Паноптикум

Вот они, собратья по клетке из плексигласа.
Не утопия Бентама, но и не ад.
Просто — остановленный час.
Просто — неподвижный ряд.

Взгляд упирается в стекло, как в акриловый надгробный пласт.
Зрачок скользит по чучелу, по шраму, по гипсовой плесени.
И не поймёшь: ты здесь экскурсант или уже экспонат в этой геометрии безысходной зеницы?

И чувствуешь, как холодеет во рту, будто кладёшь на язык
не сахар — гранёный осколок
всеобщего вниманья.
Как будто тебя настиг
незрячий, пустой, безразличный
взгляд мирозданья.

И кожа скукоживается, пытаясь
сползти с костяка,
спрятаться от этой
пристальной, тотальной немоты.
Ведь каждый из нас — слепок,
чучело, муляж пока
не приласкает рука, не разбередит губы.

Но здесь не пахнет ни болью, ни страхом. Лишь нафталин и тлен.
Здесь анатомируют позы, изъяв из них дрожь и трепет.
И понимаешь: весь прогресс — это паноптикум, в который внедрён
один-единственный смотритель, которого нет.

И ты — его глаз, и его объектив, и его алиби.
Ты осушил свой стакан до дна, но
осадок — на твоём дне.
И нет конца этой выставке. И нет
тебя впереди.
Лишь вечное стоянье в очереди к самому себе.