Венгрия 5. Фрагмент из повести Отец

Венгрия


Ангелика стояла перед дверью вагона, провожая Леви:
- Ну, прощай же, мой дорогой! То есть, не “прощай”, а “до свидания”- кокетливо поправилась ещё молодая женщина с симпатичным, смуглокожим лицом, нарядно и дорого одетая, с образцовым макияжем и маникюром, - веди себя хорошо и привези какой-нибудь сувенир,- добавила она, смешно кривляясь и складывая губки бантиком. - Ну же, дорогой, - до свидания! Чмоки-чмоки, - протянула она свои ярко накрашенные губы, и бантик трансформировался в трубочку, к щеке Леви. Леви стоял на подножке рядом проводником, который готовился махнуть, дать сигнал машинисту к отправке поезда.
Откуда взялась эта Ангелика? Они познакомились в скверике у Советской гостиницы в один из редких солнечных летних деньков. Автобус привёз туристов из Финляндского путешествия, куда они ездили на закупки и теперь водитель высаживал их, чтобы они и каждый могли разбрестись, разъехаться по своему назначению. Леви проходя мимо автобуса и видя сияющую женщину совершенно не финской внешности, обронил ей какую-то приветливую не обязывающую фразу, которая та поймала ухватила и разговор завязался. Женщина, Ангелика, была довольно словоохотливая, даже болтливая и поведала, что она ездит в “Финку” на “шоппинг”, а купленное тряпьё перепродаёт местному населению втридорога и этим живёт. Ангелика охотно предложила Леви свой домашний номер телефона, так их отношения завязались. Леви спросил тогда же у неё, замужем ли она, и Ангелика, легкомысленно ответила, что мол “да”, но “это не считается”, поскольку она с мужем как с мужчиной давно не живёт, а только “проживает на общей площади”. Леви, так и смотрел тогда на неё, как на незамужнюю, хотя по прошествии времени сожалел об этой связи и задним числом думал, что лучше ни с какой замужней женщиной не начинать никаких отношений, чтобы она не утверждала о своём муже. А, если и начинать, то лишь при уверенности, что женщина действительно свободна, или, в крайнем случае, вдова или официально разведённая. В любом случае, Леви совсем понимал почему, Ангелика так к нему привязалась.  Каждое утро, отведя своего сына в Детский садик на бывшей улице Герцена, она приходила к Леви в квартиру. Был достаточно ранний час и Леви ещё спал или только просыпался. Ангелика будила его, принося с собой с улицы в своих густых каштановых волосах утреннюю свежесть пробуждающегося города, а в руках авоську с пачкой кефира. Стрелки часов бродили около цифры 8. Раздевшись, она подлезала к Леви под одеяло, жалась к нему, чтобы уместиться на узенькой одноместной кровати, пыталась согреться от питерской рассветной промозглости и согреть Леви своей любовью, лаской и заботой, которые ей необходимо было кому-то отдать. Леви охотно принимал эту любовь с мужским самолюбием и природной потребностью, сознавая, что кроме этой Ангелики у него никого не было, чтобы это сделать. Леви так никогда и не смог понять, зачем она приходила и зачем ложилась - ни сексуальной, ни похотливой она не была, а от Леви какой-нибудь явной материальной выгоды не имела. После взаимного “согрева” они поднимались с кровать, умывались, одевались и шли “в город”, в какое- нибудь кафе, где вместе завтракали. Теперь она стояла на перроне и махала вслед уходящему, уползающему, подобно гигантской гусенице, сожравшей много суетливых людишек, по-прежнему копошившихся в её чреве, поезду, который пересчитывал шпалы всё быстрее и быстрее, и удалялся всё дальше и дальше.
Леви выглянул в иллюминатор: непроглядная темень, в которой уже нельзя было отличить небо от моря - сплошная темень и ночь. Хелен, не имея сил раздеться, здесь же, уставшая после, может быть, самого длинного Первого апреля в её жизни, заснула поверх одеяла и теперь мирно похрапывала, как какой-нибудь шофёр из грузоперевозок.
