.
Об интерактивном романе-путешествии, в котором может принять участие любой желающий, всего лишь оставив свою рецензию под любым постом / любой частью романа (есть нюансы. От качества и полноты рецензии зависит то как она отразится в романе)
http://stihi.ru/2025/09/14/5712 - предисловие и правила участия
http://stihi.ru/2025/09/15/3642 - первая часть
Сегодня есть прецидент, первый пример
……………………Чайки по сути каннибалы. Тяжелое зрелище смотреть на них.
……………………………………………………………………Александр Фазлиев
ЧЕТЫРЕ ПРИТЧИ О ЧАЙКАХ, увиденных взором суфия
Притча первая, повествующая о Боге чаек и мудреце из Феса, и о том, как божественное милосердие пребывает в необходимости жестокости
И пришёл как-то раз к мудрецу, чьё сердце, подобно древнему пергаменту, впитало мудрость каирских имамов и логику багдадских философов, юноша, содрогающийся от ужаса, и сказал: «О, наставник, взирая с утёса на побережье, узрел я чаек, кои, будучи творениями воздуха и воды, пожирают плоть себе подобных, да ещё с такой жадностью, что зрелище сие повергло душу мою в пучину скорби и отвращения, ибо неужто Творец, чья милость безгранична, даровал им жизнь, дабы они являли собой лик самой смерти?» – на что мудрец, чей взор пронзал вуаль явленного, ответил: «О, дитя моё, ты узрел лишь действие, но не причину, и подобен человеку, читающему строку с конца и порицающему писца за неразборчивость букв; ибо Бог чаек, чья воля проявлена в каждом когте и каждом крике, не есть Бог людей, и Его закон, который ты нарекаешь жестокостью, есть высшее проявление заботы, ибо Он, дабы сохранить совершенство стаи, вложил в неё нож очищения, дабы слабый становился пищей сильного, дабы болезнь не расползалась по гнездовьям, и дабы самый пронзительный крик, что режет слух тебе, был для них гимном жизни, утверждающей себя через отрицание самой себя, и тем самым узри: не каннибальство перед тобой, а вечное таинство жертвоприношения, где жрец и жертва суть одно лицо».
Притча вторая, о мудреце, что вознамерился понять чайку, и о цене такого понимания
Был в древней Александрии мудрец, проведший жизнь в изучении трудов Галена и Аристотеля, и вознамерился он постичь сущность всех творений, дабы через них приблизиться к Творцу, и вот, устремив свой взор на чайку, что день за днём кружила над гаванью, он наблюдал за её полётом, её пищей, её нравом, пока не пришёл к выводу, что познал её полностью, как вдруг увидел он, как с высоты спикировала другая чайка и, сразив своим клювом насмерть птенца первой, пожрала его внутренности, после чего учёный муж вскрикнул от ужаса и отринул все свои свитки, восклицая: «О, тщета знания! Я постиг форму, но не суть, я понял механизм полёта, но не смысл падения! Истина сего существа не в том, как оно парит в поднебесье, коему я завидовал, а в том, как оно разрывает плоть собрата своего на грязных камнях!» – и с того дня он замкнулся в молчании, ибо осознал, что подлинное знание о другой жизни не возвышает, а низвергает в бездну, откуда нет возврата к сладкому неведению, и что чайка, по своей сути, есть зеркало, в котором человек, если всмотрится достаточно долго, увидит не божественный замысел, а ненасытную пустоту бытия, что пожирает само себя.
Притча третья, о мудреце и птенце чайки, и о том, как милосердие противоестественно
Нашёл как-то праведник на берегу океана выпавшего из гнезда птенца чайки, жалкого и беспомощного, и, движимый состраданием, что предписано его верой, взял он его к себе в хижину, и выходил его, и кормил рыбой из своих рук, и оберегал от хищников и непогоды, пока тот не возмужал и не окреп, и вот однажды выпустил он чайку на волю, дабы та присоединилась к сородичам своим, но едва лишь та взмыла в воздух и смешалась со стаей, как на неё набросилась другая чайка и, дабы отнять принесённую еду, разорвала её на части, и тогда мудрец пал ниц и воззвал к Всевышнему: «О, Господи! Для чего я сохранил ей жизнь, если Твой закон велел её отнять?» – и был ему ответ в молчании его собственного сердца: «Ты проявил милосердие, какое понятно тебе, но нарушил закон, данный им, ибо, оградив её от борьбы, ты сделал её слабой, и, лишив её естественной жестокости мира, ты обрёк её на верную гибель, и оттого твоё добро стало злом, а их зло, что ты порицаешь, есть добро, ибо оно хранит целостность и силу стаи; и потому тягость, что ты чувствуешь, взирая на них, есть тягость от осознания, что твой путь и путь природы суть разные пути, и что твоя мораль есть роскошь, непозволительная для того, кто живёт по закону клюва и когтя».
