раздался среди шушуканья.
        – Да кто нас накажет? – прокричал лейтенант Абдулла. – Ты, птичья морда, что ли, накажешь? Или гнилая мумия в пирамиде, чьи сокровища ты сейчас грабишь? Мы отправим твою добычу в государственную казну. А с тебя сорвём золотые цепочки, кулончики и браслеты с алмазами и закуём тебя в самые ржавые кандалы. Лучше тебе погибнуть! Мы наслушались твоих сказок, а теперь спускайся сюда и сразимся!
        Хасир Азат восхитился, как Абдулла гнёт свою линию, ему даже сделалось интересно, что ответит человек-филин.
        Но тот от дерзости лейтенанта лишился, кажется, дара человеческой речи. "Ух-ух-ух!" – он заголосил по-совиному. Впрочем, это были только цветочки. В следующее мгновенье Роберт Бёрдсон взметнулся в воздух, а его руки превратились в широкие крылья с перьями. Он теперь выглядел как настоящий филин, только неестественно длинный и тощий. (Размах крыльев составлял чуть больше двух метров, а длина от кончика клюва до кончика хвоста чуть меньше этих самых двух метров, то есть птичий рост англичанина соответствовал его росту в гуманоидном облике.)
        Распахнув крылья, выставив вперёд когти и по-разбойничьи ухая, он ринулся с высоты на отважного юношу. Но Абдулла, как стало всем ясно, ожидал чего-то подобного. Откуда-то из-под кителя он выхватил пистолет – армейский, двуствольный. Оружие было уже заряжено. Лейтенант взвёл курки и прицелился. Роберт Бёрдсон сразу изменил курс, взвился метров на тридцать и начал парить над толпой наподобие альбатроса.
        Все судорожно переводили глаза с парящего Роберта Бёрдсона на целящегося в него Абдуллу. Вверх-вниз, вверх-вниз.
        Из-за этого поединка никто не заметил, как из чрева пирамиды, словно из чёрных кулис, вышагнуло на сцену новое действующее лицо.
        Тухес. Он был прекрасен. Высокая, статная фигура. Золотой урей над густоплетёным, с жирными космами, иссиня-чёрным париком. Широкое золотое ожерелье. Бич с малахитовой рукоятью – символ власти, зажатый в воздетой руке... Золотые нити вышитых на немесе и переднике орнаментов (возможно, укрских). Всё это переливалось огнём в лучах солнца, близящегося к закату.
        Он привлёк внимание зрителей, щёлкнув бичом в воздухе. Щелчок был такой силы, что Роберт Бёрдсон на лету вздрогнул и совершил кувырок, прежде чем вернуть равновесие. Все в толпе поняли, что вышел сам Тухес. Ведь это Египет – здесь каждый ребёнок знает, как выглядят фараоны. Зря ли на каждом шагу здесь спотыкаешься об торчащие из песка руины? Среди них не только обломки неисчислимой древности, но и невредимые плиты с сохранившимися на них фресками. А на каждой второй фреске – какой-нибудь фараон!
        Все воззрились на Тухеса. (Все, кроме Абдуллы, направлявшего пистолет в небо, и Роберта Бёрдсона, виртуозно лавировавшего, чтоб не попасть в прицел.)
        Фараон сказал:
        – Я, божественный Тухес, властелин Та-мери и сопредельных пустынь! Теперь вы в меня верите?
        Толпа разразилась возгласами согласия, иные отдавали поклоны, иные попадали на колени. Фараон милостиво покивал в ответ на приветствия.
        – А теперь я повелеваю вам закопать траншею, выкопанную вами по скудоумию. Начните закапывать завтра утром, а если откажетесь, то, как уже говорил вам мой зарубежный друг, будете все наказаны. Спрашиваете, как? Догадайтесь! Я мог бы уже раздавить вас своей пирамидой, прогладить, как утюгом, ваши дрянные палатки и шалаши. Но боги не любят, когда посмертное обиталище используют против правил. Поэтому не я, но мои любимые подданные, мои соплеменники-укры вас покарают. Они и поныне верны своему бесподобному фараону, своему благодетелю и защитнику. Они ожидают лишь моего приказа, чтобы перебить вас всех до единого!
        Люди в толпе заохали, завопили и зарыдали. Но Тухесу наплевать было на их страдания. Теперь в его списке настала очередь Абдуллы.
        – Никому не позволено восстанавливать то, что я уничтожил. Но никому также не позволено разрушать мной построенное. Ты! – он вперил огненный взгляд в юношу, повернувшего к нему голову, но направлявшего пистолет по-прежнему в небо. – Ты, недомерок, пытался обрушить мою цитадель! Двадцать два искушённых мага строили эту крепость, и они казнены были после, дабы не смогли выдать магических тайн строения! Тебе ли равняться с ними? Сгинь!
        Тухес снова щёлкнул бичом, но уже прицельно, направив оружие в сторону лейтенанта, и тут же созданная щелчком ударная волна сбила Абдуллу с ног и отбросила на двенадцать метров. Юноша затих недвижимо, а фараон, стремительно развернувшись, скрылся внутри пирамиды. Человек-филин рванулся за ним. Он еле успел спланировать с высоты и прошмыгнуть в чёрный проём прежде, чем каменный блок выдвинулся из мрака и запечатал вход.
        "Финита ля комедия", – вспомнил Хасир Азат поговорку весельчаков-итальянцев, живших на другой стороне моря.
        Хотя это, конечно, была не "финита" – всего лишь антракт.

                3

        Выйдя из круга, шейх поспешил к телу Абдуллы. Склонившись, прислушался: сердце билось. Потёр виски юноши, безжалостно дёрнул за нос. Абдулла тут же пришёл в себя, вскочил, выпрямившись, но – ноги ещё не держали – резко присел на песок.
        – Фараон, гадёныш, не дал прицелиться! Помешал сбить пернатого! – пожаловался раненый шейху.
        – Ничего, случай ещё представится. Возвращайся в палатку, а я зайду позже, осмотрю твои раны.
        – Нет у меня никаких ран!
        – Не спорь со старшими!