Эту поездку в Венгрию Леви получил от своей любящей мамочки, а она, в свою очередь, приобрела её на своей работе, в проектном институте через какой-нибудь профсоюз или профком. Мама путёвку приобрела, а Леви поехал. В программе поездки было проживание в Будапеште с прилагающимися экскурсиями. Весь тур должен был длиться неделю. Что почерпнул Леви хорошего с этой экскурсии, в которую так ратовала его отправить родная мамочка? Она, возможно, хотела, чтобы её сынок посетил музеи, познакомился с архитектурой, историей мирового, великого города Будапешта. Куда там! Леви, почерпнул лишь новых дурных знакомых и столь же дурной опыт происшествий, из которых он вышел, как гусь из воды, благодаря лишь Высшей милости и чуду.
Леви не помнил, совершенно не помнил, как они ехали и когда приехали, в какой гостинице остановились. Эпизоды, сохранившиеся в его памяти, вызывали только постоянное раскаяние и покаяние в продолжение последующей его жизни, когда он о них вспоминал. Первое компания. В этой поездке он познакомился с тремя людьми, которые между собой уже знакомы были: Саша Чушок, когда-то работавший барменом пробавлявшийся, насколько мог понять Леви, мелкой контрабандой. Человек изрядно осторожный, при любых щекотливых ситуациях хватавшийся за сердца и избегавший быть вовлечённым в ту или другую авантюру. Несмотря на эту осторожность, постоянно находившийся рядом с теми, кто в подобных авантюрах участвовал. Мишка, старый развратник и беспробудный пьяница, как, впрочем, и большинство российских мужиков и Володя по прозвищу Гризли-енот. Этот персонаж заслуживает отдельного внимания, чтобы на нём остановиться. У Володи была большая, роскошная квартира в центре Петроградки, красавица жена Лариса, сам он был видный мужчина, спортивного телосложения, высокого под два метра роста, с неглупым и симпатичным, если бы не вдавленный нос, казавшийся унесённый с серьёзного боксёрского поединка, лицом.  Володя никогда боксёром не был и спортом никаким не занимался, но внешний вид его был очень солидный - он знал это и пытался извлечь из этого максимальную прибыль. Вся эта “прибыль” Володи ограничивалась двумя страстями: кражами и девицами. Леви помнит, как ему было неудобно, когда этот гризли зашёл с ним в один обувной магазин и без всякого стеснения положил к себе в сумку кроссовки, а на кассе оплатил лишь шнурки. Леви было отвратительно мерзко, поскольку он чувствовал себя невольным соучастником. Леви также думал, что персонал магазина видит, что этот говорящий по-русски здоровяк крадёт их вещи, но не хотели связываться, справедливо опасаясь нежелательных последствий. С этим Гризли они решили попробовать местных проституток. Они долго искали их, хотя на деле казалось, что весь Будапешт только из них и состоял, и нашли под вечер. Завязав разговор на любом языке, кроме русского, который “обычного иностранца” отпугивает, они зазвали двух девиц к себе в номер и после того, как дело было сделано, начали вновь общаться на своём родном языке, а девицам заявили, что они “русская мафия”, после чего девицы не пожелали платы и поскорее ретировались. Ни “Гризли”, ни Леви венгерского языка не понимали, поэтому дальнейшие пожелания девиц их совершенно не тронули.
Когда после этой заграничной поездки, Леви пару раз навещал Владимира, и непременно заставал его в подпитом или сильно подпитом состоянии. Поскольку на Леви также, как и на большинство людей, произвёл солидный вид Володи, то он каждый раз надеялся, что с ним можно будет совместно организовать какой-нибудь бизнес, общее дело. Все из встречи заканчивались тем, что нескончаемо озабоченный Володя спешил сесть в свою “тачку”, поиграть в такси. Он высматривал голосующих в толпе женщин и в течение поездки развлекал из залихватскими рассказами бывалого мачо, в продолжении которых склонял своих пассажирок склониться к его чреслам. Когда Леви спросил, как он не боится заразы, то тот ответил, что “нет, не боится”: что, дескать, в его бардачке лежит волшебная промывка, которой после каждого сеанса он промывает инструмент.
Володю можно было назвать законченным наркоманом - наркоманом по сексу и алкогольным наркоманом. Когда Леви спросил как-то его жену, как она всё это и так долго терпит, та сказала, что ей очень нравится их квартира, что она работает косметологом в своём кабинете и, что лучше уж она будет терпеть. Так она и терпела. Их единственный ребёнок, мальчик вырос, вымахал также, как отец, под два метра, и пытался самостоятельно устроить свою жизнь и свой быт.
