Коронация

Здравствуйте, мастер. Вы всё ещё помните,
Сотни имён, растворённые в омуте?
Как сочинили нас в маленькой комнате?
Ждёте спасения, только надежда мала.
Можно попозже, но лучше заранее:
У медсестры сейчас недомогание,
Доктор ведёт сам себя на заклание,
А у сиделки, поверьте, другие дела.

Мастер, вы знаете, нас больше тысячи
Каждый из нас что-то бросит и высечет,
Ты же писатель и гений всевидящий,
Можешь припомнить хотя бы последнюю треть?
Там на страницах задуманной повести,
Ты убивал без зазрения совести,
Всё элегантнее, злее, сноровистей,
Ты же придумал, что все мы должны умереть.

Скепсис на сердце грохочет доспехами
Через стихи с небольшими огрехами,
Разум рябит пустотой и помехами,
Выжженный намертво серо-стальной худобой.
Факты мешаются вместе с теорией.
Все, кто убит твоей новой историей,
Вздернут на рее кривой траекторией,
Все персонажи сегодня пришли за тобой.

Сшитая словом, сюжетом, волокнами
В душной палате с закрытыми окнами,
Песнь соловья, унесённая Прокнами
Тихо таланты уводит на гордый Парнас.
Мы рождены полумёртвыми главами,
Черно-прозрачными, бело-кровавыми,
Глупый поэт, со своими забавами,
Ты ведь не нужен теперь никому, кроме нас.

С текстом сгорело твоё завещание
Литературный отец, на прощание,
Всё удивительней, необычайнее,
Чёрное небо засыпал седой веронал.
Кто-то меняет слова на сокровища,
Мы - черновик без намёток и прозвища,
Литературные дети чудовища,
Предпочитавшего только печальный финал.

Где потолок обратился драценою
Там, в полутьме, за разрушенной сценою
Мы отдаём тебе самое ценное:
Новые рифмы, и самую лучшую роль.
Где-то в ночи, за серебряным хвойником,
Между реальностью и подоконником,
Нам, персонажам, а ныне, покойникам,
Нужен владыка, и новый чернильный король.

Бездна огня и намокшего пороха,
Тихое эхо от крика до шороха,
Нужно успеть до пурпурного всполоха:
Солнечный свет, как всегда, перегнёт балансир.
Мёртвое поле. Тюльпаны. Акации.
К черту судьбу, торжество, интонации,
Быстрая смерть, а потом коронация -
Всё остальное оставим на завтра, мессир.

Тянется к крыше сухая ландольфия,
Плачут рубинами Нюкта и Орфия,
Боль не заглушишь уколами морфия,
Но ведь в аптечке остался последний патрон.
Нить обрывается, врёт хиромантия,
Твой некролог - как приказ и гарантия
Старый халат - королевская мантия,
А инвалидное кресло, практически, трон.

Старая рукопись с тысячей подданных,
Сотней судеб, заключённых в фактотумах,
Бережно вытянет жребий на вотумах
И превратится в  угрюмое пламя костра.
Каждую среду, а так же по вторникам,
На ночь сиделка уходит с любовником,
Двери закрылись вьюном и терновником,
Доктор уснул. На посту умерла медсестра.

Термины снова теряют отличие
Бедный поэт обретает величие,
Смерть многомерна, как строки каприччио,
Сумрак оскалился, бархатом к шее приник.
Через углы проржавевшего гафеля
Буквы теснились, взлетали и графили:
Бледные плиты остывшего кафеля
Пишут холодный, как осень, последний дневник.

Над атеистами и богомольцами
Под водопадоми, реками, морцами,
Синие пальцы унизаны кольцами
Пульсоксиметров, и жезл сжимает рука.
О тишину, как о лезвие, резаться
В белом свечении стылого месяца
Первосвященник несёт околесицу,
Труп на престоле глядит на живых свысока.

Старый могильщик с короной торопится
В тронную залу бесцветного хосписа,
Там где сгорая, от шеи до пояса,
Сгнившие звёзды исполнят двойной кабриоль.
Падают с неба и пепел, и паприка
Слушайте все, и запомните накрепко
И Амстердам, и Триана и Априка,
Наш король умер. Да славится мёртвый король!