        Разумеется, шейх сделал замечание лишь для порядка, было ясно: Абдулла прав. Вещества, которые он вкурил вместе с табаком, защитили его. В основном это были пряности, приготовленные из редчайших растений, которые не встречались нигде в природе, кроме как в неприступных Афганских горах, – там на лугах и полянах за ними ухаживали суровые травники-чародеи, там нахмуренные ботаники в чёрных плащах с островерхими капюшонами разводили и скрещивали таинственные "гетеротетические" культуры – для продажи только проверенным, немногочисленным, но очень щедрым клиентам.
        Хасир Азат поразился, каких высот достигли афганские горные агрономы. Хорошо бы поразбираться с новинками в их гербариях! Но это могло обождать.
        Подняв слетевшую с головы лейтенантскую феску, он отряхнул её от песка и вручил юноше. Тот всем своим видом изображал готовность к продолжению службы, однако покамест следовало его изолировать. Мало ли что... Подозвав топтавшихся поблизости бомбардиров, Хасир Азат приказал позаботиться о лейтенанте: уложить в постель, напоить чаем.
        После этого он отправился на поиски Мустафы, предводителя бедуинских боевиков.
        Теперь с известной самоиронией он думал о том, что приказал бедуинам порыскать в окрестной пустыне только для того, чтобы скрыть их присутствие от обитателей пирамиды. После заявления Тухеса о грядущем набеге укров этот приказ наполнился неожиданным смыслом. Следовало немедля заслушать дозорных и обсудить с Мустафой план дальнейшей разведки.
        Выйдя из лагеря, шейх поднялся на ближайший бархан и начал оглядывать пустоши в подзорную трубку. Никого... Вдруг кто-то, подкравшись сзади, дотронулся до его плеча. Мустафа. Его лицо было мрачно, хотя насмешливая улыбка оказалась бы справедливой: бедуин одурачил Хасира Азата, незаметно приблизившись.
        – Вам нужно увидеть, кого мы поймали в окрестностях.
        Мустафа повёл шейха в большой бедуинский шатёр, вмещавшей по обычаю бедуинов всех членов отряда. В центре шатра на грязной дерюжке, прикрывшей традиционный ковёр, сидел пленник. Укр. При виде него Хасир Азат вздрогнул.
        Руки укра были связаны за спиной. Он сидел, скрестив ноги, грязные босые ступни высунулись из-под засаленного халата. Головы на могучих плечах были опущены. Левая голова пялилась на правую ступню, правая – на левую.
        Он считал разговоры о двухголовости укров лживыми измышленьями, а рассказы путешественников о встречах с уродами – в лучшем случае описаниями миражей, навеянных либо духами вековечной пустыни, либо самой пустыней, матерью всех вещей и всех духов. Да, он мог бы поверить в две головы, поскольку был многоопытным магом. Но с другой стороны он был циником. Он сомневался даже в распространённой в научных кругах Каира семиотической версии происхождения укрских голов. Так, каирские знатоки полагали, что легенда о двух головах – это классический casus. Некий переписчик священных папирусов вместо того, чтобы исправить ошибку, допущенную его предшественником, попытался дать ей как бы логическое обоснование. Один, иллюстрируя текст об украх, нарисовал лвухголовое чудище, а другой сочинил легенду на тему картинки.
        Легенда гласила, что укры после второго изгнания, когда отказались от Гора и отдались Сету, взмолились новому покровителю:
        – О всемогущий Сет! Мы изнежились и расслабились, покуда жили на берегах Нила, а теперь нас изгнали на непригодные земли. Мы погибнем раньше, чем снова окрепнем и закалимся. Сделай нас сильными, по подобию своему, чтобы мы смогли выжить в этой выжженной местности, где ничего не видно, кроме песчаных бурь и ядовитых змей, для которых мы стали любимым лакомством!
        Украм, можно сказать, повезло. В начале каждой весны в жизни злобного Сета наступал краткий период, когда он мирился со своим извечным врагом богом Гором и даже сливался с ним в одно целое. Существо, возникавшее в результате слияния, носило уникальное имя – Херуифи, оно было полностью самостоятельным, хотя на плечах имело две головы. А важнее всего было то, что оно отличалось добротой и отзывчивостью.
        В этот период молитвы Сету и Гору перенаправлялись новому существу.
        Херуифи ответило:
        – О мои драгоценные укры! Спасибо за добрые слова. Мало кто понимает мою красоту, но вы поняли. Я с удовольствием сделаю вас столь же прекрасными.
        Сказано – сделано.
        Конечно, не все в племени были в восторге от нового облика. Многие в ужасе побежали куда ни попадя. Херуифи по доброте своей беглецам не препятствовало. К покидавшим пределы Египта возвращался нормальный облик – вторая голова исчезала без какого-либо насилия. Но пока что не будем ничего говорить об одноголовых украх, распространившихся по всей планете. Пока что лишь о египетских, положительно оценивших приращение анатомии. Неважно, что ещё одна голова не делала их умнее, зато в ближнем бою она помогала держать ситуацию под контролем.
        Хасир Азат осознал: вот она, живая легенда! Как он раньше мог сомневаться?
        – Его уже допросили?
        – Нет. Без Вас решили не начинать.
        – Ладно. Тогда спроси его имя.
        Укр назвал своё имя: Асоп. Далее Мустафа спросил, кто он и как он здесь оказался. В ответ Асоп разразился пространной речью, причём речь была интересной, хотя более интересным казалось то, что голова, которая вела разговоры, поджимала губы, закатывала глаза, сопровождала мимическими гримасами чуть ли не каждое слово, в то время как смежная голова, сохраняя маску бесстрастности, внимательно оглядывала слушателей, следя за реакцией. В общем, обе были при деле.
        Он сообщил, что до последнего времени жил со своими жёнами и детьми далеко отсюда, на краю Нубийской пустыни. Там он проживал отдельно от племенного становища – в силу специфики своих занятий. Он обладал уникальным талантом – обращал диких шакалов, нередких в его краях, в домашних животных, занимался их воспитанием и дрессировкой. Шакалы помогали Асопу охотиться на газелей, приносили в шатёр тушканчиков, а в случае неудачной охоты сами могли послужить пищей. Все вещи, однако, имеют оборотную сторону – другие укры завидовали Асопу, строили козни, и ему приходилось держаться на расстоянии от сородичей.
