25. глава из поэмы Камень-память

На корабле осеннем листья,
как паруса, летят волной,
стремятся выше, выше взвиться
и облетают край степной,
ложатся в поле, по тропинкам
под золото густым ковром
и покрывают все тростинки,
как будто бы плывёт паром.

“Завидовать зачем зедирам?” –
он повторил аж три раза.
Так рекомендовал Владимир
поехать, посмотреть в глаза
“Даниле-мастеру” сегодня
под ником. Анатолий он.
Андрей меня, надеюсь, свозит,
прервав свой аппетитный сон.

Земляк Мутая Анатолий
в Семипалатинске рождён,
везучий, мастер он по доле,
резьбой по камню увлечён.
И стало увлеченье делом,
чернорабочий, тракторист,
водитель мульти-кара смелый,
в работе виртуоз-артист,

выписывает пируэты,
переставляя резво груз,
как будто бы слова Поэты
под наблюденьем строгих Муз.
Подхватывает вмиг идеи
и стоящий даёт совет,
за чёткость линий он радеет
и за характерный портрет.

Мне дал совет сам Анатолий,
мой выслушав сумбурный бред:
“Езжай к Татьяне в “Капитолий”,
каких там только срезов нет…”
Действительно обрезков море
я обнаружил во дворе,
прошёлся вдоль я до упора,
звучало где от “до” до “ре”.

“Итак, она звалась Татьяной”,
Людмила та в подмогу ей
в цеху царицы ли, Дианы.
Обеим стало веселей,
когда пришёл к ним покупатель.
Вид призмы из гранита “Знак”,
да и к тому ж Поэт – писатель,
он “Знаки” ставить ох! мастак.

Был закопёрщиком, скульптуру
на пьедестал чтоб водрузить.
Вошёл не вдруг в литературу
и стал издательства грузить
он книгами всех. В Барнауле
поставил Пушкина он в сквер,
как только ветры зла задули,
открыл тот памятник сам мэр.

Прошёлся по рядам обрезков –
бежали как девятый вал
с отливом, без отливов резких,
меня, как призма, камень ждал.
Он притаился на поддоне
и задыхался там в пыли,
в станочном и скребущем звоне,
и строчки на него легли.

Пока что на бумагу в клетку:
“Разлучница война” легла,
портретов проявилась сетка
и пыльная исчезла мгла.
Осталось нанести лишь малость:
на камне дядя чтоб живой,
чтоб крёстная заулыбалась,
как предвоенною весной.