Красный барон

Глава I. Хаттин

Капитан Алексей Седов понял, что диалектически попал в полную задницу, когда увидел рыцарей в кольчугах. Точнее говоря, не в задницу, а в острое противоречие производительных сил и производственных отношений в условиях феодального способа производства.

Последнее, что он помнил из тридцать девятого — бой под Халхин-Голом, взрыв, белый свет. А теперь вокруг песок, жара за сорок, и орущая в железе толпа . Слева — какие-то европейцы, справа — арабы на конях. И все друг в друга тычут железяками.

Три его Т-26 с огнеметными установками торчали посреди этого столпотворения как памятники. Коваленко и Сидоров   вылезли из люков и остолбенело пялились по сторонам.

— Товарищ капитан! — заорал Коваленко. — А где это мы?

Седов быстро соображал. Кони, мечи, кольчуги — значит, средние века. Европейцы орут что-то про Христа, арабы — про Аллаха. Крестовые походы, стало быть. А если крестоносцы жмутся к какому-то холму и дохнут от жажды — то это Хаттин, батенька. Тысяча сто восемьдесят седьмой год, почти полный разгром христианского воинства.

С точки зрения исторического материализма он попал в самую середку империалистической авантюры. Классические феодалы дерутся за передел рынков сбыта.

— Коваленко! — рявкнул он. — По коннице! Огнемет — огонь! Живо!

Логика простая: на него с визгом скачет атакующая кавалерия — значит, враги. А то, что он спасает одних классовых врагов от других классовых врагов — это уже тактические нюансы.

Огнеметы полыхнули разом. Сарацинская конница, которая только что готовилась добить умирающих от жажды крестоносцев, в ужасе шарахнулась от огненных струй. Кони вставали на дыбы, всадники падали, горели, пехота разбегалась. Через полчаса поле очистилось.

Крестоносцы ожили. Подбегали к танкам, крестились, орали что-то восторженное. А их командиры уже строили людей — использовать замешательство врага для прорыва к озеру.

Седов высунулся по пояс из башни и лихорадочно размышлял. С одной стороны, он только что спас от истребления банду феодалов-эксплуататоров. С другой стороны, сарацины тоже были феодалами, только восточного образца. В сущности, он вмешался в межимпериалистический конфликт. Политически неграмотно, но тактически обоснованно.

— Товарищ капитан, — Коваленко помахал рукой. — Что дальше делать будем?

Седов глянул на толпу ликующих рыцарей, потом на своих ребят. Танкисты ждали приказа. А приказа-то не было. Горючего мало, боеприпасов тоже, а главное — как потом объяснять расход моторесурса на помощь классовым врагам?

Вдруг внутри его танка что-то странно завертелось. Как радуга, только крутящаяся, и света от нее больше, чем должно быть.

— Экипаж, покинуть машину! — заорал Седов. — Всем эвакуироваться! Немедленно!

Он схватил карабин и ящик патронов — черт его знает, что за чертовщина творится, а без оружия в неизвестности нечего делать. Выскочил из люка как ошпаренный.

— Товарищ капитан! — крикнул Коваленко. — А что…

Не договорил. Танки вместе с экипажами растворились в крутящемся свете, будто их и не было. Остался только Седов посреди выжженного поля, с карабином в руках и ящиком патронов под мышкой.

— Вот чертовщина, — сказал он негромко и тут же поправился: — То есть, диалектика природы, блин.

А вокруг уже бежали крестоносцы — воспользовались замешательством сарацин и прорывались к озеру. Седов быстро натянул плащ с убитого рыцаря, засунул карабин за спину и попытался затеряться в толпе.

Получалось скверно. Ходил он слишком по-солдатски, а главное — когда его о чем-то спрашивали, только мычал в ответ. Языка-то он не знал вообще.

Но крестоносцы были заняты более важным делом — добраться до воды и отбиться от сарацин. На странного воина пока не обращали особого внимания.

К вечеру, когда войско добралось до озера и более-менее оправилось от жажды, им занялись вплотную.

Глава II. Неудобное чудо

— Эй, воин! — окликнул Седова какой-то рыцарь в богатой кольчуге. — Откуда ты? И что это было за оружие?

Седов стоял у костра, жевал вяленое мясо и мрачно размышлял о том, как объяснить происходящее с позиций диалектического материализма. Его окружила целая толпа любопытных.

Он развел руками и показал жестами: мол, не понимаю вашего языка. Попробовал на немецком — в школе изучал:

— Их… нихт ферштеен…

Не прокатило. Тогда вспомнил, что в Палестине должны быть византийские торговцы, попробовал на ломаном английском изобразить греческий акцент:

— Ай эм… фром Константинополис…

Тоже не то. Рыцари переглядывались, что-то обсуждали. Седов понял — дело дрянь. Вот-вот заподозрят в шпионаже.

И тут его осенило. Бабка его, царство ей небесное, всегда рассказывала, как правильно креститься надо. Седов сложил пальцы щепотью и перекрестился справа налево — медленно, демонстративно.

— Отче наш, иже еси на небесех… — забормотал он по-церковнославянски, как помнил.

Эффект получился потрясающий. Рыцари сразу оживились, заговорили быстрее. Один даже тоже перекрестился — но слева направо, по-католически.

— Схизматик! — понял кто-то. — Грек!

Седов кивнул и показал на себя:

— Алексей… из Новгорода.

Это было гениально. Русские в Палестине иногда встречались — паломники, торговцы. К православным относились подозрительно, но не как к язычникам. А главное — это объясняло его странности и то непонятное оружие.

Началась суета. Кого-то позвали, кто-то побежал к командирам. Через час привели небритого мужика в грязной рубахе.

— Ты… русь?.. да?.. — гортанный акцент ломал каждое слово.
— Русский, — кивнул Седов.
— Я… Константин… торговец… Константинополь. Они… хотят знать… оружие… страшное… ты пустил?..

Слова сыпались обрывками, половина окончаний терялась, но смысл проступал как через мутное стекло.

Седов подумал быстро. Врать надо было правдоподобно.

— Греческий огонь, — сказал он. — Дедовский рецепт. Очень старый.

— А где сами машины?

— Сгорели. Опасно очень. Конец. И сгорели.

Константин переводил толпе рыцарей. Те кивали — логично. Все знали, что византийцы мастера всяких хитроумных штуковин.

— А ты что здесь делаешь? — спросил Константин.

- “Боже царя храни”, — промелькнуло в голове.

— Русский царь послал меня на помощь с греческим огнем.

“Что я несу, — в ужасе подумал он, — слышал бы меня комиссар Гольдберг.”

Константин прищурился, но перевел своим:

— Он говорит, что пришел с далекого севера. Русский. И привез с собой древний огонь.

Рыцари оживленно зашумели: посланник далекой Руси с оружием Восточной империи — в это верилось охотно.

Но Седов понимал: это только начало. Главные вопросы были еще впереди.

Глава III. Политические последствия

На следующий день его привели к королю.

Шли через весь лагерь. Седов смотрел по сторонам и анализировал увиденное с позиций классовой теории. Классическое феодальное войско — рыцари-дружинники, их слуги, наемники. Четкая иерархия эксплуатации. Каждый знает свое место в системе.

Король сидел в большом шатре, окруженный баронами. Человек лет сорока, с умными глазами и седой бородой. Выслушал доклад о “ воине из Новгорода с чудесным оружием”, внимательно оглядел Седова.