        – Ближе к делу! – потребовал шейх.
        – Я охотился на пятнистого песчаного крокодила! – гордо сказал пленник, и Хасир Азат понял, что тот говорит о подвиде семейства Varanus. – Со мной были мои быстроногие, крепкозубые выкормыши, и мы как раз завалили зверя. Я нагружал добычу на волокушу, запряжённую также моими питомцами (но не охотничьими, а особыми, тягловыми), когда услышал голос, раздававшийся не снаружи, а внутри, в моих головах. Голос принадлежал Тухесу. Фараон приказал мне явиться к его пирамиде. Мог ли я возражать? Я тут же велел своей своре бежать домой без меня, а сам двинулся по указанному пути.
        – Как же ты понял, куда идти? – спросил Мустафа.
        – Фараон приказал мне идти на луч, исходящий от пирамиды. Он устремлён в небо и отовсюду виден.
        – Перерыв три минуты! – бросил шейх Мустафе и выскочил из шатра. Он до боли в глазах вгляделся в злодейскую пирамиду. Никакого луча не было!
        Однако он не поверил увиденному. Он поднёс к глазам подзорную трубку и начал регулировать фокус... Есть! В аккурат из вершины каменной крепости бил в небо луч зелёного цвета. Свет терялся лишь где-то в глубоком космосе. Примечательно, что Луна, если бы следовала по обычному своему маршруту, могла бы задеть этот луч, но она не рискнула! Она слегка изменила орбиту. Смещение составляло всего полградуса, но астролог на то и астролог, чтобы замечать такие детали.
        Не став размышлять о природе луча, шейх вернулся в шатёр.
        Асоп шёл семь дней, семь ночей. За это время только однажды ему удалось утолить жажду и голод. Он убил большую змею и напился холодной кровью рептилии, потом наелся её сырым мясом.
        – Сырое змеиное мясо очень сытное, – вставил реплику Мустафа.
        – О да! – подхватил Асоп. – К тому же способствует гибкости позвоночника!
        – Получается, ты уже знал, кто такой Тухес, – задумчиво молвил Хасир Азат. – Но как ты узнал про него?
        Отвечая, пленник рассказал удивительную историю, в которой нашлось место и той части жизнеописания укрского фараона, которую пропустил Сулейман Абу. Так, Асоп сообщил, что легенду о Тухесе укры передавали из поколения в поколение, хотя и не ставили своего фараона на одну доску с богами, как это делали древние египтяне со своими правителями. Укры считали, что жизненный путь Тухеса ещё не закончен. Якобы Сет не позволил душе фараона отправиться к трону Осириса, а велел держаться рядом с родной своей мумией, под охраной стен пирамиды, которую он, Сет, перенёс в надёжное, никому не известное место недалеко от пещеры, спускающейся в Дуат. Сет повелел фараону ждать момента, когда звёзды дадут добро на соитие души с мумией, и тогда в человеческом виде он восстанет из жмущих посмертных пелён и возглавит новый майдан угнетённых укров, жаждущих мести своим угнетателям-египтянам.
        Но пока что никто из укров не рвался устраивать новый майдан.
        Племя жило будничными заботами: собирали съедобные корешки, охотились, грабили караваны.
        И только совсем недавно случились события, до того не случавшиеся: в большую деревню, главное становище укров, приполз камень.
        Он был похож на обыкновенный валун – меньше метра в длину, а шириною и высотой чуть более полуметра. Никаких глаз на лбу у него не было, но он знал, куда полз, не натыкался ни на шатры, ни на другие препятствия. Маленьких ног, как у иных насекомых, у него тоже не было, но он полз – непонятно как, но со скоростью, с какой охотник тащится к дому после удачного промысла, нагрузив свои плечи тушей газели. Он приполз откуда-то из пустыни, на другой день следопыты прошли по его следам на восток миль шесть или восемь, но дальше следы были стёрты самумом.
        Камень прополз полдеревни и остановился лишь на центральной площади, служившей местом встреч, собраний и молодёжных танцев по вечерам. Его сразу же окружила толпа, но никто не решался приблизиться, тем более прикоснуться. Потом появился вождь племени. Он сказал:
        – Думаю, милосердный Сет разглядел наконец нашу бедность и понял, что нет у нас никакого заслуживающего предмета, никакой реликвии, куда бы он мог вдохнуть своё ба, чтобы по ходу дела и без проволочек заслушивать наши молитвы и принимать от нас почести. А теперь он послал нам для поклонения этот камень. Давайте построим над ним навес и обнесём его изгородью. Он будет лежать в центре капища, источая благословение Сета, а мы будем входить в ограду лишь для того, чтобы оросить камень кровью священной жертвы или предъявить ему наши дары, которые будем хранить для него не в шатре шамана, как это делается сейчас, а в отдельном защищённом от грабителей погребе.
        Тут из толпы выступил шаман. Обращаясь к вождю, он сказал:
        – Не тебе истолковывать волю Сета! Только я могу объяснить его волю! Но не было у меня никаких видений, никаких извещений о пришествии камня. А что из этого следует? – он оглядел толпу мрачным взглядом, но никто не посмел ответить. – Из этого следует, что камень был послан Гором, извечным врагом Сета. Он принесёт нам одни несчастья, поэтому мы должны погрузить его на носилки, отнести подальше в пустыню и там закопать поглубже.
        – Никаких видений? Смешно! – захохотал вождь. – Ты признался, что Сет перестал тебе доверять! Но почему? Не потому ли, что ты продался злобному Гору? Ну же, признайся!
        Кто-то услужливый выбежал из толпы и вручил вождю палицу. Это было прадедовское оружие, вырезанное когда-то из ствола баобаба. Две тысячи лет пролетело с тех пор, как баобабы перестали расти в Египте. За это время орудие убийство обрело необыкновенную твёрдость. Ухватив палицу поудобней, вождь шагнул к шаману. Но тот в ответ не достал никакого оружия. Зато запел какое-то заклинание. Пел недолго, а когда допел, громко хлопнул в ладоши.
