Любовь

                Написано по реальным событиям произошедшим В Аргояшском районе Челябинской области в совхозном отделении Буденовское ориентировочно в 1942-43 гг. по записным книжкам моего отца Легейдо Сергея Михайловича.


   Сегодня Любке было, как никогда, хорошо, но вместе с тем, необъяснимая тревога сжимала сердце. Почему так? Когда счастье смотрит на тебя, когда ты его обнимаешь, растворяешься в нем, сердце становится особенно беспокойным.
   Любка треплет ему волосы, хватает за нос и вертит его во все стороны, обнимает за шею, отталкивает от себя и снова треплет его волосы, все время хохоча и приговаривая: - Ах ты, озорник… Баловник ты эдакий… Нехороший ты мой, распротивный…
   Любка – хулиганка. Хулиганистая девка. Она работает на тракторе. Одежда в масле. Большие глаза, гладкие волосы, лицо продолговатое, смуглое, руки сильные и отличнейшая фигура. Любит петь песни. Иногда даже похабные.
   Павлик – полный, крупный в засаленной фуражке с зеленым околышком и драной телогрейке. Медлителен, неразговорчив. Развозит горючее по полям, правит двойкой.
   Любка его любит громко с треском, озорно. Водит трактор и поет развеселые частушки. А он ее спокойно. Так кажется во всяком случае.
   Поля громадные. Иногда влюбленных к ночи разделяют десятки километров. Но они находят друг друга в любую погоду каждый день, вернее ночь. Днем работают, а ночью вместе. На полпути встречают друг друга. Такая уж работа в совхозе. Подошло время убирать клевер и - все на клевер. Всем косы в руки. Поля сиреневые. Здесь все собрались вместе. Любка, наконец, может весь день быть рядом с Павликом в пику другим бабам. Сонгат вертится вокруг Наташи. Митька частушки орет непристойные. Белоусов, недавно из госпиталя, спокойно обхаживает Митькину мать, пристраивается с ней рядом косить. Матерятся? Как всегда. Только Матерухин ни разу не ругнется.
   А идет война. И цветет любовь Любки и Павлика на фоне общей тяжелой и голодной обстановки. Тяжесть происходящего подчеркивается, усиливается трагической внезапностью разрыва этой любви внешними неумолимыми силами. Павлик уходит на фронт. И любовь – единое целое, живое, цветущее рвется обстоятельствами на две кровоточащие половинки.
   Это дико, противоестественно, но природа подчиняется общественному долгу. Личное во имя жизни, будущего всего общества, страны, родины приносится в жертву сознательно, хотя и случилось это в самый разгар любовной поры. Звенела весна, и вместе им было сорок.
   Павлик ушел на войну. Любка осталось без него и была ему верна, пока не получила похоронной.
   А тут случай произошел…
   Случай – это Митька, тоже молодой организм. Совсем молодой. В работе крепок. К любви рвется открыто. Не скрывает своих порывов к Любке. Но и он меняется, в нем возникает уважение к ней. Он как-то утихает, присмиряется, по-другому, чище смотрит на жизнь
   Весна пьянит, мутит, дурманит, бьет в голову, но он себя сдерживает, не распускает. Только теперь он уразумевает, что Павлик и Любка одно целое. Что глядеть на Любку как на красивую женщину, возбуждающую желание, значит поступать нехорошо, нечестно по отношению к Павлику. И он притих. Присмирел. Но совсем не глядеть на нее он не мог. Весна оставалась весною, а молодость молодостью. Красота его влекла. И как он не старался быть честным и благородным, но нет-нет, а взгляд его при удобном случае невольно останавливался на Любке. И она это знала, понимала своим шестым женским чувством.
                Сцена: «Обхаживания и домогания Митьки к Любке.»
   Два невольных наблюдателя:
1. Мать Митьки – исключительная женщина. Положительный свидетель.
2. Сонька жена Ганапольского
Они, мать Митьки и Сонька, беседовали о чем-то и вдруг тра-та-та-та-та, увидели или услышали разговорчик домогательский Митьки. Митька наступал, давил, уговаривал, просил. Он уже больше не дурачился. Любка жгла его своей красотой, и у него больше не было сил.
И вот Сонька, сразу как услышала его мольбу, разогнать решила их или вспугнуть хотя бы. Она прямо матери Митьки сказала – гони ты его домой! Как это можно! Прямо ведь мальчик еще, и потом, к такой бесстыдной и распутной девке…
- Нет! – сказала мать Митьки, - не тронь их, не пугай. Лучше слушай, что будет, или уйди отсюда. Напрасно ты о Любке так-то. Она совсем неплохая. А красота ее кого угодно с ума сведет. На ее красоту-то нам молиться надо. Церкви у нас нет. Она не только лицом, она и душой красивая. Она и его кое-чему научит. А чему быть – того не миновать.
Сонька:
- Что же из мальчишки выйдет, если ты его сейчас благословляешь на это самое с эдакой потаскухой?
Мать Митьки:
-  Да ведь ты ж видала, что не было ничего. Какая ж она потаскуха, когда не позволяет ничего такого?
С.: - Все равно это не хорошо.
Мать Митьки: - Не знаю. Может быть и не хорошо, но я перед такой красотой тоже не устояла бы.
И т.д.