Притча четвёртая, о заговорившем перышке чайки, что упало к ногам суфия
Гулял как-то суфий вдоль берега, размышляя о бренности мира, и у ног его упало перо, выпавшее в жестокой схватке двух чаек, и вот, коснувшись его сердца, очищенного долгими духовными практиками, перо обрело дар речи и изрекло: «О, ищущий! Ты смотришь на нас, чаек, с отвращением, ибо видишь лишь то, что лежит на поверхности – кровь, клекот, алчность, – но не видишь великой цепи бытия, звеном которой мы являемся; мы – орудия божественной воли, мы – те, кто пожирает падаль, дабы очистить берег, мы – те, кто отсекает слабого, дабы сильный продолжил род, и в нашей ярости – равновесие, а в нашем каннибальстве – жертвенность во имя жизни всего вида; наша жестокость есть служение высшей гармонии, которая для вашего уха, настроенного на мелодию сострадания, звучит как диссонанс, а для нашего – есть единственно верный аккорд в симфонии мироздания; и потому не печалься, взирая на нас, ибо мы не грешники, а аскеты, добровольно взявшие на себя тяжкий долг быть ножом и плахой в саду творения, дабы он не зарастал сорняком и тлением».
Интерактивный роман, пояснение и пример 1
© Copyright: Психоделика Или Три Де Поэзия, 2025
Свидетельство о публикации №125091605031
Свидетельство о публикации №125091605031
Рецензии
Под Чайкой море, белое, капкан
Приют её иллюзии, обман,
Её несовершенство перед ветром.
За катером, несущаяся к смерти,
Бела она, как северный туман,
истошный крик отпустит песней песни…
А соль морская - выше птичьих версий,
Летит себе и падает сама
На Беловодье, палубу, рюкзак,
Лицо, ещё горячее от солнца.
Ты слышишь- берег звоном расстаётся.
Ты видишь колокольню. На часах
ушли три дня, остались островам.
остались камни, кроме чаек, нам
—-
Леонид, с возвращением, а я то похоже опоздала…
Только сегодня вечером прочла, что начали 15((
Конышева Оксана 16.09.2025 22:35 • Заявить о нарушении
Приют её иллюзии, обман,
Её несовершенство перед ветром.
За катером, несущаяся к смерти,
Бела она, как северный туман,
истошный крик отпустит песней песни…
А соль морская - выше птичьих версий,
Летит себе и падает сама
На Беловодье, палубу, рюкзак,
Лицо, ещё горячее от солнца.
Ты слышишь- берег звоном расстаётся.
Ты видишь колокольню. На часах
ушли три дня, остались островам.
остались камни, кроме чаек, нам
—-
Леонид, с возвращением, а я то похоже опоздала…
Только сегодня вечером прочла, что начали 15((
Конышева Оксана 16.09.2025 22:35 • Заявить о нарушении
ЧЕТЫРЕ ПРИТЧИ О БЕЛЫХ МИРАЖАХ
Притча о колокольне в море молока
И было так, что мудрец из древнего Феса, чей разум был отполирован как светлая яшма изучением логики и законов божественного, погрузился однажды в полуденный сон, ибо зной был велик, и предстал перед ним необозримый океан, белый, как молоко верблюдицы, и неподвижный, как свинец, над которым небеса, лишенные и солнца, и луны, и звезд, были того же ослепительного и бездушного цвета, отчего стиралась грань между твердью небесной и водной, и путник терял опору, лишаясь точки отсчета. И в сердцевине сего молочного безмолвия, где должен был, по законам мироздания и ожиданиям души, возноситься к Аллаху минарет с полумесяцем, высилась, вопреки всякому смыслу, колокольня из серого камня, увенчанная крестом, чей беззвучный звон раскалывал саму ткань сна, ибо видение было столь явным, что затмевало реальность, но при этом абсолютно чуждым, отторгаемым всем существом мудреца, который, пробудившись в холодном поту, долго взирал на знакомые стены своей кельи, не находя ответа, пока не постиг, что лик абсолютной Истины, которую он искал, может являться в обличьях, нам враждебных, дабы испытать нашу веру не в слепом отвержении, а в способности узреть суть за формой, и что белый мираж не соблазн, а зеркало, показывающее то, что сокрыто в глубинах наших собственных душ, – наши самые сокровенные и самые чуждые нам страхи.