Видя, что общение с соотечественниками из их группы могут принести только неприятности, Леви решил в одиночку заняться исполнением своих планов. У него, как и у многих его соотечественников был “пунктик” - покинуть родину, бежать за кордон, за границу. Кто-то рассказал ему, что в американском посольстве в Будапеште можно получить визу в США. Леви наметил себе день, выяснил адрес и маршрут, и с утра отправился в консульство.
После формальных вопросов Леви запустили в здание. Он поднялся на второй этаж, огляделся. К нему вышел чиновник из кабинета и на неплохом русском языке начал выяснять, почему Леви хочет получить визу в их процветающую страну:

- Здравствуйте.
- Здравствуйте. Вы хорошо говорите по-русски, - сделал Леви комплимент секретарю консульства.
- Да, спасибо, я учился. Давайте, пожалуйста, к делу,- предложил секретарь.
- Я не хочу, не могу возвращаться в Советский Союз, - заявил юноша холёному, безукоризненно одетому в костюм и голубую сорочку с галстуком секретарю.
- Почему это? Вас притесняли? Вы диссидент? Вы против советской власти?- перечислял свои вопросы-догадки отлично проинструктированный сотрудник.
- Нет, я не против советской власти. Я даже за неё.
- Как так? Объясните, пожалуйста, - невозмутимо попросил сотрудник.
- Понимаете, я сам офицер Госбезопасности. Но в правительстве сейчас предатели и бандиты, воры. Они грабят, разворовывают страну и народ, а тех, кто с ними не согласен, они ликвидируют. На мою жизнь несколько раз покушались из-за моих политических убеждений и поэтому я хочу просить сейчас здесь политического убежища, поскольку для меня нет возможности возвращаться назад.
Американский сотрудник сильно опешил от такого обращения и сильно задумался. Выслушивать просьбы беженцев в эти годы стало для него настоящей рутиной, но такую мотивацию для предоставления убежища он слышал впервые. Он глубоко задумался:
- Вы можете ещё что-нибудь добавить? Вас пытали, мучали?
Леви колебался. Внимательно взглянув на сотрудника, он закатал рукав рубашки на левой руке, а потом расстегнул на несколько пуговиц ворот:
- Посмотрите, пожалуйста. Вы видите это?
- Да. Это номер.
- Это наколотый номер для политических заключённых, в специальных лагерях, - и указав на грудь, добавил: а этот шрам - от пулевого ранения. Вы спрашиваете, пытали ли меня. Я Вам отвечаю - да. И спрашиваю повторно: вы можете выдать мне визу в вашу страну?
Настрой чиновника вдруг стал ещё более официальным, и, надев непроницаемую маску, он произнёс:
- Заполните сначала, пожалуйста, анкету.
Леви взял формуляр, кое-как заполнил его и протянул в низко расположенное окошко. Внутри формуляр приняли.

- You have a nice day, - прозвучало из окошка.
- Вы мне поставите визу в паспорт?- спросил парень, нагнувшись и приблизившись к полукругу вырезанному в оргстекле.
- Sorry, I am not understand, -  был лаконичный ответ. Леви настоял, чтобы вызвали того же самого сотрудника, говорящего по-русски, с которым он начинал весь этот разговор. Дверь в кабинет приоткрылась:
- Что Вы ещё хотите? - спросил похожий на манекена чиновник.
- Вы мне выдадите визу в вашу страну?- повторил свой вопрос проситель.
- Вы указали Ваш адрес? - прочеканил секретарь.
- Да.
- Я имею ввиду здесь, в Будапеште.
- Нет, а зачем?
- Укажите, пожалуйста, с Вами свяжутся, - не терял ни терпения, ни хладнокровия вышколенный секретарь.
- Но я проживаю сейчас в гостинице, - продолжал дискутировать соискатель на визу.
- Даже если в гостинице, укажите, это, пожалуйста, - манекен поставил под дискуссией окончательную и жирную точку.
Леви подошёл к окошку, нагнулся к протянутому формуляру и казённому на витой верёвочке ручке. Сверился с адресом, указанном на выданной администратором карточке, и заполнил.
- Вы сообщите мне о вашем решении?- послал он последний вопрос в полукруглые ворота оконца? Understand me?
- You must by waiting. You shall taking one answer, one message. Goodbye.
- Goodbye, - бросил через плечо парень направляясь быстрее прочь, сбежал по лестнице, широко распахнул и вышел на просторную будапештскую улицу.
