Бархатная тьма, или любовь навьи

Родное, бархатное, острое скользит фантомной болью
во мне, когда колючую набрасывает шаль
гадалка-ночь на жилмассивы, ставшие юдолью
племён, что проводили в незапамятную даль

вершину славы и закат. А мы, обслуженные ко;нцем,
перекроили в кабаке, казалось бы, вчера
друг другу жизней чертежи, но у привеченного солнцем
дитяти Тьмы тебя уже изъяла атомов игра.

Ты воцарился в чёрном сердце, всеобъемлющем и нежном,
рассыпал накрепко по филиграни древнего ума
речей своих рубины и узнал, что нет одежды
для женщины прекраснее, чем бархатная Тьма.

Огонь и Тьма сплетались в танце первозданном
тайком от Князя и Магистра, ну а Тот, Кто сотворил
миров беспутицу, о страсти той не ведал и подавно,
ведь сон беспечный до конца веков Его сморил.

Однако, всё подвержено распаду в буйстве мира,
и в рыхлый день, что сизыми дождями окрылён,
тебя сразила быстрая секира
не колдуна, но сына ведьмы, что хранима журавлём.

С тех пор душе моей, ползущей сквозь пожар тысячелетий,
покоя нет, и по ночам от пузырька
с экстрактом корня золотого до опрятного стилета
обсидианового мечется бессонная рука.

Над неприступным сталинским палаццо,
на Ленинградке распростёршим лапы, плавает луна,
и – как умеет, не способна ни на гран с тобой тягаться –
теперь меня ласкает лишь она,

а самой чёрной ночью года шорох карнавальный,
водоворот манерых масок, соплеменниц нагота,
собратьев смокинги не победят бесформенный, печальный,
тягучий ступор, что в мозгу моём отростки распластал.

Разлиты тайны в мировом пространстве льдистом.
Они страшнее скользкого невнятного стыда.
Ни Князь, ни Королева, ни Магистр
не в силах эти тайны разгадать.

Никто не знает, почему не властно воли
усилие над зёрнами любви и отчего
любовь, хотя едина сутью, но вольна швырнуть и в волны
досрочной смерти нас, и увенчать короной мировой.

Бессильно эти ослепительные тайны
гадание на муторной куриной требухе
разъять и упорядочить, а значит, неслучайны
прорехи бледные в конвенциях, расчётах и стихе.

Ржавеют, рассыпаются строптивые доспехи,
и рыцарей галантных поглощает лабиринт
небытия. О, как найти ответы в межвисочном эхе,
тысячелетнюю бушующую жажду усмирить?!

Любовь, тягучая и чёрная, как битум,
торжественный, холодный, мёртвый секс
поглощены неукротимым, ненасытным
потоком лет. Един для всех распада будничный процесс,

но, всё живое воскрешая, Спящий пробудится,
и – непреложна, неподкупна, беззащитна и горда –
я рухну, как поверженная птица,
в твои объятия живые в день Последнего Суда.

Бомжи, торчки, пропойцы, психи, дети, кошки и собаки
меня сквозь морок наблюдали в роковых
облезлых переулках, угнездившихся во мраке
блудливой, расфуфыренной Москвы.

Одета в ласковую Тьму одну, тебя, родной, я встречу –
бесхитростна, тиха, невыразима и горда,
когда тряхнёт бесстыдницу-вселенную за плечи
ревущий день Последнего Суда.