Отцовское поле. Символика и биограф. подтекст

Эссе к стихотворению «Отцовское поле». Версия не окончательная, будет редактироваться.

1. «Отец — жажда жизни».

Отцовское поле — это пустошь во мне, где-то внутри, где осталась лишь (не забытая) «виртуальная копия сердца» моего отца. Так я думал, скорбя об утрате. Я заблуждался. Поле не должно быть мёртвым, запущенным, связанным скорбью, как тяжёлыми цепями. Оно в состоянии цвести, пахнуть и плодоносить.

Этот стих о Победе как воскрешении к жизни и о торжестве самой жизни. Жгучей, страстной, прекрасной, как музыка песни «Cielito Lindo», которую с такой любовью исполнял отец. Жизни, олицетворением которой является сама героиня этой песни, задорная танцовщица Челита (Сьелита). В этом образе для меня — сама сущность отца, его любовь, его жизненная сила.

«Отцовское поле» — не умерло, не остыло. Оно не оставлено под холодным*, но славным священным гранитом, который стоит как вечный страж, бдительно хранящий нашу память для будущих поколений. «Отцовское поле» живо — это мы, его дети и внуки. Мы его продолжение. Рождённые им, чтобы быть свободными в своём выборе. Чтобы любые преграды и трудности могли преодолеть. Рождённые им для счастья и любви! Чтобы он смог увидеть, понянчить своих внучат и уйти как блаженный.

2. «Русский поток».

Наши мама и папа родились во времена небывалых доселе эпохальных перемен. Множество человеческих судеб по всему миру угодило в эти жернова. Родители потеряли безвозвратно многих своих близких и не только на войне. Поэтому создание «отцовского поля» — многодетной, дружной семьи — стало сверхзадачей Бориса Ивановича. О чём он как-то сам и обмолвился: «назло (судьбе) нарожаем». И нарожали восемь детей. Уверен, в этом была его личная большая победа.

И в моём стихе маленький слабенький колосок надежды — это образ воскрешения, а значит, продолжения жизни, образ зачинающейся Победы над смертью. Словно капли дождя, собирающиеся в реку, эти маленькие колоски памяти в наши дни объединяются вместе, как колосья на советском гербе. Они сливаются на улицах по всему миру в мощный поток человеческой памяти — «Бессмертный полк» человеческого единения, уверенно идущий из прошлого в будущее.

3. «Люди и звери. Флаги наших отцов».

Важно понять: та война была войной на уничтожение. Те чёрные силы пришли отнять нашу землю, дотла испепелить культуру, разрушить наши памятники, сжечь книги и предать забвению наш язык. Пришли создать свой жестокий, циничный мир на нашей священной земле и осквернить могилы наших пращуров. Пришли убить моего отца и поработить мою маму, совсем ещё подростка. Страшно думать даже об этом.

Отцовское поколение разгромило эту звериную стальную армаду. В пух и прах разметали наши соколы их хищные эскадрильи, смяли и размотали наши «тридцатьчетвёрки», ИС-ы и САУ их грозные танки и самоходки, втоптали в усталую землю их парадные мундиры. Так развеяли они по ветру напыщенный, высокомерный чумной дух — пожирающий и порабощающий всё человечное в человеке. С честью и славой пронесли они наши алые знамёна — обагрённые священной кровью, пролитой во все века за Россию. Через адское пламя пронесли их, и оказалось, что пламя этих знамён сильнее пламени Ада.

4. «Ленинградская пастораль*»

И при этом наш народ в массе своей сохранял в себе человечность. Они, сражаясь на фронтах и в тылу, жили и продолжали творить добро вопреки той идеологии, которую пришли навязать им звери в лощёных чёрных мундирах СС. Я слышал, как легенда Ленинграда, блокадник, утончённый художник-иллюстратор книг для детей Александр Георгиевич Траугот рассказал две истории, которые, как срез времени, увиденный 10-летним мальчиком, говорит нам о характере простых советских, русских людей того времени. В этих двух маленьких воспоминаниях, двух капельках отразилась вся вселенная этих людей, дух этой страны под названием Россия (СССР).