- Подонки. Подонки и бюрократы, - процедил он, - только силы высасывают, под кожу пытаются залезть, а дать ничего не могут и не хотят - ни участия, ни помощи. Подонки и лицемеры, ещё раз отчаянно махнул он в сторону здания посольства с развивающейся перед ним на палке куске полосатой матрасной ткани, которые эти подонки спесиво  называли флагом.
Леви быстро шагал прочь от этого отталкивающего здания, с отталкивающими манекенами-людьми и их отталкивающими бесчеловечными порядками. Прочь и наугад, желая проветрить



голову и лёгкие шагал Леви. Он шагал широко вдоль трамвайных путей по серому влажному тротуару, решив только спустя некоторое время спросить, в каком направлении находится его гостиница. А сейчас он должен был только уйти поскорее прочь от места, к которому ещё так недавно стремился и, которого жаждал.
   В программу поездки группы Леви входила не только возможность бесцельно слоняться по городу и магазинам, но и какие-то культурные, исторические экскурсии. Одной из такой экскурсий стала поездка в отдалённый венгерский городок на границе с Австрией. Леви не запомнил ни достопримечательности этого городка, ни его исторической ценности, ни для чего их всех в него повезли. Его воображение поразило только месторасположение этого географического пункта - его близость с австрийской границей. Он уже, впрочем, от кого-то слышал, что из Будапешта в Австрию можно уехать обычной электричкой, а однодневную австрийскую визу поставить в паспорт чуть ли не прямо на вокзале. Но на дальнейшее зондирование этого слуха, после случая с американцами, у него не было более ни сил, ни желания, да и время поездки истекало: уже через какие-то пару дней вся группа должна была возвратиться обратно в Ленинград.
Озадаченный новой идеей и планом, парень сидел в номере новой для них гостиницы, изучал местную карту и размышлял, размышлял, размышлял… Мысли в его голове проносились со страшной скоростью подобно эшелонам, которые не успеваешь разглядеть, когда они проносятся мимо, а в глазах от них остаются лишь размытая длинная от горизонта до горизонта полоса, да страшный стук в ушах от колёс по рельсам, как стук от невероятно напряжённо работающего сердца, которому не даёт покоя беспокойный и бестолковый мозг. Леви пытался если не притормозить свои мысли, то хотя бы поймать их, записать по мере возникновения в тетрадку. Необузданные эти мысли, как и летящие на полной скорости без тормозов поезда, могли принести лишь беспорядок и разрушение. Перебирая в памяти происшествия дня, он вспомнил, как впервые обратив внимание на свою соседку по сиденью в автобусе и, заметив её выраженную еврейскую далеко не симпатичную внешность, сказал ей: “Выходи за меня замуж. Пойдёшь? Вместе уедем в Америку.” На что молодая женщина взглянула на него, как на помешанного, только что не покрутила пальцем у виска и спокойно, без лишних эмоций, произнесла: “Нет, не пойду. Спасибо”. Более незадачливый жених не обращал на свою соседку предположительно еврейского происхождения никакого внимания, и не обращался к ней ни с вопросами, ни с предложениями. Сейчас, оставшись один в небольшой уютной комнате, освещённой мягким светом небольшой лампочки в потолке, он собирался в своей новый побег. Побег в совершенную неизвестность, наугад, и непонятно для чего. В этот раз побег очень серьёзный - за границу, на Запад, в настоящую “западную” капиталистическую страну, в Австрию.
Сложив в карманы курточки свои скромные пожитки, паспорт и какие-то мелкие деньги, Леви отправился в ресторан гостиницы, вниз по лестнице, где уже должны были собраться все люди из их группы. Вкусно поев и подкрепившись перед предстоящим “марш-броском”, он вновь поднялся к себе в номер, огляделся, ничего ли не забыл и, погасив свет, вышел из номера и из гостиницы. Была безоблачная ночь. Налитым соком неизвестным фруктом висела луна над головой, небо глубокое и бархатисто тёмно-синее с густо рассыпанными по нему блестящими крошками-звёздами. Леви оглянулся на одиноко стоящую коробочку отеля, с уютно светящимися квадратиками-окнами, поглядел на небо и зашагал вперёд по дороге в направлении австрийской границы, согласно данным карт, которые он, как ему казалось, добросовестно изучил.