Константин переводил вопросы и ответы.

— Король благодарит тебя за помощь, — говорил грек. — Ты спас много жизней. Но он хочет знать — есть ли у тебя еще такое оружие?

— Нет, — честно ответил Седов. — Все сгорело.

— А можешь ли изготовить новое?

Тут Седов заколебался. Сказать “нет” — значит стать бесполезным. Сказать “да” — потом придется объяснять, почему не получается.

— Нужны особые материалы, — выкрутился Седов. — Их только в Константинополе достать можно.

Константин перевел, и толпа баронов зашумела, кивая. Для них все сходилось: византийцы всегда славились тайными хитростями.

— Но я-то знаю… — подумал Константин, украдкой поглядывая на «русского». - Даже в Константинополе этот секрет уже никому не ведом. Если этот человек каким-то образом владеет этой тайной — то он гораздо опаснее, чем кажется.

Король, выслушав советников, поднял руку.

— Его величество предлагает тебе остаться при войске, — перевел Константин, глядя на Седова тяжелым взглядом. — Будешь почетным гостем. А когда война кончится — мы поможем тебе добраться до Константинополя за этими материалами.

Седов кивнул. Другого выхода все равно не было. Но он ясно понял: теперь он заложник собственной легенды.

Надо было думать о будущем. И главное — изучать язык, чтобы не зависеть от переводчика.

Константин оказался человеком неглупым и понятливым. За несколько недель он неплохо выучил Седова основным французским словам, а сам подтянул русский.

Как-то вечером они сидели у костра. Но на этот раз взгляд Константина был слишком пристальным.

— Алексей, — сказал он негромко. — Многие видели твой «греческий огонь». Но я из Константинополя. Я знаю, что этот секрет даже у нас утерян. Откуда он у тебя?

Седов почувствовал, как внутри все сжалось. Легенда трещала. Нужно было придумать что-то прямо сейчас — и любая пауза могла его погубить.

— Я сотник из новгородской дружины, — выдохнул он. — Мы давно слышали о бедствиях крестоносцев и решили послать помощь. Что было — то и взяли. У нас жил мастер… он знал старые рецепты от купцов, что ходили за три моря. — Он усмехнулся, почти нервно: — Слыхал про Афанасия Никитина? Нет, конечно… Рано еще. Но такой был. Купец, что принес тайную смесь из самой Индии.

Слова прозвучали хрипло, неправдоподобно, но другого выхода не было.

Константин смотрел молча, и это было хуже, чем если бы он рассмеялся или обругал. Потом он медленно кивнул:

— Ладно. Пусть будет так. Но запомни: бароны станут спрашивать еще.

Седов кивнул, чувствуя, как холодный пот стекает по спине. Легенда держалась на соплях, но пока что жила.

“Вот она, диалектика, — мелькнуло в голове. — Лишь бы дожить до следующего вопроса.”

Глава IV. Неудобное напоминание

Проблема проявилась через месяц. Войско отбило несколько атак сарацин, успешно дошло до Тира, пополнило запасы. Король и бароны поверили, что кризис миновал, и начали строить планы дальнейших завоеваний.

И тут выяснилось, что никакого нового чудо-оружия не предвидится.

— Ну когда же ты изготовишь новый греческий огонь? — с нетерпением спрашивали Седова.

— Нужны материалы из Константинополя, — твердил он.

— Мы пошлем за ними корабль!

— Нужен особый мастер, который секрет знает.

— Пригласим!

Седов крутился как мог, но вопросы становились все настойчивее. А главное — он стал замечать, что на него смотрят как-то странно.

Константин объяснил:

— Ты им напоминаешь о чуде, которое невозможно повторить. Это их раздражает. Словно ты их дурачишь.

— Но я же им помог!

— Помог. Но что ты теперь для них? Православный воин, который больше ничем не полезен. И постоянно напоминает о том, что у них было чудо-оружие, а теперь нет.

Седов понял — ситуация становится опасной. Из героя он превращался в обузу. А с обузами в средние века разбирались быстро.

И тут ему повезло. К королю прибыл гонец с известием о том, что один из пограничных баронов погиб в стычке с сарацинами, оставив вдову и разоренную крепость.

— У меня идея, — сказал Константин. — Попроси короля дать тебе эту крепость в управление. Скажи, что хочешь спокойно жить, может быть, жениться.

— Зачем это королю?

— А он избавится от неудобного напоминания. С одной стороны, ты спас многих, с другой — сам понимаешь. Он может дать тебе землю подальше от двора, женить на вдове того барона — и все довольны.

Седов подумал. С точки зрения классового анализа это означало, что он получит средства производства и станет эксплуататором. Но с точки зрения выживания — лучший выход из положения.

Глава V. Классовый переход

Аудиенция у короля состоялась через три дня. Константин помог Седову выучить нужные фразы.

В шатре стоял тяжёлый запах копоти и пота, перебитый терпким ароматом восточных благовоний и расплавленного воска.

— Ваше величество, — начал Седов на ломаном французском. — Я устал от войны. Хочу спокойной жизни.

Король Ги де Лузиньян выслушал просьбу и задумчиво кивнул. Седов понимал — его хотят убрать подальше от двора, но прилично.

— У меня есть одна крепость, — сказал король. — Монферрат. На границе с сарацинскими землями. Прежний барон погиб, сама крепость не в лучшем виде.

Константин переводил подробности. Крепость небольшая, земли скудные, но есть вдова — молодая дама знатного рода, которую тоже надо пристроить.

— Если женишься на Изабель де Монферрат, — продолжал король, — получишь крепость и титул барона. Плюс людей дам — солдат, слуг, оруженосца. И снаряжение положенное.

Седов быстро анализировал предложение. С точки зрения классовой теории ему предлагали интегрироваться в систему феодальной эксплуатации через брачный союз с господствующим классом. Чистое предательство пролетарских идеалов.

С точки зрения выживания — единственный разумный выход.

— Согласен, ваше величество.

— Отлично. Свадьба через месяц. За это время освоишься, язык еще подучишь.

Бароны зашевелились. Решение было удобным: чужака убирали с глаз, небогатую вдову пристраивали, пограничную дыру затыкали.
Король явно  решал проблему изящно — наградить героя и одновременно избавиться от неудобного напоминания.

Бароны согласно покивали: дело улажено. В шатре уже говорили о сроках свадьбы. Для лагеря он больше не был чудом, только «северянином с обязанностями».
Позже Константин догнал его у выхода. Сказал коротко, без лишних слов:
— И им удобно. И тебе  шанс остаться живым.


Глава VI. Подготовка

Месяц до свадьбы пролетел быстро. Днём Седов зубрил французский с Константином, вечерами сидел в шатре над грубой дощечкой с латинскими буквами. Язык давался тяжело, но он упирался, понимая , что без него он будет практически немым .
Этикет оказался отдельной наукой. Как входить в зал, как кланяться, где держать руки, как садиться за стол. Всё расписано и закреплено . Для Седова это выглядело нелепым цирком, но он учился. В РККА учили строевым приёмам, шагу и обращению по уставу — тут тоже устав, только феодальный.
Снаряжение полагалось по рангу. Меч — подарил сам король. Франкское железо, сбалансированное, резало как бритва. Оружейник подогнал кольчугу по размеру — тяжёлая, но добротная. В конюшнях выбрали коня: крепкий рыжий мерин, не красавец, зато выносливый.
Карабин Седов держал в походном сундуке, завернутым в покрывало. Говорил всем, что это семейная реликвия — древний  посох. Никто не проверял.