Первое воспоминание о тех, кто был в тылу той войны: о двух сестричках-ленинградках, которые даже когда от них совсем ушла надежда, имели мужество не потерять любовь к жизни, веру в людей и человечность. Это коротенькое воспоминание  одновременно страшно и прекрасно, как и всё происходящее тогда в душах людей. Ужасное становилось ещё ужаснее, а прекрасное расцветало своей невиданной, поразительной силой. Вот его рассказ: «В квартире над нами зимой остались в живых только две сестры — молодые девушки. Они умирали в своей абсолютно пустой комнате — всю мебель и книги давно сожгли. Но они очень весело умирали. Шутили и смеялись, поддерживая друг друга. Это было удивительно».

Второе воспоминание о тех, кто сражался на передовой: когда мама, чтобы спасти сына от голода, пешком добралась с ним до линии фронта, где батальонным врачом работала сестра отца, то сказала ей: «Я оставляю вам Шурика, иначе он умрёт». Полмесяца, до нового 1942-го года, провёл мальчик на передовой, там, где вкопались в мёрзлую землю и стояли насмерть наши солдаты. И спустя годы Александр Георгиевич так сказал о них: «Замечательные люди… Замечательная какая-то армия — интеллигентная. Я не слышал ни одного ругательства».

Почему они были такими? Тысячелетняя история России, на которой выросли эти люди, никуда не делась. Это отлично понимало руководство страны, вернув "царские" погоны, ордена с именами великих русских полководцев, реабилитировав священнослужителей.

В 10-м стихе 6-й главы 1-го послания к Тимофею апостола Павла говорится: «Ибо корень всех зол есть сребролюбие, которому предавшись, некоторые уклонились от веры и сами себя подвергли многим скорбям». Так вот, отец и его поколение воспитывалось уже в парадигме той идеологии, где отсутствовал этот корень. Не приветствовался и другой постулат мира капиталистов: «Человек человеку волк». В идеологии (той России) отсутствовало деление на расы и кланы, на бедных и богатых. У людей были ориентиры добра, взаимовыручки, стремление к знаниям и гуманистическим вершинам.

Я знаю, что реальность бывала жестокой. В самих большевиках боролись по меньшей мере два духа — глобализма (мировой революции) с духом державности. Что уж говорить о ситуации на местах. Но молодые ребята и девчата были уже воспитаны на книжках Гайдара, Островского, Фадеева, Маяковского, Полевого, Катаева, Беляева, Алексея Толстого. На подвигах лётчиков, дерзновенных конструкторов и храбрых первооткрывателей. Высшим апогеем этого уникального поколения станут годы небывалой Священной войны, величайшей в мировой истории Победы и полёт Юрия Гагарина. Фактически именно эти мальчишки и девчонки спасли этот мир от рабства и вывели его на новую орбиту. Да, в последующие годы практика всё больше и больше будет расходиться с теорией. Продажный дух стяжательства, как ржавчина, проникнет во все властные структуры. Но всё же это было то время, когда люди не только предприняли попытку создать милосердное, справедливое общество, но и искренне верили в то, что всё у них получится.

5. «Хлеб для Берлинской мадонны»

Но вот уже победный май 1945-го… Наши солдаты кормят голодных немецких детей. Помогают восстанавливать немецкие города, налаживают мирную жизнь. В разрушенном Берлине необходимо было обеспечить продовольствием два миллиона человек гражданского населения. 11 мая Военный Совет 1-го Белорусского фронта издал постановление, согласно которому в неделю на одного жителя Берлина выделялось до 3 кг хлеба, 0,5 кг мяса, почти 1,5 кг сахара, 350 грамм натурального кофе, а также картофель, овощи, молочные продукты, — говорится в опубликованных документах МО РФ.