        Вождь упал замертво.
        Народ сразу понял, кто главный. Сделали как велел шаман. Одни подхватили тело вождя, отнесли за ближний бархан и зарыли, а другие забрали камень, попёрли его в пустыню. Однако и с камнем поступили так же, как и с вождём: недалеко отошли и неглубоко закопали, поскольку довольный шаман объявил этот день праздничным и велел доставать амфоры с вином из общественных погребов. Могильщики торопились, чтобы другие укры без них не успели всё выпить.
        Очевидно, что из-за их небрежности (Асоп печально вздохнул, было ясно, что всё, что происходило дальше ему не особенно нравилось) произошло то, что ночью ползучий камень без проблем выкопался и приполз на могилу вождя. Естественно, оживил покойника. Наверное, и вождю как-то помог выкопаться. Поутру вождь снова пришёл на центральную площадь. Все видели: он шагал не спеша, а камень тащился за ним, как приручённая черепаха. Люди выскакивали из шатров и следовали за ними. На середине площади пришельцы остановились. Вождь крикнул толпе, жавшейся по краям:
        – Позовите шамана!
        Однако звать не пришлось. Тот уже прибыл и, шагнув из толпы, начал петь вчерашнее заклинание. Подойдя к вождю, хлопнул в ладоши. Толпа затаила дыхание...
        К несчастью, на этот раз заклинание не подействовало. Зато вождь, наклонился, поднял волшебный камень и запустил в грудь предателя-заклинателя. От удара тот рухнул, поединок сразу закончился. Камень подполз обратно к ногам победителя, а поверженный испустил дух.
        Вождь сказал:
        – Пусть женщины собирают припасы в дорогу, а мужчины проверяют оружие. Завтра я выберу пятьдесят самых сильных воинов, и мы отправимся в дальний поход.
        – Куда пойдём? – заинтересовался кто-то в толпе.
        – С кем будем сражаться? – спросил другой.
        – Не знаю. Камень будет показывать путь. Когда доберёмся, он скажет, куда пришли и что делать дальше. Такова воля Сета.
        Возбуждённо ворча, толпа разбрелась, а вождь пригласил камень к себе шатёр – и неизвестно, чем они там, в шатре, занимались: может быть, совещались, а может быть, резались в нарды.
        В этом месте рассказа Асоп вставил свой комментарий.
        – Ладно, я согласен, что камень способен ползти: как-то елозить или подкатываться... Но как он ухитряется изъявлять волю Сета? Ведь нет у него языка во рту! Даже рта нет!
        Хасир Азат усмехнулся наивности дикаря. Бесхитростный скептицизм как следствие примитивного прагматизма! Скептик, конечно, всегда найдёт, к чему прицепиться. Но в данном случае поводом для сомнений могло быть только одно: воля, которую изъявлял камень, могла не принадлежать Сету. Этот влиятельный демиург Та-мери, по прикидкам Хасира Азата, мог участвовать в жизни укров лишь при условии понижения в статусе. Он должен был отказаться от членства в Гелиопольской Эннеаде и взять на себя обязанности простого шайтана. Как бы Сет ни любил укров, на такое он бы не согласился.
        Шейх полагал, что скорей всего уже очень давно, в эпоху Пунических войн, Сет эмигрировал на Меркурий – планету, которая в оны дни принадлежала ему целиком. Но и теперь, после нескольких переделов собственности, произошедших в последнюю пару тысячелетий, на Меркурии под управлением Сета должна была оставаться гигантская территория. И разве напрасно Хасир Азат считался высококлассным астрологом? Столько раз астрологическое чутьё подсказывало ему, что кое-какие влияния от Меркурия не могли быть навеяны ничем, кроме воли Сета!
        Так что сейчас под личиной Сета скрываться мог кто угодно!
        Шейх, однако, решил, что ещё не время заморачиваться интригами демонов и древних божеств. Позже он вычислит, кто послал камень, – произведёт вычисления с помощью своих инструментов, формул и карты звёздного неба. Но это потом, а пока нужно послушать укра.
        С гордостью Асоп сообщил, что попал в число лучших воинов. К тому же он оказался на особенном положении, когда привёл в экспедицию своих шакалов. О да! Не маршировал в цепочке, дыша в затылок идущему перед ним. Наоборот, уносился со своими животными куда-нибудь за барханы – там они вынюхивали добычу и гнали её на воинов, а те, когда он им сигналил, синхронным (обеими головами) свистом, мгновенно занимали позиции для забоя жертвы.
        Вот так пролетело немало дней и ночей. Путь оказался неожиданно долгим, хотя они шли быстрым шагом, потому что камень прекратил ползать по-черепашьи и как будто бежал ползком.
        В какой-то момент они вступили в преддверье Дуата. За одну ночь окружающее пространство изменилось к худшему. Песок стал из жёлтого бурым, почернел и сам воздух. Стало заметно прохладней, но укры не посчитали прохладу доброй приметой. Теперь каждый неверный шаг грозил смертью. Стоило сделать шаг в сторону (влево, вправо – неважно) от колеи, проложенной камнем, – и песок превращался из простого в зыбучий. С охотой пришлось распроститься сразу. Утром Асоп спустил с поводка свою свору, дал команду, и те рванулись в пустыню. Но не промчались и пятнадцати метров, увязли. Миг – и зыби сомкнулись над бедолагами.
        Все видели смерть животных, и всё же к коварству песка привыкли не сразу. Сначала в зыбях должны были сгинуть несколько воинов, дёрнувшихся по нужде. По-хорошему справить нужду можно было только запрыгнув на подходящий валун или некрутую скалу, если было близко от колеи. Также и ночевали на скалах – если повезёт, конечно. А то спали как шли – цепочкой: головы одного упирались в пятки другого. Хвала Сету, камню были известны относительно безопасные тропы!
        А потом вдали показались горы.
        Впереди всех стояла одна особенная гора правильной конусообразной формы. Когда к ней подошли, вождь объявил, что это и есть конечная точка маршрута, и теперь они должны вознести путеводный камень на верхушку представшей пред ними гладкобокой громадины.
