Геройский трус
Мой муж был военным - офицером. Мы жили на, так называемых, "точках". В очередной раз он был переведён на новое место службы. А я, что ж? Собрали мы вещички и следом за мужем - осваивать новое место, другую квартиру. Недели две я убиралась: отмывала всё, красила, расставляла кое-какую мебель. Когда с уборкой было покончено, я решила ознакомиться с местностью. Заодно узнать: нет ли поблизости какого-нибудь населённого пункта с медучреждением. Может, где-то требуется медсестра или фельдшер в ФАП. Вышла я за границы "точки" и пошла наугад по еле приметной тропинке. Слева от меня бежал небольшой, звонкий ручеёк. Справа - необъятное поле пшеницы, потом поле подсолнечника, дальше - свекольное поле. А я всё иду и иду. Ну, наконец-то, показались крыши какой-то деревеньки. Улочка не широкая и тоже заросшая буйной растительностью, только посредине протоптана тропинка, чуть пошире той, по которой я шла. Удивило и то, что с одной стороны улочки стояли деревянные домишки крытые тёсом - довольно убогие. А на другой стороне - белые украинские хатки крытые соломой. Приятно было видеть эти хатки, утопающие в цветах. И вдруг я слышу:
- Это откуда к нам забрела такая краля? Я остановилась. Взглядом отыскала пожилого человека, сидевшего на скамье перед дряхлым домиком с полесадником, заросшим высокой травой.
- А что, дедушка, у вас тут никто не ходит? - спросила я.
- Ну, отчего же? Ходят тут всякие - разные. Велика наша страна. А вот тебя вижу в первый раз.
Я решила подойти ближе, удивляясь тому, что дед говорит на чистейшем русском языке. Это же всё-таки Украина и разговаривают здесь на особом сленге. Старик сидит на скамейке, вытянув перед собой деревянный костыль, положив на колени руки. На голове копна седых, курчавых волос. И бородка, и брови тоже курчавятся. Мы проговорили минут пятнадцать. Из разговора мне стало понятно, что медицинского учреждения у них нет.
- А тебе на кой? - удивляется дед. - Нешто хворая? Молодая вроде бы.
- Ищу работу. Я - медик.
- Эх, это у тебя, наверное, есть какая-нибудь настойка. Так болит костыль. Фу ты, Боже мой. Не костыль, а что под костылём. Ноги с коих пор нету, а я её - заразу чую, как будто есть и ломит незнамо как. Может, у вас в магазине есть? Слыхал: у вас на "точке" много чего продаётся...
- Лечиться без назначения врача нельзя. Вам надо вызвать невропатолога. Вас мучают фантомные боли. Ноги нет, а Вы её чувствуете. Я, конечно, могу попросить мужа зайти в аптеку, когда поедет в бригаду, в город. Но это не выход из Вашей ситуации.
Я обратила внимание на то, во что старик одет: дырявая тельняшка и штаны не лучше. Дома я перебрала старые мужнины форменные рубашки, голифе, брюки. Всё перестирала, починила. А муж по моей просьбе привёз из города Жданова натирание. Всё это я отдала дедушке, когда опять сходила в село "Беленькое". Угостила и сладким пирогом - сама спекла. Я видела как потеплели глаза его, на лице появилось подобие улыбки. А надо сказать, что уже тогда меня тянуло писать. В сумочке всегда лежал блокнотик и ручка. Дед это заметил и сказал, что может рассказать одну историю, произошедшую с ним во время войны. А начал он так:
- Вот кого ты видишь перед собой? То-то глаза таращишь на меня такие удивлённые. Поди-ка, узнавши мою историю, и знаться не захочешь. Однако я всё одно должен кому-то это рассказать. Не могу больше жить с таким камнем в душе. До войны я работал в колхозе. Был хорошим трактористом. Сам устранял небольшие поломки и другим помогал. И на войну сам добровольно вызвался идти. Определили меня к ремонтникам - восстанавливать танки. А что танк? Тот же трактор, ну посерьёзней, конечно, машина. А последний надо мной командир молодой да занозистый. Я же старше его намного и привык к хорошему обращению. И в колхозе ко мне с уважением. И до этого мальчишки другие командиры ко мне с уважением, да просьбой. А он... - ох и ершист! Ну, ладно. Дело-то не в нём. Дело в моей душонке мелкой. Противился я его приказам, не брал на свой счёт. А дела наши солдатские всё хуже и хуже. Дошло до того, что на ходу осталось только четыре танка. В одном танке и водителя нет - убили. И тут прибыл приказ, чтобы мы не пропустили немецкие танки по дамбе над речкой. Командир приказал мне заменить убиенного водителя. Мы стеной встали на пути врага. А кругом страсть такая! Земля дыбом, немцы прут. Их много - не счесть. Но и мы постарались. Много танков немецких горело. А когда знаешь, что всё одно погибать, нападает такой кураж: крушим направо и налево. И тут я опомнился. Не видно и не слышно других наших таков. И как я выпал из строя - не пойму. А командир вылез через люк, огляделся и принялся на меня орать: - Ты зачем, старый пень, повернул направо? Этим своим ходом ты оголил место и теперь немцы прут по дамбе, в упор расстреливают наших. Трус поганый.