«Питанием обеспечивали самые разные категории берлинцев: рабочих, служащих, детей, деятелей науки, техники, медицины, культуры, врачей, учителей, служителей культов, больных и иждивенцев». Кроме этого, были приняты меры по обеспечению медикаментами больниц и аптечной сети Берлина, проведены мероприятия по очистке улиц и дезинфекции зданий. Командование Красной Армии также сумело наладить снабжение молоком берлинских детей — таковы факты, зафиксированные в отчётах.

6. «Апостолы священной войны»

Но не хлебом единым жив человек. 6—11 мая 1945, когда в Чехословакии ещё шла последняя крупная стратегическая операция Красной армии, в ходе которой была уничтожена немецкая группа армий «Центр». А в сожжённом дотла Дрездене молодой киевский художник, младший лейтенант Лёнька Рабинович ищет бесценные картины Дрезденской галереи.

Этот город называли "жемчужиной Саксонии", в нём не было значимых военных объектов. Но, после массированной бомбардировки англо-американской авиацией в ночь с 13 на 14 февраля 1945-го года лежал в руинах. Десятки тысяч жителей и беженцев под ними — сгорели заживо в адском пламени. Маршал Конев, видя стремление молодого солдата, предоставил в его распоряжение опытную команду разведчиков. И чудо случилось — группа обнаружила драгоценные картины в сырой, заброшенной каменной штольне. В их числе «Сикстинская мадонна» Рафаэля, при виде которой обомлела душа русского солдата. Известковая вода уже частично повредила полотна. Страшно вообразить, что стало бы с картинами, если бы Леонид Наумович оказался менее настойчивым, менее расторопным, менее удачливым. Вот что представлялось ему самому: "Долгие месяцы глухой темноты. Пыль. Забвение. Понемногу сырость забирается в мельчайшие поры холста. Капельки влаги размачивают грунт, и он разбухает, вспучивая и взрывая красочный слой. Осыпаются, умирают Рембрандт и Саския, Инесса. Меркнут просветленные краски Джорджоне, и шашель точит насквозь трехсотлетние доски малых голландцев...."

Коллекцию Дрезденской картинной галереи перевозили из Германии в СССР и восстанавливали специалисты московского Государственного музея изобразительных искусств (ГМИИ) имени Пушкина. Наши реставраторы долго и кропотливо приводили в порядок картины, пострадавшие от небрежного хранения. И 31 марта 1955 года советское правительство принимает решение возвратить ГДР сокровища Дрезденской галереи, что стало полной неожиданностью для немцев.

Таким было поколение наших отцов, обычных людей. Как их можно назвать? Как их нам величать? Как их подвиг можно забыть? Поэтому каждый год 9 мая всё больше и больше людей, вступают в строй Бессмертного полка по всему миру. Выходят на площади с портретами тех кто защитил наше будущее.

Русский философ Николай Бердяев как-то сказал: «Есть соответствие между необъятностью, безгранностью, бесконечностью русской земли и русской души, между географией физическою и географией душевной. В душе русского народа есть такая же необъятность, безгранность, устремленность в бесконечность, как и в русской равнине».

А ведь так оно и есть! Русский дух, русский мир физически не могут существовать в рамках и не имеют границ. И тогда становится уже неважно, кто по национальности этот «русский». Если он любит русский язык и культуру и с честью несёт это в мир. Меня просто поражает эта сила — долготерпеливая, порою всё прощающая и милосердная, но одновременно мощная в своей уверенности. Ведь за плечами её стоят стройные ряды праотцов и великая история. Парадокс, но как же часто правители и "элиты" соседних стран, бывших республик СССР, не ценят этих русских качеств. А ведь Россия кормила их и пестовала. Они доходят в своём неистовстве поистине до шизофренических противоречий! Принимая это за нашу слабость, одновременно сгорая от зависти к нашей способности восставать из пепла и находить отклик в сердцах людей по всему миру, «завоёвывая» умы и пространства. В то время, когда весь мир смотрит на нашу страну с надеждой, только и говоря о России. Иногда мне кажется — вынь из-под него этот стержень, и он просто рухнет обречённо.