Людей ему выделили немного, но достаточно для начала. Оруженосец Гийом — здоровенный нормандец с тяжёлым хаоактером , но умелый.  Дюжина солдат — разнопёстрая, кто из Шампани, кто из Прованса. Несколько слуг. И старый писарь по имени Роберт — сухой, молчаливый, вечно чертил что-то на пергаменте и пересчитывал деньги.
— Жалованье платить придётся из доходов крепости, — предупредил казначей, перекатывая в пальцах печать. — В казне негусто.
Седов кивал, а про себя думал: «Вот и началось. Прибавочная стоимость через налог, эксплуатация закреплена печатью. Только теперь я — по другую сторону».
Бытовые мелочи били сильнее всего. Новая кольчуга натирала плечи до синяков. Слуги, назначенные «по рангу», склоняли голову, когда он входил в шатёр, и это раздражало. Он был рабоче-крестьянским командиром , человеком стали и бензина , а теперь должен играть барона.
Вечерами Константин усмехался:
— Привыкай, Алексей. Тебе теперь придется держать себя как знать.
— Знать, говоришь… — ворчал Седов. — Вчера солдат, сегодня «сир». Чистой воды феодальная диалектика.
При этом думал про себя: классический переход из угнетаемого класса в угнетающий.

Невесту ему представили за неделю до свадьбы.


Глава VII. Изабель

Изабель де Монферрат оказалась молодой дамой лет восемнадцати, с умными серыми глазами и сдержанными манерами. Одета скромно — денег на роскошь у вдовы явно не было.

Встретились они в присутствии дам из королевской свиты. Разговор шел формальный, как положено при знакомстве жениха и невесты.

— Познакомьтесь с вашей будущей супругой, сир Алексей, — сказала одна из дам.

Изабель присела в реверансе. Седов поклонился, стараясь не напортачить с этикетом.

— Очень рад знакомству, мадам, — сказал он на французском, который за месяц заметно улучшился.

— Взаимно, сир Алексей, — ответила Изабель.

Они обменялись вежливыми фразами о погоде, о предстоящей дороге в крепость, о том, что дай Бог все устроится к лучшему. Обычная куртуазная болтовня.

Седов изучал свою будущую жену и размышлял о социальной природе феодального брака. Никто не спрашивал согласия невесты — ее просто передавали от одного мужчины другому как собственность. Классический пример угнетения женщины при феодализме.

С другой стороны, и у него особого выбора не было. Брачный союз был единственным способом легализовать свое положение в господствующем классе.

— Скажите, сир Алексей, — спросила Изабель, — вы действительно служили в Новгороде?

— Да. Был сотником в княжеской дружине.

— И что вас привело в Святую землю?

— Обстоятельства, — уклончиво ответил Седов.

Он не мог рассказать правду про подрыв феодальных устоев, поэтому держался общих фраз. Изабель кивала — история обычная для тех времен.

За неделю они встретились еще несколько раз, всегда в присутствии свидетелей. Разговаривали о практических вещах — как устроен быт в крепости, кто из слуг что умеет, какие доходы можно ожидать с земель.

Седов заметил, что Изабель умна и рассудительна. Она не строила иллюзий насчет романтической любви, а трезво оценивала свое положение.
Я разумею, сир Алексей , что это союз по расчёту. Для вас — земля и имя, для меня — защита и избавление от нищеты.

— Вы правы, мадам, — согласился Седов. — Но это не значит, что мы не можем уважать друг друга.

— Надеюсь на это.

Глава VIII. Свадьба

Венчали их в соборе Тира. Церемония получилась торжественная — король не поскупился на представление.

Седов стоял у алтаря в новой кольчуге и белом плаще и анализировал происходящее с позиций исторического материализма. Вот он, сын крестьянина-бедняка, становится феодалом через освященный церковью брачный союз. Классический пример социальной мобильности в рамках эксплуататорской системы.

— Берешь ли ты, Алексей, эту женщину в жены? — спрашивал епископ.

— Беру, — ответил Седов.

— А ты, Изабель, берешь ли этого мужчину в мужья?

— Беру.

После церемонии был пир в королевском дворце. Седов сидел за высоким столом рядом с молодой женой и принимал поздравления баронов. Все понимали истинную подоплеку события, но делали вид, что радуются счастью молодых.

Король Ги подошел поздравить лично:

— Ну что, барон Алексей, доволен? Получил все, что просил.

— Весьма благодарен, ваше величество.

— Помни только — земли твои на краю королевства. Если что случится — ты первый узнаешь. И первый примешь удар.

— Понимаю, ваше величество.

Седов прекрасно понимал — его ставят дозорным на границе. Пусть сидит в своей крепости и следит за сарацинами. Если нападут — подаст сигнал. А там видно будет.

К вечеру новобрачных проводили в отведенные им покои. По обычаю, им полагалось остаться наедине и скрепить брак физически.

Изабель сидела на краю кровати в белой рубашке и ждала. Седов понимал — от него ожидают выполнения супружеского долга. Не сделать этого означало бы оскорбить жену и поставить под сомнение действительность брака.

— Изабель, — сказал он мягко. — Я не хочу принуждать вас. Но обычай…

— Я понимаю, — перебила она. — Брак должен быть заключен по всем правилам.

Она была умной женщиной и понимала необходимость всех церемоний.

Наутро они официально стали мужем и женой перед Богом и людьми. А еще через два дня отправились в свои владения — полуразрушенную крепость на границе двух миров.

По дороге Седов думал о том, какая ирония судьбы: советский танкист стал средневековым бароном. Правда, бароном почти нищим, с разоренной крепостью и горсткой людей.

Но это уже были его средства производства. И теперь предстояло решать главный вопрос — как организовать справедливое хозяйство в рамках несправедливой системы.

Глава IX. Средства производства

— Сир Алексей, — обратился к нему писарь Роберт, когда они подъезжали к крепости. — Нужно определиться с гербом. У рода де Монферрат есть старый герб, но вы как новый глава можете что-то добавить.

— А что там изображено? — спросил Седов.

— Серебряная гора на синем поле, — ответила Изабель. — Очень старый символ.

Писарь развернул пергамент с изображением герба. Седов посмотрел на скучную гору и вдруг почувствовал непреодолимое желание что-то изменить.

— Можно добавить в центр звезду? — спросил он, беря уголь из писарской сумки.

— Какую звезду? — удивился Роберт.

Седов быстро нарисовал в центре горы пятиконечную звезду и закрасил ее.

— Вот такую.

Повисло молчание. Писарь таращился на герб, Изабель хмурилась.

— А что это означает? — спросил Роберт осторожно.

— Звезда, — коротко ответил Седов и понял, что влип.

— Вифлеемская! — быстро подхватила Изабель. — Конечно же, Вифлеемская звезда! Которая привела волхвов к Младенцу.

Седов с благодарностью глянул на жену. Умная женщина, выручила.

— Именно, — подтвердил он. — Эта звезда была моим личным гербом еще в новгородской дружине. В память о Рождестве Христовом.