        Воины спросили вождя:
        – Почему мы должны это делать? Камень мог бы и сам добраться до этой горы. Мог бы и сам подняться. Спроси, что мешает ему подняться своими силами?
        – Я уже его спрашивал, – сообщил вождь. – Ему мешают подняться законы физики.
        – Это как?
        – Главный закон физики гласит: круглое всегда катится по наклонному. Поэтому если он сам попытается заползти на гору, то скатится обязательно.
        Укры поразились мудрости камня, а Хасир Азат про себя возмутился: надо же, сколько лицемерия в этом булыжнике! С другой стороны, игры с законами физики требуют определённых усилий, иногда значительных. Даже такому могущественному субъекту, как Сет, требуется иногда переложить часть работы на каких-нибудь работяг. Что ж, право имеет...
        Поразмыслив, укры вознесли камень на вершину горы и там, разровняв для него площадку, оставили.
        Нужно было ждать результатов.
        Это случилось утром. Они проснулись от страшного грохота. Те, кто сразу протёр глаза, успели заметить, как гора приподнялась дюймов на пятьдесят над уровнем местности и, провисев с полминуты, осела. Прогрохотали камни, таившиеся внутри горы. А снаружи слежавшийся, твёрдый песок, по которому так успешно – как по грунтовой дороге! – они поднимались вчера к вершине, от столкновенья с земной поверхностью снова стал легковесным и непоседливым. Он тут же осыпался с боковин гигантского конуса, мигом оказавшегося ступенчатой пирамидой.
        Не успели они обсудить происшедшее, как посередине третьей ступени один из каменных блоков ушёл вовнутрь и куда-то в сторону, а из проёма вышел фараон Тухес. Он назвал себя и поблагодарил воинов за участие в его оживлении. Потом поклялся, что будет вечно заботиться об укрском племени и приведёт укров к господству над всеми иными человеческими племенами.
        – А пока не началась великая битва, – закончил он свою речь, – вы должны здесь прибрать немного. Начните полировать стены моей твердыни щётками и мягкими шкурами. Нужно стереть со ступеней царапины, оставленные клешнями столетий.
        – Но эти ступени такие гладкие и высокие! Как нам забраться наверх? – с глубоким поклоном спросил вождь, и фараон на мгновенье задумался.
        – Ладно, пока отдыхайте. Завтра у вас будет лестница.
        Фараон вернулся в свои покои, дверная глыба выдвинулась на место.
        А на следующее утро к ним прибыло странное существо. Сначала над ними раздался какой-то несмешной хохот, и все увидели порхавшую над пирамидой большую толстую птицу. Она держала в когтистых лапах деревянную лестницу, содеянную из шестов с перекладинами. Филин, понял Хасир Азат. Сбросив лестницу в лагерь, филин спланировал на третью ступень, каким-то образом догадавшись, где вход в пирамиду. Он постучал клювом в нужный каменный блок. Фараон быстро открыл "дверь" и молча впустил птицу.
        Чем-то они там занимались... Но укров это не волновало – они шлифовали царапины.
        Укрский труд, впрочем, не был окончен.
        На следующее утро, стоило воинам взобраться на пирамиду, вход снова открылся, а из проёма выглянула голова птицы. Хотя, когда птица сделала шаг, оказалось, что тело под её головой целиком человеческое и даже облачено в одежду неведомого покроя.
        Роберт Бёрдсон (да! это был он!) сказал:
        – Если хотите вернуться домой живыми, отойдите от края уступов. Постарайтесь прилипнуть к плитам!
        Каменный блок захлопнулся за скрывшимся внутри человеком-птицей, и, едва воины успели исполнить то, что он посоветовал, как пирамида вздрогнула и поднялась в воздух. Они полетели неизвестно куда. Направление невозможно было определить, поскольку Солнце скрывалось за облачной пеленой, пахнувшей гнилью и плесенью. Лишь когда пирамида покинула преддверье Дуата, укры определили, что направляются к северу.
        В начале синайских пустошей пирамида совершила посадку – ненадолго, только чтоб воины слезли с уступов.
        – Ожидайте сигнала от фараона! – сказал человек-птица, вышедший их проводить.
        Пирамида взлетела в небо и исчезла за горизонтом.
        Укры направились к родному становищу.
        Асоп замолчал, и Хасир Азат понял, что пленник закончил рассказ.

                4

        Огромный бедуинский шатёр, который сами бедуины называли "объединённым", изнутри напоминал не то, что казарму, но, скорее, целое стойбище. Правда, душно в нём было, словно в казарме. Шейх решил, что, вернувшись к себе, первым делом зажжёт благовония и покурит кальян.
        Допрос затянулся; выйдя за дверной полог, шейх шагнул в бесконечность ночи. Словно вышел в открытый космос: всё вокруг было усеяно звёздами, чётко светившимися даже по краям горизонта. Он с надеждой оглядел небо. Звёзды... У них имелся ответ на любой вопрос, была лишь одна закавыка: вопрос должен быть сформулирован грамотно. Вчера он спрашивал их, как одолеть пирамиду, но ответ был слишком расплывчатым. Хвала Аллаху, он не отчаялся... Просто вчера он знал слишком мало – вот и его вопрос оказался слишком расплывчатым. Нужно обдумать, как поставить вопрос.
        Однако только он попытался собраться с мыслями, как его нагнал Мустафа.
        – Вы не сказали, что делать с пленником!
        – А что по вашим обычаям делают с захваченным вором?
        – Рубят голову.
        – Вот и рубите.
        – Которую? – уточнил Мустафа. – Левую или правую?
        Вместо ответа Хасир Азат напустил на себя оскорблённый вид, пошагал дальше.
        – Будет сделано! – крикнул пристыженный бедуин.
        ...Итак, следовало рассортировать новые сведения.
        Рассказ Асопа был занимателен, но ничего полезного в нём не высвечивалось. Ничего полезного не было и в россказнях Сулеймана Абу, и тем более в чванстве и показухе Роберта Бёрдсона (лорда Эльма). Лишь в инвективах Тухеса засветилось, кажется, что-то действительно ценное.