Шагая по дороге, путешественник погрузился сначала в ночную тьму, но ненадолго: вскоре из леса показалось большое пятно света - работающая заправка. К этой заправке подъезжали и заправлялись автомобили с австрийскими номерными знаками. Заправившись, они двигались в направлении заветной черты, разделяющей два кардинальных мира, свободного и несвободного, как тогда ещё по своей юношеской наивности полагал это мечтательный паренёк. Леви, укрытый тенью леса, стоял и наблюдал за происходившем на этом небольшом освещённом пятачке среди густого и тёмного леса и думал о том, как бы хорошо было сейчас подойти к любому автомобилю и попросить взять его с собой в Австрию, подвести, подбросить или, по выражению сегодняшнего времени, “дать лифт”. Он стоял под ветвями густых еловых лап и прямо физически ощущал, как он подойдёт сейчас к любому из этих водителей и скажет ему: “Guten abend. Eine sch;hne nacht, doch? Wollen Sie bitten mir mitnehmen nach ;stenreich? Jch m;sse dort echt sind”.
Парнишка был свято уверен, что любые люди видя одинокого юношу, обязательно проникнутся к нему и с превеликой радостью возьмут к себе в кабину автомобиля. Самой поразительной была его необоснованная уверенность в том, что паспорт и документы на границе спросят для проверки только у водителя, а пассажирам предъявлять ничего не будет надо. Так и стоял он, забыв и не замечая времени, окружённый еловыми лапами и исходящим от них дурманящим ароматом, ведя умозрительные диалоги с каждым австрийским водителем, которого он мог разглядеть из своего укрытия. Наконец он решился. Повернувшись к лесу, он шагнул в его таинственную тьму, но с таким намерением, чтобы двигаться параллельно видневшейся из-за стволов дороги. Леви ступал и ступал наугад, хрустя сухими ветками, шурша иссохшими, покоящимися на мягком, податливом и влажном грунте листьями. Где-то вдалеке, с правой стороны, мелькали огоньки изредка проносившихся автомобилей. Вдруг из ночи, из мрака, выскочила сначала одна фигура с протянутой вперёд рукой, а в ней предметом, по очертаниям которого можно было заключить, что это пистолет, потом другая с таким же предметом в вытянутой руке. Тёмные фигуры начали кричать на Леви, выкрикивать что-то на совершенно непонятном языке, непохожим ни на какой другой язык. Видя, что Леви их не понимает они перешли на подобие английского языка с очень диковинным выговором:
- Where You going? Where You from? Here is prohibited to walk! You must us to following!
По какому-то наитию наш герой осознал, что сейчас лучше не спорить, молчать, не пытаться бежать и следовать за этими тёмными людьми ещё и потому, что у них не только количественный перевес, но и перевес в виде оружия, которое они имеют право использовать. Незадачливому беглецу совершенно не хотелось расплатиться за безвинную прогулку по венгерскому лесу испорченным дырками от венгерских пуль телом, и он покорным осликом семенил за этими агрессивными и крикливыми лесными персонажами.
Служебная машина со служебной окраской подъехала к блочному белого цвета зданию, залитому неоновым светом ярких фонарных ламп. Леви вывели из автомобиля и завели в это здание, и всех группой они спустились в бункер. В небольшой комнате, ничем не отличающейся от подобных комнат дознавателей советских времён, с него сняли наручники, больно давящие на запястья. Леви смог достать руки из-за спины и расправить их. На обстановке “кабинетика”, как и на здании, и вообще на всём здесь покоилась атмосфера, дух СССР. Задержанному показали на стул, жестом предлагая сесть. Он сел. Двое перевозбуждённых взвинченных мужиков начали наперебой обращаться к Леви на знакомых им языках, с целью определить и выяснить, какой же он всё-таки национальности и из какой страны гость. Как уже было сказано ранее, Леви по какому-то наитию, пророческому сообщению, решил не говорить по-русски, не признаваться, из какой он страны. Задержавшие его, предположительно, пограничные чиновники изгалялись как только могли, пытаясь выудить из него слова и информацию, чтобы определить - кто же это перед ними. Они достали листик с флажками разных стран и нетерпеливо тыкали в них грязными пальцами, надеясь что задержанный покажет на один из них и тогда наконец-то настанет ясность в вопросе его происхождения. Но Леви решил “включить дурачка” - он сидел и безвинно хлопал глазами смотря на взмыленных разошедшихся чиновников, неизменно повторяя:
- Mina en ummarra. Mina olen kavella metsassa. Se oli hyvin s;; en kaunis luonta. - Что в переводе на русский язык буквально значило : “Я не понимаю. Я гулял в лесу. Была очень хорошая погода и красивая природа.”