7. «Триумф Русского духа. Воскрешение к жизни».

Та титаническая битва — прежде всего триумф всей тысячелетней истории России. Её Победа напоминает мне не только о боли и не проходящей скорби от многих утрат. И память о той войне совсем не пустошь, покрытая пеплом. Ибо, как засвидетельствовал сам Христос: «У Бога все живы».

Это и наша Победа, победа современного поколения. Ведь благодаря подвигу наших отцов и матерей мы радуемся, влюбляемся, рожаем детей, созидаем и просто свободно дышим. В моих глазах та Победа, как великий итог сражения добра с абсолютнейшим злом, — есть образ воскрешения к жизни. Воскрешения, на которое я надеюсь и уповаю, вспоминая об отце. О чём и рассказано моём в стихотворении «Отцовское поле».

8. «За того парня»

Этому образу поля потерь и поля воскресшего, плодоносящего вторит и знаменитая песня на стихи Роберта Рождественского «За того парня». Эта песня стала любимой и у поколения моих родителей, и у моего поколения, пришедшего после них. Она гораздо утонченнее и ближе душе, чем мои сжатые в пружину стихи об отце. И, говоря, по сути, о том же самом, рисует свою картину лёгкими, невесомыми, но такими родными красками.

Я хорошо помню, когда вышел фильм с этой трогательной и сильной песней. Именно её мы пели в 1973 году, ещё совсем малышами, вместе с моим старшим братом, незабвенным Александром Борисовичем, нашим Шуриком. 

Помню, мы возвращались с небольшого рыбацкого похода. Был удивительно красивый закат солнца с ванильными, одетыми в пурпур облаками над бескрайней казахской степью. С ватагой друзей, босоногих мальчишек, шутя и балагуря, мы только что вышли из прибрежного лесочка, тянущегося к воде вдоль реки Урал. И вдруг наш Шурик, наш предводитель и душа компании, запел эту песню. Только услышав любимые строчки, их сразу же подхватили ещё двое ребят. Остальные уже подпевали знакомый припев. Само состояние красоты жизни, простор бескрайней степи, её воздух пропитанный запахами костра и печёной картошки от нас и наших котомок, ощущение свободы и своей сопричастности к огромной, прекрасной и сильной стране-победительнице подтолкнуло нас к этому. Шлёпая домой по песочному берегу, разновеликая пацанва улыбалась, переглядываясь, а песня уже уносилась вдаль, скользя над гладью безмятежного текущего седого Урала, сверкающего в пурпурных лучах гаснущего солнца.

Я приведу лишь пару ключевых отрывков из текста и заключительные строчки припева, говорящих об этом самом Поле наших отцов, завещанном всем нам, их потомкам — детям и внукам победителей:

Я сегодня до заpи встану,
По шиpокому пройду полю.
Что-то с памятью моей стало,
Всё, что было не со мной, помню.
...
Обещает быть весна долгой,
Ждёт отбоpного зеpна пашня.
И живу я на земле добpой
За себя и за того паpня.
...
А степная тpава пахнет гоpечью,
Молодые ветpа зелены.
Пpосыпаемся мы, и гpохочет над полночью
То ли гpоза, то ли эхо пpошедшей войны.
Пpосыпаемся мы, и гpохочет над полночью
То ли гpоза, то ли эхо пpошедшей войны.



© Ю. Ч. 14.09.2025.


~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~
*Холодный гранит* — здесь слово «холодный» употреблено в смысле «бесстрастный, выдержанный, невозмутимый, сдержанный, стойкий». Но так как все эти эпитеты более всего характеризуют живых людей, то в этом случае я остановился на слове «холодный», более честно подходящей характеристике для камня. И к тому же это придаёт ещё тактильную окраску и усиливает контраст в тексте.

*Ленинградская пастораль* — это метафорическое противопоставление абсолютному злу мирного, человечного начала которое берегли в себе наши люди сражаясь и на фронте и в тылу.