Это было почти правдой — красная звезда действительно была его символом, только не рождественским, а революционным.

— Красиво, — согласился писарь. — Очень по-христиански. Серебряная гора де Монферрат под красной Вифлеемской звездой.

Седов мысленно хмыкнул. Вот так символ Красной Армии вписался в феодальную геральдику. Диалектика, однако.

А через полчаса крепость Монферрат встретила новых владельцев запустением и разрухой.

Седов сидел на коне перед воротами и мрачно созерцал свои новые средства производства. Палисады на стенах обрушились, на башню было жалко смотреть, ворота висели на одной петле. С точки зрения марксистско-ленинской теории это было классическое наследие феодальной эксплуатации — господствующий класс выжимал из трудящихся все соки, не вкладывая ничего в развитие производительных сил.

— Ну и развалюха, — сказал оруженосец Гийом, оглядывая руины.

— Не развалюха, а объективные последствия антагонистических противоречий феодального способа производства, — мысленно поправил его Седов, но вслух согласился: — Да, работы много.

Изабель молча смотрела на руины родового гнезда. В её глазах стояли слезы, но она сдерживалась.

— Что ж, — сказал Седов, спешиваясь. — Посмотрим, что досталось.

Во дворе их встретили остатки прежней челяди — пятеро человек, худых и испуганных. Старый конюх, две кухарки, садовник и мальчишка-слуга. Все остальные либо погибли, либо разбежались.

— Добро пожаловать домой, миледи, — сказал конюх, кланяясь Изабель. — И вас, милорд.

Седов кивнул, разглядывая свои новые производительные силы. Пятеро человек на всю крепость — это очень мало. В советской терминологии это называлось “нехватка трудовых ресурсов”.

— Покажите, что у нас есть, — попросил он.

Экскурсия получилась печальная. В амбарах — жалкие остатки зерна. В погребах — несколько бочек кислого вина. В конюшне — три полуживые клячи. Скота почти нет — несколько коз да десяток кур.

— А люди где? Крестьяне? — спросил Седов конюха.

— Кто умер, кто ушел к соседним баронам. Остались только в одной деревне, да и те еле живы.

Седов быстро подсчитывал. С точки зрения политэкономии ситуация была критическая — производственная база разрушена, рабочая сила рассеяна, средства производства изношены. Классический кризис феодального хозяйства.

Но выживать надо было сейчас, а не после построения коммунизма.

— Роберт, — обратился он к писарю. — Сколько у нас денег?

Писарь развернул свиток с расчетами.

— Король отвёл двадцать ливров счётом, — сказал он. — То есть  около пяти тысяч денариев. Плюс осталось немного от прежнего хозяйства — ливров пять серебром.
— А сколько нужно платить людям?
— Солдатам — по два су в месяц каждому. Слугам — по денарию. Плюс еда для всех.
Седов мысленно переводил средневековые деньги в привычные категории. Получалось, что этих двадцати ливров хватит месяца на три, не больше. А потом — либо найти источник доходов, либо распустить людей.


— Изабель, — сказал он жене. — Нам нужно посоветоваться. Наедине.

Они прошли в главную башню, в единственную более-менее целую комнату. Сели за шаткий стол.

— Слушайте, — начал Седов. — Говорите честно — сколько можно получать доходов с этих земель?

Изабель задумалась.

— Раньше, когда отец был жив, собирали урожая на сто ливров в год. Плюс подати с крестьян — ливров тридцать. Плюс что-то от торговли — ливров десять.

— Итого сто сорок ливров в год?

— В хороший год. А расходы — ливров восемьдесят на содержание людей, ремонт, оружие.

— Значит, чистый доход — шестьдесят ливров?

— Если все хорошо. А сейчас…

Она развела руками. Сейчас доходов не было вообще — крестьяне разбежались, поля не засеяны, торговцы объезжают стороной.

Седов думал. С позиций марксистской политэкономии ему предстояло восстановить цикл воспроизводства в феодальной экономике. Для этого нужно было заставить крестьян работать на него — то есть стать эксплуататором.

Но жить-то хотелось уже сейчас.

— А что, если попробовать по-другому? — спросил он.

— Как — по-другому?

— Не принуждать крестьян работать на нас, а… как бы это объяснить… заинтересовать их.

Изабель не понимала.

— Предложить им долю от урожая, — пояснил Седов. — Или лучшие условия, чем у соседей. Чтобы они сами захотели вернуться.

— Но так не делают, — удивилась Изабель. — Крестьяне должны работать, потому что обязаны. А если их не принуждать…

— Попробуем, — твердо сказал Седов. — Хуже уже не будет.

Он не мог объяснить жене, что пытается построить более справедливые производственные отношения в рамках несправедливой системы. Но попытаться стоило.

— Хорошо, — согласилась Изабель после паузы. — Но что делать с деньгами? Их хватит только до зимы.

— Подумаем, — пообещал Седов.

Глава X. Материальная заинтересованность трудящихся

На следующее утро Седов собрал всех своих людей во дворе. Двенадцать солдат, оруженосец Гийом, писарь Роберт, пятеро слуг из старой челяди. Восемнадцать человек — вся его рабочая сила.

— Слушайте, — сказал он, стараясь говорить просто. — Будем восстанавливать хозяйство. Работать нужно всем.

Солдаты переглядывались настороженно. Такие речи от барона они слышали впервые.

— А что значит — всем? — спросил Гийом.

— Значит, и ты и я тоже. Руки есть, спина крепкая.

— Не барское это дело, — покачал головой один из солдат.

— Посмотрим, — коротко ответил Седов.

Он понимал — людей надо не уговаривать, а показывать на деле. Теория без практики мертва.

Первым делом взялись за колодец. Седов, помнивший деревенские навыки, спускался вниз на веревке сам. Солдаты сначала только смотрели, потом стали помогать — подавали ведра, вытаскивали мусор.

— Странный вы, сир Алексей, — говорил Гийом. — Барон, а копаетесь в грязи как мужик.

— В работе все равны, в бою — я командир, — отвечал Седов, отплевываясь от ила. — По обстановке.

Колодец чистили неделю. Когда пошла чистая вода, настроение заметно улучшилось.

Следующей была баня. Среди солдат нашелся каменщик — старый вояка по имени Бертран, который умел класть печи.

— Зачем это, сир? — недоумевал он. — Мыться и в речке можно.

— Чистота — основа здоровья, — объяснял Седов. — А здоровье — основа боеспособности.

Баню строили месяц, тратя последние деньги на камень и железо. Из старых запасов нашлись инструменты и немного железа — не все разграбили разбойники. Камень ломали тут же, в ближних каменоломнях. А дерево росло в лесу за рекой. Изабель ворчала — денег оставалось совсем мало.

— Потерпи, — просил Седов. — Люди должны чувствовать, что мы о них заботимся.

Когда баню затопили, половина людей испугалась жара. Но Седов настоял — мыться раз в неделю обязательно.

— Это приказ, — сказал он твердо.

Результат превзошел ожидания. После бани люди чувствовали себя по-другому, даже выглядели лучше. Постепенно привыкли и стали ходить охотно.

Изабель наблюдала за преобразованиями с недоумением.

— Алексей, — спросила она. — Вы действительно думаете, что так правильно? Барон должен быть выше простолюдинов, а не работать с ними.