Притча о чайке и рюкзаке с игрушками
Один суфий, чье сердце было очищено от скверны многолетним постом и молитвами, сидя на пустынном берегу океана, что омывает края Магриба, размышлял о бренности мира сего, и внезапно к нему спикировала с небес огромная чайка, белизной крыльев своих слепящая глаза, и бросила к его ногам детский рюкзак, цвета выцветшего на солнце лазурита, набитый доверху игрушками странными и не имеющими смысла: там была деревянная лошадка с крыльями летучей мыши, механический человек с лицом из тикающего циферблата, карта города, которого нет и не может быть, ибо улицы его были извивами какого-то внутреннего органа, и многое иное, отчего ум приходил в смятение. И пока мудрец, в недоумении своем, перебирал эти диковинные вещи, пытаясь постичь их символическое значение, чайка, не издав ни звука, взмыла ввысь и растворилась в белесом небе, оставив его наедине с этой грудой бесполезных знаний, и тогда он осенил себя, поняв, что белый мираж – это не только образ, но и дар, который приносят нам силы извне, дар, состоящий из обломков чужих миров, чужого детства и чужих смыслов, что мы тщетно пытаемся сложить в знакомую нам картину, не ведая, что истинная ценность их – не в разгадке, а в самом акте дарения, в том внезапном и необъяснимом пересечении путей, что и есть главное доказательство непостижимой сложности мироздания.
Притча о женщине незнакомого племени
Шел как-то мудрец-путешественник по раскаленным белым дюнам Руб-эль-Хали, и путь его был долог, а жажда – сильна, и вот пред ним, как это часто бывает в тех краях, где воздух дрожит от зноя, возник мираж: оазис с финиковыми пальмами и прохладным источником, но когда он приблизился, дабы утолить жажду, то обнаружил, что это не деревья колышутся, а стройные женщины неведомого племени в одеждах белее снега, танцующие вокруг сухого колодца, и одна из них, прекраснейшая, с глазами цвета ночи, отделилась от хоровода и подошла к нему, не произнося ни слова, и протянула ему чашу, пустую, из высушенной тыквы. И хотя разум его кричал, что это обман чувств, порожденный жаждой и усталостью, сердце его уверовало в реальность сей женщины, и он принял чашу, и в тот миг ощутил вкус воды прохладнейшей на своих потрескавшихся губах, хотя сосуда все так же был пуст, и тогда племя, и оазис, и женщина растаяли в струящемся воздухе. И постиг он тогда, что белый мираж – это не иллюзия, а встреча с иной, столь же реальной, параллельной правдой, которая является нам, когда наши собственные силы на исходе, и отвечает на нашу нужду не тем, что мы хотим, но тем, в чем мы по настоящему нуждаемся, – актом веры, который утоляет духовную жажду, оставляя физическую нетронутой, дабы мы помнили о двойственной природе нашего существования.