        "Двадцать два мага построили пирамиду", – проговорился в запальчивости оживший мертвец. А что это значит? Это значит, что двадцать два мага смогут её разрушить. Именно двадцать два, не больше, не меньше. Вспомним гомеопатов, утверждающих, что подобное можно лечить подобным. Закон подобия правит Вселенной, да! Но ещё существует закон зеркального магнетизма. Стоит переменить полюса притяжения и отталкивания, и мы сможем подобным разрушить подобное! Главное – соблюсти подобие, в данном случае – соответствие в числах.
        В уме Хасира Азата начала складываться интересная схема. По двое с крючьями стоят на каждом углу – удерживают пирамиду, чтоб не сбежала. Четверо с лучевыми жезлами левитируют над ступенями, работают с крепежом – расшивают швы, растискивают пазы. Ещё четверо сверху бьют лучами энергии по всем шести этажам, выворачивают каменные кубы. А ещё четверо тоже собачатся в воздухе – патрулируют с путами наготове: каждому, кто появится из пирамиды, руки за спину и кляп в рот, чтобы не пропел заклинание. Прочие – внизу на подхвате, растаскивают завалы.
        Быстро проанализировав схему, Хасир Азат засмеялся от радости: должно сработать! Но смех его был недолог. Через секунду взметнулась мысль: как собрать такую команду? В каирском астрологическом цехе работают под его началом одни мошенники. Да и те – дилетанты, несмотря, что мошенники. Двадцати двух профессионалов не сыщешь во всём Египте! Шейх помрачнел, радость сменилась унынием.
        Хотя до конца он не сдался. Добравшись наконец до шатра, где он жил, и раскурив заветный кальян, Хасир Азат понял, что и профессиональному магу необходим отдых. Нужно сначала расслабиться. Накуриться. А там, глядишь, что-нибудь и причудится.
        Внезапно полог шатра шевельнулся, и в щель пропихнулась чёрная ряха раба-нубийца, охранявшего вход в шатёр.
        – Господин, к Вам посетитель.
        – Кто?
        – Говорит, что курьер из посольства Франции.
        – Пусть заходит.
        Оказалось, французский посол, уважительно относившийся к шейху, направил к нему почтальона с последним выпуском бульварной одной газетёнки, издававшейся во французской столице. Сия четырёхполоска представляла собой шипучую смесь великосветских сплетен, рекламы и компромата. Ничего особенного, но шейх выписывал эту пустобрехучку из-за публиковавшихся там гороскопов. Европейские гороскопы относились к событиям и персонам малозначительным, тем не менее, могли пригодиться. Шейх усмехнулся: как кстати! Он ведь только что думал расслабиться, а парижская газетёнка – как раз для этого!
        Отпустив почтальона и усилив огонь в светильнике, он не спеша стал просматривать номер.
        Пустое, пустое, пустое... Опять пустое...
        Но это что?
        Вот оно, объявление в вычурной жирной рамке: "Симпозиум служителей тайных наук в Триесте"!
        До начала осталось меньше недели.
        В воображении Хасира Азата возникла громадная зала с золочёнными канделябрами и парчовыми занавесями на окнах. По зале рассыпалась впечатляющая толпа из зрелых мужей в роскошных одеждах и с одухотворёнными лицами. Это маги, они рады поговорить друг с другом, раскрывают друг другу секреты своей профессии, делятся страхами и сомнениями.
        "Так не бывает!" – в голове Хасира Азата завопил внутренний голос. Но тут же включился другой внутренний голос, звучавший мудрее и рассудительней: "Это Европа, там всё бывает". Разумеется, делать ставку нужно было на второй голос.
        Да и как иначе? Если не так, то и жить не стоило.
        Потому что для шейха этот симпозиум – единственный шанс победить Тухеса. Разве не ясно: привидевшиеся ему величавые, представительные мужи, фланирующие по торжественной зале, – это и есть члены команды разрушителей пирамиды? Нужно только зазвать их в Египет!
        Как это сделать, спросите?
        Пока не ясно... Но должен быть способ!
        На мгновение шейх представил, как разгневается паша Селим, когда узнает, что он отлучился из лагеря – хотя бы и в интересах дела. Нет, самовольно податься в заморский Триест не получится. Но, кажется, есть у него в метрополии старинный приятель, на которого можно рассчитывать. Которому можно доверить и приглашение магов в Египет, и транспортировку их к пирамиде. Нужно лишь послать ему весточку.
        В принципе, человек это был проверенный. Хасир Азат свёл с ним знакомство ещё в незапамятной молодости, когда ещё не был шейхом, но уже начал бороться за это гордое звание. Ему нужно было одолеть Гаданфара-Убара аль-Кадавра, возглавлявшего в тот период каирский астрологический цех. Грозен был аль-Кадавр. Вот поэтому Хасиру Азату нужен был даровитый помощник, и он осведомился у звёзд, где бы найти такового. Звёзды назвали имя: Кизилбей.
        Повозившись с хрустальным шаром, молодой астролог вышел на связь с Кизилбеем, рассказал о своих перспективах, намекнул на вознаграждение, и его конфидент согласился оказать помощь.
        Он оказался по возрасту ещё моложе Хасира Азата, но уже считался матёрым магом, компетентным астрологом, хотя по характеру был настоящий авантюрист – лёгкий на подъём и азартный.
        Давно это было... Они сговорились с владельцем ковровой лавки, чтобы тот пригласил аль-Кадавра на осмотр новой коллекции персидских ковров. Лавка была знатная. Разгуливая между коврами, развешанными на специальных рамах, аль-Кадавр увлёкся и не заметил, как вляпался в сеть-ловушку, которую Хасир Азат с Кизилбеем установили загодя. Сеть была сплетена из тончайших нитей, взятых из тенет каракурта, и оттого невидима для обычного зрения. Видеть её мог лишь тот, кто умылся особым отваром, да и то недолго – покуда лицо не просохнет.