— Попробуем, — упрямо ответил Седов. — Хуже уже не будет.

Он не мог объяснить жене теорию построения справедливого общества. Слишком сложно и непонятно для феодального сознания.

К началу осени крепость выглядела лучше, но денег почти не осталось. И тут случилось то, чего Седов ждал — серьезная проверка на прочность.

Утром дозорный закричал с башни:

— Всадники! Много! Сотня, не меньше!

Седов выскочил во двор и сразу понял — это не случайный набег. Целое войско подходило к крепости. Лихие люди, которые промышляли разбоем на границе, решили проверить нового барона на прочность.

— Всем на стены! — скомандовал он. — Луки готовить!

Солдаты заняли позиции. Гарнизон был небольшой — двенадцать человек против сотни, но крепостные стены кое-что значили.

— Эй, барон! — крикнул главарь разбойников. — Выходи, поговорим!

Седов поднялся на стену. Внизу гарцевали одетые в живописные лохмотья всадники. Настоящая армия деклассированных элементов.

— Что нужно? — крикнул он.

— Дань нужна! Сто ливров серебром! А не то сожжем к чертовой матери все ваше добро!

Седов быстро думал. Денег таких у него и в помине не было. Да и платить означало признать их власть.

— Подождите! — крикнул он. — Сейчас посоветуюсь с людьми!

Спустился с видного места, открыл сундук и достал карабин. Проверил затвор, вставил обойму. Каждый патрон был на вес золота.

Вернулся на стену, аккуратно положил винтовку между зубцами и прицелился в главаря. Расстояние метров двадцать — для ворошиловского стрелка пустяки.

Выстрел прогремел как гром. Главарь свалился с коня замертво. Остальные опешили — откуда такой грохот?

— Что это было? — ошарашенно спросил Гийом.

— Ручная баллиста, — коротко ответил Седов, перезаряжая. — На древесном угле. Византийская работа.

Второй выстрел свалил лейтенанта разбойников. Третий — знаменосца.

— Дьявол тут сидит! — заорали внизу. — Чертовщина какая-то!

Кони шарахались от незнакомого звука, люди не понимали, откуда летит смерть. Через минуту вся банда помчалась прочь, бросив трех убитых и их коней.

— Ручная баллиста? — недоверчиво переспросил старый солдат Бертран. — никогда такой не видел . А что так грохочет-то ?

— Особый уголь, — объяснил Седов, пряча карабин. — уголь и селитра. Секрет византийских мастеров.

— А где еще такие есть?

— Больше нигде. И у меня эта последняя.

Солдаты кивали. Логично — если бы таких штуковин было много, ими бы все воевали.

К вечеру трех мертвецов похоронили, а их коней — трех отличных боевых меринов — поставили в конюшню.

— Можно продать, — предложила Изабель. — Хорошие кони хорошо стоят.

— Можно, — согласился Седов. — Деньги не помешают.

Но главное было не это. Через два дня в крепость робко пришла первая семья крестьян из дальней деревни.

— Правда ли, сир, что вы разогнали сотню разбойников? — спрашивали они.

— Правда, — кивал Седов.

— А они еще придут?

— Придут — опять прогоним.

Через неделю подтянулись еще три семьи. Потом еще. Слухи о бароне с чудесным оружием расходились по округе.

— Что будем с ними делать? — спросила Изабель.

— На особых условиях поселим, — решил Седов. — По справедливости.

А в углу главной башни, где раньше была часовня, теперь жил отец Пьер — молодой священник, который пришел вместе с первыми переселенцами. Прежний священник погиб вместе с бароном, а новый был нужен — без божественного благословения крестьяне жить не могли.

Настало время применить теорию материальной заинтересованности в рамках феодальной системы.

Первую семью крестьян Седов принимал в главной зале крепости, в присутствии Изабель и отца Пьера. Глава семьи — крестьянин лет сорока по имени Жак — нервно мял шапку в руках.

— Итак, — сказал Седов на своем улучшившемся французском. — Хотите поселиться в наших землях?

— Да, сир, — кивнул Жак. — Слышали, что вы разбойников прогнали. И что… что у вас по-особому заведено.

— По-особому?

— Справедливо, говорят.

Седов обменялся взглядами с Изабель. Слухи расходились быстрее, чем он ожидал.

— Хорошо, — сказал он. — Расскажу, как будем жить. Отец Пьер, объясните, если что не поймут.

Священник кивнул. Молодой человек лет двадцати пяти, умный, но пока осторожный.

— Слушай, Жак, — начал Седов. — Землю получишь, но работать будешь не как обычно.

— А как, сир?

— За долю. Урожай пополам делить будем — половина мне, половина тебе.

Жак опешил. Такого он не слышал никогда.

— Но сир… обычно крестьянин отдает две трети барону…

— А у меня по-другому. Работаешь лучше — больше получаешь.

Седов понимал, что применяет теорию материального стимулирования в феодальных условиях.

— А подати? — спросил Жак.

— Только свою долю урожая.

— А барщина?

— В мирное время — нет. Только если война или большая беда.

Отец Пьер слушал с изумлением.

— Сир Алексей, — осторожно сказал он. — А не против ли это… установленного порядка?

Седов быстро думал. Нужно идеологическое обоснование.

— Отец Пьер, — сказал он торжественно. — Разве не учит Христос милосердию? И разве не говорится — каждому по делам его?

Цитаты были приблизительные, но звучали по-христиански.

— Говорится, — согласился священник.

— Вот и я то же. Справедливость — когда человек получает за свой труд.

Жак слушал и постепенно проникался идеей. Половина урожая себе — намного лучше, чем треть.

— Согласен, сир, — сказал он. — Попробуем.

Но дело двигалось медленно. Первый год пришлось вкладывать последние деньги — покупать семена, помогать строить дома, обеспечивать переселенцев инвентарем. К зиме в крепости поселилось пять семей, но денег почти не осталось.

— Алексей, — беспокоилась Изабель. — А если не получится? Мы разоримся.

— Получится, — упрямо отвечал Седов. — Надо только подождать.

Весну встречали впроголодь. Но крестьяне работали с энтузиазмом — впервые знали, что трудятся не только для барона.

Первый урожай оправдал надежды. Хоть крестьян было мало, они собрали зерна больше, чем можно было ожидать.

— Видите, — говорил Седов отцу Пьеру. — Когда человек работает для себя, он трудится лучше.

— Да, Господь благословил, — соглашался священник.

К зиме стало ясно — эксперимент удался. Слухи о справедливом бароне разошлись по округе, к весне следующего года подтянулись новые переселенцы.

Второй год был лучше. Крестьян стало больше, урожай — обильнее. Но одновременно росло недовольство соседей.

— Сир Алексей, — доложил Гийом. — Сир Рауль прислал гонца. Недоволен, что к вам его люди уходят.

— Пусть лучше с ними обращается, — ответил Седов.

— Он говорит, что вы подрываете божественный порядок. И что пожалуется королю.

Седов понимал — начинается сопротивление реакционных сил. Соседние феодалы боятся потерять рабочую силу.

К концу второго года результат стал очевиден всем. Урожаи в землях де Монферрат были заметно больше соседских, крестьяне жили лучше, торговцы охотно покупали зерно.

И тогда пришла проверка.