Венгры слушали и вслушивались, стараясь понять какой же это всё-таки звучит язык, и ещё больше бесились сознавая, что с ними говорят не на тарабарщине, а на настоящем языке, которого они совсем не знают. Это очень интересный феномен, по которому эти два языка объединены в финно-угорскую группу, но ни один, ни другой народ не понимают ни слова из “родственного” им языка. Венгерские чиновники продолжали настаивать, придумывая различные трюки с тем, чтобы понять страну происхождения задержанного, а задержанный продолжал играть роль “дурачка”. Так продолжалось до глубокой ночи. После бесплодной игры в лингвистический пинг-понг, чиновники наконец сменили тактику - стали выведывать, в какой гостинице остановился их задержанный. Им необходимо было увидеть его паспорт, а он упорно не хотел ни признаваться, что паспорт был при нём, ни тем более показывать его.
- Почему ты нам сразу не показал своего паспорта?! - в бессильной злобе, с раскрасневшимся лицом и брызгая мутной слюной на Леви, визжал один пограничный чиновник. - Почему ты не сказал, что ты из СССР?
Леви стоял перед открытой дверью своего оставленного номера, в которым за недолгое время его отсутствия не произошло никаких изменений и невозмутимо смотрел на двух чиновников, казалось, готовых на него броситься и растерзать. Был приглашён переводчик, и задержанный ещё раз хладнокровно пояснил, что он прогуливался по лесу и, возможно, заблудился; что он не знал и не подозревал о близости австрийской границы.
- А почему ты не сказал нам, что ты из СССР, что ты русский? Почему ты говорил с нами на этом языке, которого мы совсем не понимали? А ты ведь видел, что мы не понимаем? - продолжал истерично допытываться пунцово-мордый.
Леви снисходительно вздохнул и миролюбиво, примирительно ответил:
- Я с вами разговаривал на своём родном языке, на котором со мною в детстве разговаривала моя мама. Когда человек попадает в ситуации подобно этой, он машинально начинает говорить на языке из детства. Вы ко мне обращались непонятной для меня речью и я вам, в смятении и растерянности, отвечал словами, которые были вам непонятны, - безоговорочно парировал путешественник из Советского Союза.



Пограничные чиновники поняли всю бесполезность дальнейших дискуссий и то, что на этот раз их служебное рвение не принесёт желаемых плодов - таких, как ареста, мордобоя, других истязаний. Понимая, что на этот раз им придётся уйти “не солоно хлебавши”, они отчаянно махнули рукой в сторону оппонента и что-то произнесли на прощание. Они произнесли, а приглашённая переводчица перевела, но уже не дословно, а только смысл сказанного:
- Они вам сказали, что вам чертовски повезло, и что заговори вы по-русски или если бы они сразу знали, что вы из России, вам было бы несдобровать.
Крикуны ушли, а Леви направился к себе в номер, сопровождаемый шутками и репликами со стороны сотоварищей путешествия по поводу  незадачливого побега. Он отворил дверь в этот маленький, но уютный номер, страстно предвкушая очень желанный покой. После этого происшествия никаких событий, достойных памяти, не произошло и благополучно пережив оставшееся время венгерского тура, Леви в составе той же группы туристов возвратился на вокзал, с которого уезжал.
На вокзале было серо и мокро. Лениво моросило. Классическая петербургская погода. Никто не встречал - ни Ангелика, ни какая-либо другая девушка, которой Леви был бы очень рад и которой у него никогда не было. Он зашёл в телефонную трубку и набрал домашний номер.
- Да, сынок. Я очень рада. Тебе понравилось? Хорошо. Приедешь сейчас домой? Буду ждать. Целю, до скорого.
Короткие гудки зазвучали между ним и мамой, прервав связь. “Только родным и близким, которых мы, зачастую, не ценим, и их любовь и заботу принимаем как нечто должное и обыденное, мы по настоящему нужны”- размышлял парень, слушая протяжные неустанные гудки из трубки. Казалось, что падающие капли тоже слушали эти монотонные и согласно этим звукам создавали свой “падающий с небес” танец, танец падающих и разбивающихся прозрачных капель, разбивающихся о землю и неразличимо исчезающих на блестящем асфальте.