   Но вот и Митьке. приходит время идти в армию, а значит через несколько месяцев после этого и на фронт. А ведь он еще моложе, чем Павлик. Он уже не поет:
                Не ужель меня забреют,
                Не ужель меня возьмут,
                Шинель новую наденут,
                Саблю вострую дадут.
Он понимает, что детство прошло – впереди неизвестность.
   Отношение Любки к нему также изменилось. Она стала мягче, как-то внимательнее, приветливей. А была опять весна. Новая. Такая же пьянящая, бьющая в нос и в голову. И Любка, как символ природы, живого, жизни, не хотела, чтобы Митька ушел на фронт, не познав высшую радость, радость обладания женщиной.
   Если он этого хочет, пусть получит. Она его жалеет и в нем видит Павлика. Может быть, Павлик жив, может быть, они встретятся. Единственное что она ему может дать в дорогу, это память о своих поцелуях, объятиях и жаре своего сердца. Пусть он передаст Павлику все это когда его увидит. А не увидит, пусть себе оставит, пусть себе все возьмет. И если ему суждено будет сложить голову, то в последнее мгновенье пусть вспомнит о ней. И она ему отдается.
   Целых десять дней они горят и пламенеют. На одиннадцатый он уходит. На двенадцатый начинается мораль. На двенадцатый Ганапольский, встретив Любку на тракторе, декламирует ей эту самую мораль. Она ему в ответ:           - Молчи гнида ползучая. Что ты понимаешь в стыде? Твое место на фронте, а не бабам в деревне мораль читать. Уйди с глаз, а то раздавлю!». И трактор как бешенный рванулся вперед мимо отпрянувшего в грязь Ганапольского..
   Первый ребенок не рождается. Приходилось крутить ручку трактора, а ее не каждый мужик повернет. Обычно к ней привязывали две веревки, растягивали их в стороны как усы и дергали по очереди то за одну, то за другую (если рядом были люди). Но когда рядом никого не было, приходилось самой крутить ручку. Это и привело к тому, что ребенок не родился. Вернее, он был мертв. Второго ребенка, отцом которого был Митька, ей удалось сберечь. Все знали чей это ребенок. Мать Митьки забирает ее жить к себе в дом, после того как на Митьку приходит похоронная. В деревне ведь, между прочим, все на виду.
   Гудит, звенит звон, расползается, растекается по травке полевой, по цветочкам луговым, по пашенке степной в даль бескрайнюю, раздольную, привольную переливами ясными, прозрачными, нежно-чистыми. Гудит, поет он, волнами расплывается, рассыпается, переливами многоголосыми, покрывает землю-матушку, обволакивает, заволакивает ее кормилицу звоном серебренным, звоном малиновым, звоном бубенчато-колокольным.
   Павлик вернулся калекой. Но вернулся. И Любка его дождалась. Но это уже больше интересовало сельских женщин, а не Павлика. Он в своем спокойствии был выше подозрений. Одной рукой он управлялся теперь также как и раньше. А вот Митька орал, орал частушки, а с фронта так и не вернулся…
   Тишина. Только слышен звон наковальни из кузницы. На все четыре стороны гладь – равнина, а в середине ее отделение совхоза. По главной улице Любка на колесном тракторе тарахтит. Кричит чего-то. Выключила мотор и снова тишина… Война. Люди гибнут, судьбы путаются. Там на фронте. Это далеко. Она любит Павлика, водит трактор и поет похабные песни. Газет нет, радио нет, света нет. Да Любке и не надо ничего этого.
Она искренне счастлива и совесть ее чувствует себя чистой как стекло. У нее и в уме нет винить себя или оправдываться перед Павликом. А Павлику было наплевать на деревенские пересуды. Ему и раньше не снились беленькие, чистенькие девицы. А теперь, поварившись в огне войны, увидев, как из здоровых, молодых тел жизнь вылетает, он к любви женщины стал относиться как к величайшему дару природы.
   Так или иначе, а Митька не вернулся. Когда пришла похоронная, его мать плакала, обнявшись с Любкой, а Павлик пошел к Матерухину и крепко выпил. Между прочим, одной из его особенностей было то, что он не пил и не курил. А в этот раз напился. И сказал крепкую речь Матерухину о жизни, изложив ему свое кредо…

 Написано моим отцом Легейдо С.М. примерно в 1963г               
 Записано и обработано мной, Легейдо В.С. в 2022г.               
                03.11.2022г.
                .