 Глава XI. Семейное счастье

— Барон Алексей де Монферрат, — объявил королевский чиновник, приехавший с небольшой свитой. — Я Жан де Бомануар, королевский сенешаль. Прибыл по жалобам ваших соседей.

Седов принимал комиссию в парадной зале. Сенешаль — человек средних лет, опытный и недоверчивый. С ним писарь и двое рыцарей.

— Какие жалобы? — спросил Седов.

— Говорят, что вы отменили барщину и подати. Переманиваете чужих крестьян. Подрываете установленный порядок.

Седов быстро думал. Надо было срочно менять тактику. Включить дурака и прикинуться религиозным фанатиком.

— Ах, сир Жан! — воскликнул он, размашисто перекрестившись. — Ad majorem Dei gloriam! Во славу Божию все делаю!

Сенешаль удивленно посмотрел на него. Седов продолжал, старательно изображая экзальтированность:

— Господь наш Иисус Христос учил милосердию! — он опять перекрестился. — Разве не сказал он: блаженны милостивые? Ad majorem Dei gloriam!

— Хм, — протянул Бомануар. — А барщину почему отменили?

— А затем, что Христос сказал — возлюби ближнего как себя самого! — Седов закатил глаза к потолку. — Если я люблю крестьянина как брата, могу ли заставлять его даром работать? Ad majorem Dei gloriam!

В его сознании это называлось “применением религиозной маскировки для сокрытия прогрессивной деятельности от реакционных элементов”.

Сенешаль переглянулся со своими людьми. Барон явно был со странностями — слишком уж набожный.

— А подати? — спросил он осторожно.

— Подати есть! — горячо возразил Седов. — Каждый отдает Богу положенное! Половину урожая! Разве мало? Ad majorem Dei gloriam!

— Но обычно крестьяне отдают две трети…

— А я милосердие проявляю! — Седов возвел очи горе. — Как учил Спаситель! Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут!

Отец Пьер слушал с восхищением. Барон Алексей оказался истинно верующим человеком.

— Хорошо, — сказал сенешаль. — А что скажете о результатах хозяйства?

— А что сказать? — Седов развел руками. — Господь благословил! Урожаи богатые, люди сытые, доходы растут. Ad majorem Dei gloriam!

Это была правда. За два года крепость преобразилась. Амбары полны, скот разводится, торговля идет.

Сенешаль три дня проводил проверку. Осматривал поля, говорил с крестьянами, изучал счета. Результат был впечатляющий.

— Скажите, — спросил он Седова напоследок. — Вы действительно считаете свои методы… правильными?

— Богоугодными! — пылко воскликнул Седов. — Милосердие — главная христианская добродетель! Ad majorem Dei gloriam!

— Понятно, — кивнул Бомануар.

Вечером того же дня он собрал своих людей.

— Что скажете? — спросил писаря.

— Барон странный, — ответил тот. — Слишком набожный. Возможно, слегка повредился умом.

— Но дело знает, — добавил один из рыцарей. — Хозяйство образцовое.

— Вот и я о том, — согласился сенешаль. — Чудак, но хозяин хороший. Пусть себе молится и милосердствует. Главное — доходы казне исправно платит.

Наутро королевская комиссия уехала. Седов проводил их до ворот, размашисто крестясь и повторяя “Ad majorem Dei gloriam”.

— Ну что, — спросила Изабель, когда они остались одни. — Зачем вы так странно себя вели?

— Маскировка, — объяснил Седов. — Пусть думают, что я религиозный фанатик. Так безопаснее.

Он не мог объяснить жене, что применил классический прием — использование религиозных предрассудков для маскировки революционной деятельности.

Через месяц пришла ответная грамота от короля. Жалобы на барона Алексея де Монферрат отклонены. Хозяйство ведет исправно, подати платит аккуратно, подданных содержит в порядке.

— Получилось, — довольно сказала Изабель.

— Получилось, — согласился Седов.

Но он понимал — это только начало. Построить справедливое общество в одной крепости оказалось возможным. Но что делать дальше? Как жить дальше в системе, которая по природе своей несправедлива?

Эти вопросы он пока оставлял без ответа. Главное — выжить и сохранить то, что удалось создать.

Сын родился зимой, в дождливую промозглую ночь. Роды принимала старая Марта, повитуха из ближней деревни, опытная и знающая свое дело.

— Мальчик, — сказала Изабель, обессиленно откинувшись на подушки. — Как назовем?

— Михаил, — без колебаний ответил Седов. — В честь архангела.

На самом деле он думал о дедушке Мише, который погиб в гражданскую под Царицыном. Но объяснять это было сложно.

Отец Пьер крестил младенца в купели, которую принесли из часовни. Вода была прохладная, но мальчик не плакал — крепкий попался.

— Благослови, Господи, раба твоего Михаила, — произносил священник. — Да вырастет он во славу Божию.

— Аминь, — отвечал Седов и думал про себя: “Вырастет в строителя справедливого общества”.

С рождением сына жизнь в крепости изменилась. Седов стал еще больше заботиться о безопасности — теперь у него была семья, которую надо защищать. А через год Изабель вновь сообщила радостную новость.

— Снова? — удивился Седов.

— Снова, — улыбнулась жена. — Дело молодое, как вы любите говорить.

Он обнял ее и подумал о демографической политике. В Советском Союзе многодетность поощрялась — стране нужны были кадры. А здесь, в средневековье, большая семья означала продолжение рода и укрепление позиций.

— Хорошо, — сказал он. — Очень хорошо.

К этому времени крепость заметно укрепилась. Слава о справедливом бароне разошлась далеко за пределы соседних земель. К Седову потянулись не только крестьяне, но и обедневшие рыцари, бывшие солдаты, ремесленники.

— Сир Алексей, — доложил Гийом, ставший теперь старшим сержантом. — К воротам прибыли еще восемь человек. Говорят, хотят поступить на службу.

— Кто такие? — спросил Седов.

— Двое — рыцари без земли. Остальные — сержанты и солдаты. Все опытные, все воевали.

Седов вышел во двор. У ворот стояла группа вооруженных людей — загорелые, обветренные, с умными глазами. Профессиональные военные.

— Что привело вас в мои земли? — спросил он.

— Слышали, сир, что у вас справедливо заведено, — ответил старший, рыцарь средних лет с седой бородой. — И что людей по достоинству цените.

— Как зовут?

— Жоффруа де Монфор. А это мой оруженосец Бернар.

— А вы? — обратился Седов к остальным.

— Роже из Нормандии, — представился здоровенный сержант. — Служил у графа Тулузского. А теперь граф помер, наследник нас распустил.

Остальные тоже назвались. Обычная история — война кончилась, сеньоры побогаче оставили лучших людей, а остальных выгнали.

Седов быстро анализировал ситуацию. С одной стороны, каждый новый воин — это расходы на жалование, еду, снаряжение. С другой — усиление обороноспособности и престижа. А главное, возможность создать более совершенную военную организацию.

— Принимаю, — решил он. — Но предупреждаю — служба у меня строгая.

— В чем строгость? — спросил де Монфор.

— Дисциплина железная. Приказ есть приказ. Но командир должен думать о подчиненных.

— А жалование? — спросил сержант Роже.

— Исправное. Плюс довольствие хорошее. Кто лучше служит — больше получает. Добычу, если будет, делим честно.

— А что требуется от нас? — уточнил де Монфор.