Притча о времени-змее
Великому хронологисту и летописцу из Багдада, который всю жизнь свою положил на то, чтобы распутать и выпрямить нить времени, дабы подчинить ее законам истории и разума, явилось во сне существо: змей ослепительной белизны, но не подвластный форме, ибо он был одновременно и кольцом, кусающим собственный хвост, и бесконечно распрямляющейся стрелой, и клубком спутанных бесчисленных узлов, и каждый завиток его тела был веком, а каждая чешуйка – мгновением. И сказал змей, не говоря ртом, ибо рта у него не было: «Ты пытаешься измерить меня линейкой, тогда как я – это лабиринт, в котором ты блуждаешь; ты пытаешься заключить меня в свиток, тогда как я – это бесконечный папирус, который сам себя пишет и сам себя пожирает». И от ужаса сего видения летописец вознамерился проснуться, но не мог, ибо змей, обвившись вокруг его сознания, продолжал: «Этот белый мираж, что ты видишь, – это и есть мое истинное лицо: не последовательность, а одновременность; не порядок, а чистый хаос возможностей, свернувшийся в кольцо вечного возвращения; ты же, дабы не сойти с ума, вырываешь из моего тела куски и называешь их «прошлым», «настоящим» и «будущим», строя из них свой хрупкий и уютный мир, который есть величайшая из иллюзий, порожденных мною же». И проснулся мудрец, и более не вел летописей, ибо понял, что истинное время – это не река, а белая змея, которая, притворяясь миражом, является единственной подлинной реальностью, в которой мы существуем, не имея возможности объять ее.
Психоделика Или Три Де Поэзия 17.09.2025 07:26 Заявить о нарушении
Притча о колокольне в море молока
И было так, что мудрец из древнего Феса, чей разум был отполирован как светлая яшма изучением логики и законов божественного, погрузился однажды в полуденный сон, ибо зной был велик, и предстал перед ним необозримый океан, белый, как молоко верблюдицы, и неподвижный, как свинец, над которым небеса, лишенные и солнца, и луны, и звезд, были того же ослепительного и бездушного цвета, отчего стиралась грань между твердью небесной и водной, и путник терял опору, лишаясь точки отсчета. И в сердцевине сего молочного безмолвия, где должен был, по законам мироздания и ожиданиям души, возноситься к Аллаху минарет с полумесяцем, высилась, вопреки всякому смыслу, колокольня из серого камня, увенчанная крестом, чей беззвучный звон раскалывал саму ткань сна, ибо видение было столь явным, что затмевало реальность, но при этом абсолютно чуждым, отторгаемым всем существом мудреца, который, пробудившись в холодном поту, долго взирал на знакомые стены своей кельи, не находя ответа, пока не постиг, что лик абсолютной Истины, которую он искал, может являться в обличьях, нам враждебных, дабы испытать нашу веру не в слепом отвержении, а в способности узреть суть за формой, и что белый мираж не соблазн, а зеркало, показывающее то, что сокрыто в глубинах наших собственных душ, – наши самые сокровенные и самые чуждые нам страхи.
Притча о чайке и рюкзаке с игрушками
Один суфий, чье сердце было очищено от скверны многолетним постом и молитвами, сидя на пустынном берегу океана, что омывает края Магриба, размышлял о бренности мира сего, и внезапно к нему спикировала с небес огромная чайка, белизной крыльев своих слепящая глаза, и бросила к его ногам детский рюкзак, цвета выцветшего на солнце лазурита, набитый доверху игрушками странными и не имеющими смысла: там была деревянная лошадка с крыльями летучей мыши, механический человек с лицом из тикающего циферблата, карта города, которого нет и не может быть, ибо улицы его были извивами какого-то внутреннего органа, и многое иное, отчего ум приходил в смятение. И пока мудрец, в недоумении своем, перебирал эти диковинные вещи, пытаясь постичь их символическое значение, чайка, не издав ни звука, взмыла ввысь и растворилась в белесом небе, оставив его наедине с этой грудой бесполезных знаний, и тогда он осенил себя, поняв, что белый мираж – это не только образ, но и дар, который приносят нам силы извне, дар, состоящий из обломков чужих миров, чужого детства и чужих смыслов, что мы тщетно пытаемся сложить в знакомую нам картину, не ведая, что истинная ценность их – не в разгадке, а в самом акте дарения, в том внезапном и необъяснимом пересечении путей, что и есть главное доказательство непостижимой сложности мироздания.
