Голос Слёз Кавказа

---

Пролог. Порог вод и камня

Там, где язык ветра рвётся на шёпот,
горы становятся органом, а тишина — звуком.
Здесь каждое эхо — как письмо из допамяти,
каждая капля — как печать на свитке базальта.
Мы вошли в ущелье, как в сердце,
и сердце не закрылось — оно распахнулось глубже.
Скала дышит костной диафрагмой,
река пульсирует веной, подаёт время к лицу.
Свет, прошитый туманом, складывается в молитву,
но молитва без слов — чистый ритм.
Мы слышим не музыку — порядок колебаний,
который старше слов и младше молчания.
Руки холодеют, потому что вечность — прохладна,
глаза теплеют, потому что вечность — живая.
Где-то в толще породы стучит доисторическая пульсация,
словно планета нащупывает собственный пульс.
Мы стоим на мосту между «было» и «есть»,
и «будет» тихо становится рядом,
как ребёнок, уснувший у колена.
Здесь можно забыть имя — и стать именем места.
Здесь можно не верить — и слышать верность воды.
Нам нечего брать — кроме дыхания,
и нечего дать — кроме тишины.
Кавказ не спрашивает. Он настраивает.
И если у тебя внутри есть струна —
она начнёт звучать, как будто её помнят.
Мы пришли смотреть водопады,
а увидели, как камень вспоминает, что он — тело.
И как вода вспоминает, что она — время.
С этого порога и начинается цикл:
о том, как плач скал лечит слух,
и как течение возвращает нас себе.


---

I. Мост над Чегемом (вступление человека)

Мы сели там, где люди обычно спешат,
и сказали времени: «играй без нас».
Мост выгнулся, как нота, удерживающая хор,
а река снизу перебирала струи пальцами камня.
В тарелках остывала еда,
в нас — разгоралась сила не есть, а быть.
Над нами свешивались брови скалы,
внизу смеялись лбы волн.
Слева висела радуга, как незакрытая скобка,
справа — пещера, как многоточие ночи.
Каждый глоток разговаривал с телом,
каждый вдох становился ближе к истоку.
Мы не считали минуты — считали пульсы:
камня, воды, сердца, облака.
Когда поезд шороха проходил по позвоночнику ущелья,
мы почувствовали: нас меньше.
И это «меньше» оказалось свобой.
Нас отняло от нас — и прибавило к месту.
Тогда мост перестал быть железом
и стал нервом, соединяющим берега.
Тогда мы перестали быть зрителями
и стали частью акустики.
Свобода оказалась не выбором,
а совпадением с ритмом.
И ужин — не едой,
а печатью на славянке вечности.
Мы подняли глаза — и поняли,
почему горы не падают:
они слушают воду.


---

II. Плачущие скалы (анатомия костей мира)

Посмотри, как свод стен плачет,
но эти слёзы не о горе — о памяти.
Капля идёт по микротрещинам века,
как паломник по тропе, где каждый камень — икона.
Здесь кость планеты обнажена до мифа,
срезы слоёв — как строки литургии геологии.
Каждый известняк — слог, каждый доломит — согласная,
а мхи — огласовки зелёных пометок.
Когда срывается нитяная струя,
скала не теряет — обновляет шов.
Так шьёт сама себя земля,
чтобы удержать форму сказанного.
Слёзы здесь сольнее моря,
потому что в них растворён смысл.
Плач — не слабость, а метод сохранения,
как у памяти: пролей — и запомни.
Мы прикоснулись ладонью к промокшему плитню,
и кожа услышала древнее «будь».
Кость мира ответила теплом изнутри,
как будто в ней живёт дыхание зверя.
И стало ясно:
не мы держим равновесие,
нас держит их шов.


---

III. Вена времени (учение реки)

Река не течёт — она дышит,
систола переката, диастола омутов.
Галечник — это эритроциты русла,
переносят кислород холода к жару дня.
Каждый изгиб — колено молитвы,
каждый плес — открытая ладонь.
Она не спешит в море —
она возвращает море в горы.
Мы присели у кромки и поняли:
у времени нет стрелы,
у времени — круг крови.
Над каждой плитой — тонкая пенная бахрома,
как ресницы, которыми мигает мгновение.
Между камнями — зелёные окна глубины,
там тишина гуще звука.
Если положить в воду мысль,
она станет легче, чем была.
Если положить страх —
его унесёт до следующей метки.
Река учит не плыть, а пульсировать,
не бороться, а совпасть.
Когда мы встали, дорога внутри выровнялась,
и даже повороты стали прямыми.
Вот почему древние строили города у воды:
вена времени лечит память.


---

IV. Радуга и туман (алгебра света)

Там, где струя рвётся в пыль,
начинается лаборатория света.
Туман — это дробление луча,
радуга — сумма его прозрачных слагаемых.
Мы видели, как белое рассыпается на семь,
а семь складывается обратно в единицу.
Вот где нули тишины стоят на своём месте:
между цветами — не пустота, а страж.
Если вглядеться в каплю,
увидишь не небо, а сферу из неба,
не скалу, а свиток из скалы.
Радуга — мост без досок,
по нему ходят только взгляды.
Туман — ткань, на которой вышивают горы,
нити — лучи, иглы — капли.
Мы стояли в этой мастерской без стен,
и нам подарили простую теорему:
свет делится, чтобы стать целым,
а звук молчит, чтобы стать слышимым.
Мы кивнули и ушли не умнее — чище.


---

V. Ночная литания ущелья (когда всё стихает)

Когда автобусы уезжают,
ущелье снимает дневную маску.
Гул воды становится шире,
словно снимают глушитель с органа.
Скала темнеет до собственного имени,
река светлеет до костяного молока.
Звёзды протягивают к воде тонкие лески,
и на крючках мерцают наши вопросы.
Ответов нет — есть согласие быть.
Мы садимся не ради отдыха,
а ради ясности:
ночь — это взгляд места на нас.
Теперь слышно, как капля выбирает траекторию,
как мох пьёт тишину,
как дерево меняет позвонки корней.
Где-то за поворотом смеётся чёрный камень —
не над нами, а ради эха.
Мы дышим длиннее и ниже,
будто учимся ходить у земли.
Сон приходит как паломник:
мало говорит, много идёт.
И во сне продолжается литания,
но уже внутри груди.
Утро найдёт нас не другими —
своими.


---

Эпилог. Возвращение с отпечатком

Мы ушли — но место ушло вместе с нами.
Не как фото в телефоне,
а как новый сустав в походке.
Где бы ни открылся кран,
вода вспомнит Чегем и запоёт глуше.
Где бы ни опёрся взгляд,
он найдёт на поверхности швы,
которые держат небо.
Мы поняли, зачем миру нужны слёзы:
они смазывают движение смысла.
Поняли, зачем миру нужны горы:
они держат скелет речи.
И зачем людям нужны мосты:
чтобы нервами соединять берега,
пока голова спорит, а ноги знают.
Мы назвали это красотой,
но это слово слишком коротко.
Правильнее — настройка.
Мы выходим к людям тихими,
как выходят из храма,
и не проповедуем — звучим.
Если спросят «где вы были?»,
скажем: «в месте, где вода — это время,
а камень — это кость мира».
Если спросят «что вы привезли?»,
ответим: «пульс».
И приложим руку к их запястью,
чтобы они услышали свой.
Так работает голос слёз Кавказа:
он ничего не требует —
он возвращает.


---


Рецензии