        Аль-Кадавр был не промах, однако. С потрясающей быстротой разобравшись, в чём дело, он запел противопаутинное заклинание. Не оставалось иных вариантов, кроме рукопашного боя. Они набросились на него, забили певчую пасть паклей. После чего пленника завернули в ковёр и отнесли в укромное место. Точнее, в подвал жилища Хасира Азата.
        Убить аль-Кадавра было практически невозможно – он бы воскрес. Но его можно было закупорить на вечные времена в каком-нибудь подходящем сосуде, например, в глиняном кувшине или медном светильнике. Кизилбей с будущим шейхом выбрали медную лампу. Но одно дело – закупоривать бестелесного духа, чья субстанция – марево вроде дыма, или джинна, чья плоть струится вроде сухого песка, и совсем другое – применять астральное сжатие к колдуну. Мобилизовавшись в мрачном подвале, когда его заключали в лампу, а конкретно – в ёмкость для масла, и уже наполовину задвинули, аль-Кадавр исхитрился каким-то образом промычать из-под кляпа нужное заклинание.
        Пакля во рту, конечно, ослабила его силу. Нижняя часть не вынырнула из масла, но верхняя вдруг раздалась до гигантских размеров, так что паутинная сеть лопнула. Он начал разить молодых астрологов кулаками, а когда они отлетали к стенам, совершал пассы опасных магических ритуалов.
        Короче, пришлось помуздыкаться. Затолкали злодея вручную.
        Хасир Азат печально вздохнул. Но не по аль-Кадавру. Когда операция "Медная лампа" закончилась, возникла проблема с вознаграждением Кизилбея. Тот был ведущим астрологом в османской столице, служил при дворе султана Махмуда, поэтому скупиться не следовало. Хасир Азат обещал четырёх молодых наложниц. Но когда он осматривал их перед самой отправкой, проверяя в последний раз их товарное состояние, сердце вдруг защемило, и будущий шейх не нашёл в себе мужества отказаться от девушек. Оставил себе. Наверное, матери их были ведьмами.
        Взамен он отдал стамбульскому компаньону перо птицы рухх.
        Как известно, исполинские птицы рухх обитают в далёкой Индии, кормятся крупной тамошней живностью – слонами и королевскими кобрами. Изредка залетают в Африку. А ещё их можно увидеть над волнами Индийского океана, где они носятся, словно гигантские чайки, высматривая китов и китовых акул. В принципе, птицы рухх не нападают на корабли, но нужно и морякам их не трогать. Однажды один незнакомый с индийскими водами капитан (несомненно, американец), увидев в море невообразимую птицу, испугался и приказал бить по ней из орудий. Боцманом был египтянин, он пытался предупредить капитана, но где там... Одно из ядер выбило перо из хвоста. В ответ птица рухх потопила судно, попросту на него испражнившись. Хвала Аллаху, не стала добивать боцмана и немногих матросов, успевших вцепиться в обломки мачт и куски от палубы и обшивки.
        Подождав, чтобы птица убралась, матросы построили плот из остатков судна. Они даже выловили выбитое перо и укрепили его на плоту наподобие паруса – и оно вполне заменило парус. Нормально доплыли до египетских берегов.
        Хасир Азат встретил этих несчастных на каирском Центральном рынке. Чтобы добраться от Красного моря до столицы Египта, им пришлось пересечь необъятную выжженную пустыню, где тень им давало только перо птицы рухх, которое страдальцы несли над своими тюрбанами, закрепив на концах длинных палок, так что издали оно стало напоминать нечто, вроде зонтичной многоножки. Им ещё повезло, что перо птицы рухх весило, как говорится, "легче пёрышка". А в Каире они решили его продать. Несчастные понимали, что вряд кто-то захочет использовать это перо вместо паруса или зонтика. Но оно, по их мнению, было очень красивое, а значит – кто-то захочет его купить. (На мой взгляд, оно было аляповатым и одновременно напыщенным – хуже павлиньего! Но о вкусах не спорят.)
        Как бы то ни было, моряки не ошиблись. На рынке сия диковина привлекла внимание Хасира Азата. Он купил эту вещь у потерпевших кораблекрушение за смехотворную, по его понятиям, цену.
        Уже с первого взгляда молодой астролог посчитал красоту главной ценностью сего элемента птичьей экипировки. Он сразу повесил перо на стену в своём жилище. Сам в одиночестве любовался и гостям показывал, чтоб завидовали. А оно занимало длинную стену в комнате, причём по диагонали, от угла до угла. Чуть позже ему рассказали и о других достоинствах артефакта. Рассказали, что птица рухх могла обретаться в любом из миров – и в нашем, и по ту сторону. Поэтому и её перо могло находить применение в самых неоднозначных магических ритуалах. Однако, вздор – ритуалы! Хасир Азат забывал обо всём, когда в комнату залетал сквозняк, и волоски на бородках пера шевелились ритмично и нежно, и от этого свет в комнате наполнялся всеми цветами радуги.
        После Хасир Азат пожалел, что отдал перо Кизилбею. Лучше бы отдал ему четырёх невольниц! А так, попутал шайтан.
        Он не знал, как распорядился пером Кизилбей. Не знал и не хотел знать. Зато хотел бы он знать, какую награду за свою помощь Кизилбей попросит теперь. Наверное, заберёт странный камень с вершины тухесовского логова... Или найдёт себе что-то более ценное внутри пирамиды... Тут Хасир Азат понял, что думает не о том. Пока ещё рано прикидывать, как наградить привередливого стамбульца; есть проблема важнее: как передать ему просьбу о помощи?
        Главное, кого назначить посыльным?
        Самым подходящим кандидатом на эту вакансию казался французский курьер, привёзший газету. Он ведь вроде и так уже был почтальоном. Но шейх отмёл его сразу. Это же франк! Разве франки способны соответствовать сути восточных обычаев, понимать тонкости восточного этикета? Даже если франк просочится сквозь стражу и проникнет в султанский дворец, где Кизилбею как главному придворному звездочёту были выделены апартаменты, то как он потом обратит на себя внимание царедворца? Именитый учёный сочтёт недотёпу очередным проходимцем, ловкачом-челобитчиком, слушать не станет, прогонит прочь.