Притча о женщине незнакомого племени
Шел как-то мудрец-путешественник по раскаленным белым дюнам Руб-эль-Хали, и путь его был долог, а жажда – сильна, и вот пред ним, как это часто бывает в тех краях, где воздух дрожит от зноя, возник мираж: оазис с финиковыми пальмами и прохладным источником, но когда он приблизился, дабы утолить жажду, то обнаружил, что это не деревья колышутся, а стройные женщины неведомого племени в одеждах белее снега, танцующие вокруг сухого колодца, и одна из них, прекраснейшая, с глазами цвета ночи, отделилась от хоровода и подошла к нему, не произнося ни слова, и протянула ему чашу, пустую, из высушенной тыквы. И хотя разум его кричал, что это обман чувств, порожденный жаждой и усталостью, сердце его уверовало в реальность сей женщины, и он принял чашу, и в тот миг ощутил вкус воды прохладнейшей на своих потрескавшихся губах, хотя сосуда все так же был пуст, и тогда племя, и оазис, и женщина растаяли в струящемся воздухе. И постиг он тогда, что белый мираж – это не иллюзия, а встреча с иной, столь же реальной, параллельной правдой, которая является нам, когда наши собственные силы на исходе, и отвечает на нашу нужду не тем, что мы хотим, но тем, в чем мы по настоящему нуждаемся, – актом веры, который утоляет духовную жажду, оставляя физическую нетронутой, дабы мы помнили о двойственной природе нашего существования.
Притча о времени-змее
Великому хронологисту и летописцу из Багдада, который всю жизнь свою положил на то, чтобы распутать и выпрямить нить времени, дабы подчинить ее законам истории и разума, явилось во сне существо: змей ослепительной белизны, но не подвластный форме, ибо он был одновременно и кольцом, кусающим собственный хвост, и бесконечно распрямляющейся стрелой, и клубком спутанных бесчисленных узлов, и каждый завиток его тела был веком, а каждая чешуйка – мгновением. И сказал змей, не говоря ртом, ибо рта у него не было: «Ты пытаешься измерить меня линейкой, тогда как я – это лабиринт, в котором ты блуждаешь; ты пытаешься заключить меня в свиток, тогда как я – это бесконечный папирус, который сам себя пишет и сам себя пожирает». И от ужаса сего видения летописец вознамерился проснуться, но не мог, ибо змей, обвившись вокруг его сознания, продолжал: «Этот белый мираж, что ты видишь, – это и есть мое истинное лицо: не последовательность, а одновременность; не порядок, а чистый хаос возможностей, свернувшийся в кольцо вечного возвращения; ты же, дабы не сойти с ума, вырываешь из моего тела куски и называешь их «прошлым», «настоящим» и «будущим», строя из них свой хрупкий и уютный мир, который есть величайшая из иллюзий, порожденных мною же». И проснулся мудрец, и более не вел летописей, ибо понял, что истинное время – это не река, а белая змея, которая, притворяясь миражом, является единственной подлинной реальностью, в которой мы существуем, не имея возможности объять ее.
Психоделика Или Три Де Поэзия 17.09.2025 07:26 Заявить о нарушении
Если говорить о путешествии из Феса в Каир, то стать персонажем этого романа можно в любой момент, пока не дописана финальная глава. Рецензии лучше оставлять под публикуемыми главами (о правилах написано в первой части). Работа на этот сезон долгая и "нудная" - в основном статьи, эссе, обзоры - литературоведческая обвязка собранного материала (и одновременно "доборка" материала). Темы и вариации любые, пока зачины...
Психоделика Или Три Де Поэзия 17.09.2025 07:33 Заявить о нарушении
Психоделика Или Три Де Поэзия 17.09.2025 07:33 Заявить о нарушении
Притчи к стиху))) вопрос, стихи должны быть ориентированы на восток? и выбор героя зависит от этого? То есть, это кто-то или что-то из восточного эпоса? Или Дана свобода?
Конышева Оксана 17.09.2025 10:49 Заявить о нарушении
Конышева Оксана 17.09.2025 10:49 Заявить о нарушении
На первом этапе желательно прочитав главы романа ввести своего персонажа подстраиваясь под общую тему. Задавая тему, образ мысли и действия (персонажа) стихотворением - задается его жизнь в контексте романа-путешествия, которая может быть представлена эпизодом... и далее (от желания и интереса). // притчи это настройка на возможного героя
Психоделика Или Три Де Поэзия 17.09.2025 11:20 Заявить о нарушении
Психоделика Или Три Де Поэзия 17.09.2025 11:20 Заявить о нарушении