- Ну, какой же я пень старый? - думаю. - Мне всего сороковник. Вот трус - это да. Спрыгнул я на землю и заорал во всю глотку: - Ежели ты, командир, считаешь меня трусом, нечего мне делать в боевой машине. А он орёт, чтобы я залез обратно, в танк. Я стою, а наша боевая машина тронулась и потихоньку поехала. И что мне оставалось делать, я пошёл за ней, не зная как поступить в данной ситуации. Но одно до меня дошло: трибунал я себе обеспечил. Или немцы расстреляют. И тут я будто бы очнулся. Вижу, какие-то тени мелькают. Я сжимаю "Калашникова" в руках до боли, а потом и давай строчить: - Погибать, так с музыкой, - кричу, но наступила темнота. Пришёл в себя я в госпитале... без ноги и с кучей осколков в теле. Долго лечился, а потом меня комиссовали. Передвижной госпиталь свернули, отправили дальше, на Восток. Родных у меня никого не осталось. Здесь вот и остался, занял брошенный домик, живу, прячу от людей глаза... Приезжали ко мне после войны из военкомата, медаль вручили. Хотел было сказать, что эта награда не для меня, но и опять струсил - не сказал. Подумал, что наш танк, наверняка, сгорел и этот безусый мальчик - последний надо мной командир тоже. Некому меня обвинять теперь в трусости. А как тяжело жить с этим.
Я встала со скамьи и, не попрощавшись, ушла. По дороге думала: - А в праве ли я осуждать этого человека? Жизнь его каждодневно наказывает. Дома, видя моё расстроенное состояние, муженёк поинтересовался происходящим и я ему пересказала наш с дедом разговор. Он пожал плечами: - Неизвестно, как бы мы а такой ситуации поступили. Поэтому, давай не будем обсуждать.
Наступил праздник - Седьмое Ноября. Муж мой был на параде, в городе, ну а я решила приготовить праздничный стол к его возвращению. Он пришёл во второй половине дня и сразу же, с порога, спросил: давно ли я виделась со своим престарелым другом из "Беленького"? - А ты сходи, сходи сегодня же, - настоятельно проговорил он. Я, собрав сынишку и прихватив угощение, отправилась к дедушке. Ещё не доходя до села, мы услышали марш "Прощание славянки". село было празднично украшено осенними цветами, зеленью. Дед сидел на скамье. Его окружали какие-то военные и сельчане. Увидев меня, он помахал рукой, подзывая ближе.
- Во-от! И вовсе я не трус! - радостно воскликнул он. - Оказывается, этот самый мой командир написал о том, что я не подпустил немцев к танку. Конечно, у наших уже не оставалось ни снарядов, ни сил. А у меня "Калаш" был. Я и давай "поливать" из него по фашистам. После мой командир сам, лично, тащил меня на себе раненого, пока санитары не подхватили.
Дед тряс над собой каким-то пакетом и говорил, говорил. После такого душевного потрясения он сказал, что впервые за многие годы спал спокойно и, даже, нога не болела. А приснилась ему жена и молоденький лейтенант - командир танкового расчёта. Вроде бы он - сын их с женой.
- Знаешь, он мне написал, что обязательно приедет и поможет определить в госпиталь. И чтоб сделали мне протез. Вот кто ему обо мне сообщил?
- Наверное, мой муж, - предположила я. - Как-то странно, настойчиво он советовал Вас навестить...
Свидетельство о публикации №125091502095