- У-у-у-у; кап-кап-кап, - грустно звучал импровизированный дуэт, а Леви думал, зачем он нужен Ангелике, а она ему.
Он вспомнил, как он просил её поехать с ним за компанию в город Волхов, чтобы забрать купленный там его первый “отечественный” автомобиль “Лада двадцать один ноль семь”, как она отказалась, а он сначала долго ехал в электричке, а потом за рулём автомобиля по заснеженной ледяной насыпи. Как его, не умеющего ездить водителя, несколько раз заносило, как один раз его только что купленный автомобиль повис над пропастью, и Леви-шофёр, стоя по грудь в колючем сугробе, выталкивал его обратно на дорогу с незнакомым водителем Запорожца, решившим откликнуться на призыв о помощи и помочь “товарищу на дороге”. Когда наконец Леви довёл этот автомобиль до проспекта Огородникова, его ноги и руки настолько дрожали от напряжения, что у него не хватило сил заехать на нём во двор. Он это сделал только через несколько часов. Впоследствии Ангелика охотно каталась с ним на этом автомобиле, а когда Леви предложил ей уехать за границу, она безразлично ответила:
- Знаешь, дорогой, ты поезжай, устройся, осмотрись, получи жильё… И потом свяжись со мной - тогда и я подъеду.
Ангелика была яркой внешности, чёрные глаз, чёрные волосы, смуглая кожа, при некоторой фантазии даже похожая на евреечку,  да и кто в наше время скажите не похож на еврея. Кубанская казачка, как она сама себе рекомендовала. Город Славинск на Кубани был городом её рождения. Она приехала в Ленинград, чтобы поступить в ремесленное училище, где- то немного подрабатывала, где-то чему-то училась. От государства или какой-то компании получила в безвозмездное пользование комнату недалеко от Апраксина двора; хороша комната, хорошая локация. Она, как и большинство девушек любила модные, западных производителей вещи, частые обеды в ресторанах, внимание мужчин. О своих подругах она рассказывала всю их подноготную и из этих рассказов выходило, что подруги помимо официального мужа имели подчас двух, а то и трёх любовников. Обладание такими любовниками, как мог понять Леви, было вовсе не от неудержимой страсти сладострастия, а от заниженной самооценки, комплексов, желания утвердиться в первую очередь в своих собственных глазах этими хвастливыми рассказами перед подругами; рассказами походившими на какое-то дикое соревнование. Может, фактор финансовый, фактор подарков имел некоторое влияние в этом явлении. О корыстной стороне такого поведения Леви подумал только после того, как долго ничего не слыша об Ангелики, она позвонила ему вдруг и без обиняков требовательно заявила: “Купи мне квартиру.” Леви настолько тогда опешил, что ничего ей не ответил. Они больше не встречались. Он только слышал иногда краем уха, что она искала какого-то гламура в “свете”, признания, знакомилась и пыталась сохранять отношения с жёнами местных питерских авторитетов, бандитов, картёжников, глав ОПГ. Сидя с ними в ресторанах за бокалом “шампусика”, и лениво помешивая в нём вилкой, чтобы потом избавить кишечник от докучливых, неуместных газов, она жадно выслушивала истории от угасающих, потасканных жизнью женщин, о подвигах, порой приукрашенных, своих мужей, историй о вымогательстве, грабежах, разбоях, дележе уж очень жирной добыче.


Слушая это с неподдельным участием, Ангелика, видимо, приобщалась к героизму и отваге тех отчаянных “деятелей”. Впоследствии, слышал о ней её когда-то близкий знакомый, что она “образумилась”, вышла даже во второй раз замуж, родила ещё двух сыновей, то есть, стала образцовой хозяйкой, матерью, женой. Быть матерью трёх сыновей, хоть бы и от разных мужей, внука не так уж и плохо, хотя, если её слова когда-то не были блефом и позёрством, она могла иметь и дочь, не дав её убить ещё на внутриутробном периоде. В любом случае, как когда-то ещё ребёнком слышал Леви от одного умудрённого жизнью уже немолодого еврея, что жена - это самая главная лотерея в жизни каждого мужчины. Сам он был видным, обаятельным парнем и нравился женщинам, с которыми ему по его неопытности и неразборчивости не везло: с шлюхами он завязывал краткосрочные отношения, тратя на них ресурсы, семя и время, а чистых девственных берёг для будущей женитьбы, боясь к ними прикоснуться, а потом так и терял из поля зрения.