        Но кого же послать? Битый час шейх перебирал в уме всех, кого успел узнать в лагере. Отметал одного за другим – никто не удовлетворял его непростым требованиям. Нужно было, во-первых, чтобы посланец был умным, во-вторых, расторопным, а в-третьих, скажем так, невосприимчивым к инфлюенциям от злонамеренной планеты Меркурий. Оставался только один кандидат... Но кто бы знал, как не хотелось Хасиру Азату отпускать от себя этого молодчину!
        Лейтенант Абдулла спал как младенец, свернувшись в комочек на скромном коврике, когда шейх вошёл в его незатейливую палатку и дотронулся до его плеча.
        – Вставай, есть для тебя секретное поручение.
        – Слушаю внимательно! – Абдулла во мгновение ока поднялся, сходу облачившись в форменную одежду.
        – Не здесь! – сказал шейх, круговым жестом указывая на парусиновые стены палатки. – Здесь могут подслушать.
        Когда они вышли на свежий воздух, шейх кивнул затаившемуся неподалёку рабу-нубийцу. Тот потащился за ними, держась в небольшом отдалении.
        Некоторое время они шли вглубь пустыни. Хасир Азат беспрестанно оглядывал местность, которая благодаря полнолунию выглядела достаточно чётко, и даже песок казался не серым, а жёлтым. Вскоре он обнаружил подходящий бархан, за которым их было бы невозможно увидеть из лагеря. Они свернули туда.
        – Прошу тебя, приглядись к пустыне. Что ты видишь?
        Сказав это, Хасир Азат шагнул за спину Абдулле, как бы для того, чтобы не помешать обзору. Но пока лейтенант пялился неизвестно на что, он нащупал кинжал у себя за поясом. О да, очень хорошо, что он не вернул оружие Мустафе! Выхватив кинжал, шейх вонзил его в спину юноши.
        Странно, не правда ли? Шейха и самого как бы перекосило в душе от неверия в происходящее.
        Он безумно жалел лейтенанта. Но дело есть дело.
        Кинжал пронзил сердце, и Абдулла упал мёртвым. В тот же миг шейх огородил мертвеца магическим кругом, начертив его на песке. Это нужно было проделать тем же оружием – и как можно быстрее, покуда не высохла кровь на лезвии. Затем вынул из кармана мешочек с загодя составленной смесью афганских специй и просыпал порошок на покойника. Немедленно вышел из круга и, отойдя на десяток шагов, стал ждать.
        Интересно, что свет внутри круга почти сразу же как-то смазался, приобрёл какой-то зеленоватый оттенок, но всё равно был существенно ярче, чем свет, стекавший в пустыню с лунного диска... А спустя какое-то время тело Абдуллы словно бы задымилось. Не было ни языков пламени, ни рдяных проплешин, возникающих, когда тлеют угли, – просто облачко над поверхностью тела. Тем не менее это облачко-марево постепенно густело и вытягивалось в высоту. Вот оно потеряло прозрачность, и настал, наконец, момент, когда оно обрело конечную форму. То, что сформировалось, оказалась копией Абдуллы... Точнее сказать, не копией, – духом!
        Новый Абдулла (для удобства читателей называть его буду по имени первоисточника) походил на прежнего юношу во всех чертах и деталях, только мундир на нём был посвежее, как будто только-только из стирки. Сформировавшись, он первым делом обратил очи долу – на своё бывшее тело. Смотрел, однако, недолго. Переключил внимание на Хасира Азата.
        – Зачем Вы со мной это сделали?
        – Так ты быстрее выполнишь поручение.
        – Смотря что за поручение, – Абдулла хмыкнул и как бы задумался. – Хотя, быть может, всё к лучшему... Рассказывайте.
        Шейх стал рассказывать. Объяснил, кто такой Кизилбей, как до него добраться, что ему говорить. Достал из кармана газету, показал объявление.
        Абдулла слушал, не прерывая, но, когда шейх закончил, сказал неожиданное:
        – Не пытайтесь всучить Кизилбею ползучий камень. Ему нужно не это.
        Хасир Азат изумился: он не говорил Абдулле, как собирается наградить компаньона. Значит, Абдулла прочёл его мысли! Хасиру Азату было известно, что часто у новорожденных духов часто появляются новые свойства, которых они не имели, пребывая в человеческом теле. Вот и Абдулла изменился в неприятную сторону... Интересно, однако, появился ли у него дар предвидения?
        – А что он попросит?
        – Точно не знаю... Но сам думаю, что он захочет забрать Тухеса.
        – Почему?
        – Да какая разница, почему? Думаю, это будет светлое чувство. С первого взгляда.
        – То есть, любовь?
        – Да.
        Шейха охватила досада. Ожившая мумия стоила намного дороже ползучего камня и даже дороже, чем перо птицы рухх. Он хотел приберечь Тухеса для себя. Он бы мог в крайнем случае порезать Тухеса на кусочки, на сто кусочков, и расплатиться частью кусочков с триестскими магами. Тогда бы и Кизилбей получил свою долю. Но отдавать Тухеса целиком? Впрочем, дискутировать с духом не эту тему ему не хотелось.
        – Ладно, хватит болтать. Отправляйся. Сам знаешь правило: выполнишь поручение и будешь сам себе господин.
        – Это точно... Есть в нашем мире занятия посерьёзней, чем торчать над своими мощами в ожидании чьих-то распоряжений.
        Хасир Азат хлопнул в ладоши, и магический круг разомкнулся. Абдулла тут же растворился в воздухе.
        Шейх подозвал раба, велел ему сходить за лопатой, а потом закопать тело.
        Пора возвращаться в шатёр.
        Уже брезжило утро, и нужно было спешить, чтобы успеть поспать хоть немного. Но только Хасир Азат прикоснулся щекой к подушке, как ему примерещился Тухес. С бичом в руке. С ног до головы в золоте.
        Пакостный фараон сказал:
        – Ты меня не получишь, проклятый колдун! Меня увезёт Кизилбей. Он полюбит меня и нам будет счастье. А тебе, крокодилу болотному, счастья не будет!