— Верная служба. Защита крепости и земель. В мирное время — учения, караулы, ремонт укреплений. Воинское дело, одним словом.

Рыцари переглянулись. Условия были справедливые и понятные.

— Согласны, — сказал де Монфор за всех.

Это была классическая система материального стимулирования военных кадров. Седов понимал: профессиональный солдат должен быть заинтересован в результате. Каждому свое место в общественном разделении труда — воины воюют, крестьяне пашут.

“Создаю регулярную армию нового типа, — думал он. — Сочетание традиционной феодальной структуры с элементами прогрессивной военной организации. Материальное стимулирование как основа эффективности”.

На самом деле он просто хотел иметь надежную защиту.

Осенью Изабель родила дочь. Назвали Анной — в честь святой, хотя Седов думал о бабке Анне, которая его воспитывала после смерти родителей.

— Два ребенка, — довольно сказала Изабель, качая дочку на руках. — Хорошее начало.

— Очень хорошее, — согласился Седов.

Он смотрел на жену и детей и думал о том, что впервые за долгие годы чувствует себя по-настоящему счастливым. Есть дом, есть семья, есть дело, которое имеет смысл. Создана маленькая ячейка справедливого общества, где люди живут по-человечески.

По вечерам он сидел в главной зале с Изабель и планировал будущее детей.

— Михаил должен получить хорошее образование, — говорил он. — Грамоту, счет, основы хозяйства.

— А военному делу? — спросила жена.

— И военному тоже. Но главное — чтобы понимал: сила нужна для защиты справедливости, а не для угнетения слабых.

Изабель слушала и удивлялась. Муж у нее был действительно особенный — думал не только о богатстве и власти, но и о каких-то высоких материях.

— А Анна? — спросила она. — Что с дочерью делать?

— То же самое. Девочка должна быть образованной и самостоятельной. Уметь думать своей головой.

— Но ведь женщина…

— Женщина — тоже человек, — твердо сказал Седов. — И права у нее такие же, как у мужчины.

Это были революционные идеи для двенадцатого века. Но Изабель, которая на себе испытала, что значит быть собственностью, понимала мужа.

Вскоре крепость стала походить на маленький городок. Сорок воинов, двадцать семей крестьян, ремесленники, торговцы. Все жили по новым правилам — кто работает, тот ест; все равны перед законом; справедливость превыше всего.

Изабель лично вышила баронский стяг. На алом поле синий круг с серебристой горой с красной звездой на вершине.

— Знаете, сир Алексей, — сказал однажды де Монфор. — Я служил многим сеньорам, но такого не видел никогда.

— Чего такого? — спросил Седов.

— Чтобы люди работали с радостью. Обычно либо из-под палки, либо за страх. А здесь…

— А здесь люди знают, зачем работают, — закончил Седов. — Для себя, для своих детей, для общего дела.

Но счастье длилось недолго. В конце осени прибыл гонец от короля с тревожными новостями.

— Барон Алексей де Монферрат, — зачитал он грамоту. — Саладин собирает большое войско для нового похода. Все бароны должны быть готовы к обороне своих земель.

Седов принял грамоту и понял — мирная жизнь кончается. Начинается война, и неизвестно, переживет ли его маленькое справедливое государство новые испытания.

— Что будем делать? — спросил де Монфор.

— Готовиться, — коротко ответил Седов. — К войне.

Но он понимал — против большого войска Саладина его сорок человек мало что смогут сделать. Разве что продать жизнь как можно дороже.

Вечером он сидел на стене крепости, держал на руках маленькую Анну и смотрел на восток, откуда должен был прийти враг.

— Что думаете? — спросила Изабель, подошедшая с Михаилом на руках.

— Думаю о том, как защитить то, что мы создали, — ответил Седов. — Это важнее жизни.

— Наша крепость такая маленькая…

— Маленькая. Но в ней царит справедливость. И справедливость стоит защищать.

Он не мог объяснить жене, что созданная ими община — это прообраз будущего человечества. Островок разума в океане средневекового мракобесия. И если этот островок погибнет, значит, идея справедливости еще не созрела для воплощения.

— А дети? — тихо спросила Изабель.

— Дети должны жить, — твердо сказал Седов. — Во что бы то ни стало. Они продолжат дело.

Он поцеловал дочку в лобик и подумал о том, что скоро, очень скоро ему придется выбирать между семейным счастьем и долгом защитника справедливости.

А на востоке уже поднималась пыль от копыт сарацинской конницы.


Глава XII. Последний бой

Разведчик прискакал на рассвете, загнав коня.

— Сир Алексей! — кричал он еще у ворот. — Войско идет! Тысячи две, не меньше!

Седов выскочил во двор в одной рубахе. Две тысячи — это серьезно. Против его сорока воинов и горстки вооруженных крестьян.

— Откуда? — спросил он.

— С востока. Знамена Саладина. Идут прямо на нас.

Седов быстро соображал. Значит, это не случайный набег, а целенаправленный поход. Видимо, слухи о вновь отстроенной и крепко стоящей крепости дошли до самого султана.

“Реакционные силы средневекового басмачества мобилизуются для подавления прогрессивного социального эксперимента, — анализировал он ситуацию. — Классическая картина борьбы нового со старым”.

— Сколько времени у нас? — спросил он разведчика.

— День, не больше. К вечеру будут здесь.

— Понятно. Гийом! Де Монфор! Ко мне!

Военный совет собрался в главной зале. Сорок воинов плюс пара десятков крестьян, могущих держать копье. Против двух тысяч — соотношение тяжелое, но не безнадежное.

— Что скажете? — спросил Седов своих командиров.

— Нужно послать гонцов, — сказал де Монфор. — Просить помощи.

— Правильно, — кивнул Седов. — Гийом, выбери лучших всадников. А мы будем держаться.

— Продержимся ли? — задумчиво спросил де Монфор.

— Продержимся, — уверенно ответил Седов. — У меня есть чем их встретить.

Он думал о карабине и восьмидесяти оставшихся патронах. Этого хватит, чтобы отбить несколько атак и дождаться помощи.

“Героическая оборона прогрессивных сил до подхода союзных войск, — анализировал он ситуацию. — Классическая военная задача”.

Тем временем во дворе крепости и снаружи поднялся переполох. Люди хватали оружие, женщины и дети торопливо тащили пожитки внутрь стен.

Седов приказал позвать писаря. Тот развернул пергамент на столе, трясущейся рукой вывел строки:

«Мы, гарнизон Монферрата, держим стены, но силы малы. Противник идет числом великим, до двух тысяч. Просим немедленной помощи. Барон де Монферрат.»

Седов приложил печать и отрезал край красного стяга, чтобы послание нельзя было счесть подделкой.

— Двоих! — скомандовал он. — Один в Тивериаду, другой в Акру. Быстро!

Вывели двух конюших-подростков. Лицо одного белое как мел, другой только глотал слезы, но глаза у обоих горели.

— Вот письмо, вот печать, вот знамя, — Седов вложил свитки каждому. — Я, ваш барон, приказываю — должны добраться живыми.

Писарь еще раз проверил: все ли написано ясно, даты стоят, имя барона выведено четко.

Кони уже были под седлом. Ворота распахнули узкой щелью, и гонцы выскользнули наружу. Один — к Тивериаде, другой — через Назарет в Акру.

