Мы черпаем друг друга, как вещество из звезды
как вещество из звезды —
жадно, до донца, до дрожи в гравитации.
Каждый — как белое карликовое "я хочу",
вечно готовый сгореть в сверхновой попытке
стать для кого-то всем.
Мы будто не верим, что в мире возможно
быть просто рядом —
мы ищем сияние, шум, идеал,
как телескоп Хаббл ищет квазары,
заглядывая в детство Вселенной,
лишь бы поймать подтверждение своей мечты.
В мужчинах живёт природа комет —
они летят, оставляя за собой след
прошлых жажд и новых поисков,
вечно мимо, вечно дальше,
им нужна орбита, что не держит,
им важен холод свободы,
но тянет к теплу,
которое они вначале обгоняют,
а потом робко смотрят ему вслед.
Женщина же — как экзопланета в зоне обитаемой,
где есть кислород, мягкий климат, вода,
но всё же она — не центр системы.
Часто она хочет быть солнцем для чьего-то мира,
хочет, чтоб к ней летели миссии,
чтобы смотрели сквозь облака и говорили: «Здесь можно жить».
Нам всем нужно слишком много:
восхищения, смысла, близости, блеска,
но редко кто умеет просто отдавать —
чаще мы только извлекаем.
Извлекаем из взгляда, из слова, из молчания,
из касания и отсутствия.
Как черные дыры — поглощаем,
но даже не замечаем,
что излучаем реликтовый фон —
наше эхо былой любви,
что расходится во все стороны
в виде тонкой, усталой тоски.
Космос учит, что идеалов не существует —
лишь симметрии, что рушатся
под давлением жизни,
лишь туманности,
в которых рождаются звезды
из хаоса, пыли и одиночества.
Мы просим слишком много от одного сердца,
как будто оно — многозадачный процессор,
а не хрупкий нейтронный шар,
сжатый и пульсирующий.
Мы ищем универсальность —
а мир устроен фрактально:
в каждом отражении — кусок правды,
но ни в одном — целая истина.
И всё же мы ищем.
Потому что заложено:
вечно расширяющийся поиск,
как вселенная, что никогда не остановится.
И, может, главная нежность —
в том, чтобы просто знать:
никто не обязан быть всем,
и никто не обязан быть ничем.
Иногда любовь — это просто орбита,
где два тела двигаются рядом,
не пытаясь стать одним.
Иногда — это уважение к физике другого,
не вмешиваться в гравитацию,
не требовать сверхновой.
А быть — своей звездой,
горящей не потому, что тебя кто-то зажёг,
а потому, что ты — плазма, топливо, путь.
И когда это поймешь —
становится тише.
Чуть менее одиноко.
Тише.
И правильно.
И ни разу не больно.
Свидетельство о публикации №125091603632