Когда створы ворот захлопнулись, Седов долго слушал топот, уходящий вдаль.

— Все, — сказал он. — Теперь они знают, что мы стоим.

Весь день готовились к осаде — заносили запасы, укрепляли палисады на стенах, готовили оружие. Женщин и детей укрыли в донжоне.

Изабель держала на руках двухлетнюю Анну, рядом жался трехлетний Михаил.

— Алексей, — тихо сказала жена. — А помощь точно придет?

— Обязательно, — ответил Седов. — Нужно только продержаться неделю.

“Все должны понимать стратегическую важность нашей крепости, — думал он. — Нельзя допустить, чтобы Саладин закрепился так близко к основным базам”.

К вечеру сарацинское войско подошло к крепости. Седов стоял на стене и смотрел на море шатров в долине. Тысячи воинов, десятки знамен, осадные машины.

— Много их, — сказал Гийом.

— Много, — согласился Седов. — Но мы продержимся.

Он проверил карабин, пересчитал патроны. Восемьдесят штук — на сколько дней этого хватит?

На следующее утро началась осада. Сарацины окружили крепость, установили катапульту, начали обстрел. Но штурмовать не торопились — изучали укрепления.

Первый штурм начался на третий день. Сарацинская пехота с лестницами полезла на стены. Седов встретил их огнем карабина.

Первый выстрел свалил командира штурмовой группы. Второй — знаменосца. Третий, четвертый, пятый — арабы падали один за другим, не понимая, откуда смерть.

— Что это за оружие? — кричали внизу. — Откуда такой грохот?

Седов методично стрелял, целясь в командиров и самых активных воинов. Ворошиловский стрелок показывал свой класс — рука не забыла, каждая пуля находила цель.

Штурм отбили. Потери сарацин — два десятка убитых против троих легко раненых защитников.

— Ваше оружие творит чудеса, сир, — восхищался де Монфор.

— Господь упромыслил, — отвечал Седов.

Второй штурм начался на пятый день. Сарацины шли под прикрытием обшитого досками и шкурами тарана,  но карабин прошивал любую защиту. Еще двадцать трупов остались под стенами.

— Они боятся подходить близко, — радовался Гийом.

— И правильно делают, — усмехнулся Седов.

“Техническое превосходство дает решающее преимущество в оборонительном бою, — анализировал он. — Главное — не расходовать боеприпасы понапрасну”.

Третий приступ начался на шестой день. Сарацины сменили тактику, перебегали зигзагами , стрелы и камни сыпались на стены.

Седов оглядел своих людей. Лица усталые, раненых все больше. Кто-то спросил:

— Сир Алексей, долго ли еще?

Он оперся на зубец стены, вытер пот со лба и хрипло сказал:

— Приказ Родины — держаться.

Солдаты переглянулись. Слово было чужое, непонятное. Но сержант перекрестился и рявкнул:

— Родина… значит, Святая земля. Он говорит, что Господь велел стоять крепко.

И это объяснение пошло по рядам. Люди выпрямились, крепче сжали в руках копья и луки. Приказ был ясен: держаться до конца.

Сарацины бросались на приступ еще несколько раз с разных сторон. Седов под прикрытием щитоносца метался от одного участка стены к другому.

Но патроны подходили к концу. Седов выстрелил последний раз и отложил карабин. Теперь только холодное оружие.

— А помощь? — спросил де Монфор, глядя на пустую дорогу.

— Помощь придет, нас не забыли, — упрямо сказал Седов, хотя сам начинал сомневаться.

Последний штурм начался на восьмой день. Сарацины поняли, что страшное оружие замолчало, и пошли в решительную атаку.

Седов рубился мечом на стене, отбивая натиск за натиском. Рядом сражались его люди — верные до конца.

— За справедливость! — кричал он, разя врагов. — За царство светлого будущего!

“Защищаю завоевания прогрессивного общественного строя от темных сил реакции, — мелькало в голове. — Выполняю свой исторический долг”.

Но силы были неравны. Один за другим падали защитники. Де Монфор погиб у ворот, Гийома сразила стрела, сержант Роже рухнул, изрубленный саблями.

И тут перед Седовым возник высокий сарацин в богатой кольчуге с изогнутой восточной саблей.

— Ты храбро сражался, франк, — крикнул он по-арабски. — Но твой конец пришел.

Седов не понимал слов, но смысл был ясен. Он поднял меч и пошел в последнюю атаку.

Схватка была короткой. Седов уже не мог драться в полную силу — слишком устал. Восточная сабля оказалась быстрее тяжелого франкского меча.

Клинок пробил кольчугу и вошел в грудь.

Седов упал, все поплыло перед глазами. “Барон ранен!” — донеслись крики. Несколько воинов бросилось на помощь, оттеснили сарацина. Седова подняли, понесли в донжон, прикрывая щитами.

Его внесли в главную залу донжона, уже тесную от набившихся людей, положили на плащ. Мощную дверь заложили тяжелым засовом.

— Изабель, — прохрипел Седов, когда жена склонилась над ним. — Передай королю… диалектически… я исполнил свой долг перед Родиной… стоял до конца. Запомни ! Передай королю…

Сознание мутнело. Каменные стены донжона вдруг стали казаться какими-то неправильными — словно колышутся на ветру. Свет факелов дрожал странно, становился ярче.

— Родиной? — переспросила Изабель, и в её голосе прозвучало недоумение. — Алексей, о какой родине вы говорите?

Что-то было не так с его словами. Какая родина? При чем тут родина к иерусалимскому королевству? И почему он сказал “диалектически”?

Изабель отерла пот и кровь с его лица, но лицо её тоже начало странно мерцать в свете факелов. То знакомое, то чужое.

— Алексей, — говорила она, но голос звучал не так. Акцент исчезал, слова становились проще. — Алексей, держись…

Стены донжона расплывались. Каменная кладка превращалась в что-то другое — брезентовые полотнища, колышущиеся от ветра. Факелы мерцали , но как-то по другому, становились похожими на керосиновые лампы.

— Что со мной? — прошептал Седов.

— Ранение тяжелое, — отвечала Изабель, но она уже не была Изабель. Средневековое платье расплывалось, становилось белым халатом. — Вас японец саблей ударил .

Японец? Какой японец? При чем тут японцы к Святой земле?

Шум сражения за стенами донжона стал звучать по-другому. Не лязг мечей и крики “Аллах акбар!”, а рев моторов и  команды на русском .

— Где я? — спросил Седов, но уже понимал ответ.

Каменный пол под ним превратился в носилки. Факелы окончательно стали керосиновыми лампами медсанбата. Изабель — молоденькой медсестрой с усталыми глазами.

— В медсанбате, товарищ капитан, — сказала она. — Халхин-Гол. Вас самурай саблей полоснул, когда вы из горящего танка выбирались .

— Передай королю… — прохрипел Седов.

— Изабелла! — окликнул её пробегавший врач. — Что ты на него уставилась? Он долго не протянет. Бегом на сортировку, еще раненых привезли!

Она тихо произнесла, будто не врачу, а самой себе:
— Королёва какого-то звал… командира, наверное.

Крестовые походы, замок Монферрат, справедливое хозяйство — все рассыпалось как карточный домик. Остались только брезентовые стены медсанбата и запах карболки.

Радужный свет стал ровным и бесконечным.