Переводы. Халед Абу Сальма. Поэтика руин

.





#школа_сонета_переводы_2025
#современная_арабская_поэзия


ПОЭТИКА РУИН


Халед Абу Сальма (;;;; ;;; ;;;;) – родился в 1973 году в лагере палестинских беженцев в Иордании. Детство провел в Рамалле на Западном берегу реки Иордан. Его поэзия носит ярко выраженный политический характер, но избегает лозунговости, концентрируясь на личных историях. В молодости был заключенным в израильских тюрьмах. Сейчас живет в Рамалле, работает журналистом в палестинском информационном агентстве.

l.f.: Каковы, на Ваш взгляд, основные тенденции развития современной арабской поэзии?
h.s: Когда мы осмеливаемся наметить контуры того многоголосого и тревожного пространства, коим является современная арабская поэзия, нам прежде всего приходится иметь дело с тяжким, но и благодатным бременем её наследия, с тем тысячелетним грузом метафор, ритмов и строгих канонов, которые, с одной стороны, служили ей несокрушимым фундаментом, а с другой – стали тем лабиринтом, из которого поэтическое сознание, уязвлённое катастрофами современности, отчаянно ищет выхода, дабы обрести голос, способный выразить травму распада не только социального, но и, что куда существеннее, метафизического порядка, ибо руины, среди которых вынужден существовать арабский поэт, не только руины городов, но и руины смыслов, руины той самой великой наррации Ислама и Арабского Возрождения (Нахды), что более не способна служить утешением или компасом в мире, лишённом определённости. Этот разрыв с классической дикцией, столь явственно проявившийся ещё в середине прошлого столетия у таких титанов, как Адонис и Махмуд Дарвиш, ныне достиг своей критической, почти тотальной фазы, выражающейся не в простом отказе от системы ‘аруда (просодии), а в глубинном пересмотре самого отношения между словом и обозначаемой им реальностью, где слово более не стремится быть украшением, эмблемой или даже прямым высказыванием, а становится, скорее, раной, зияющей пустотой, молчаливым знаком той невыразимой боли, что кроется в промежутках между буквами, в паузах, что длятся дольше, чем сами стихи, и в намеренном разрушении синтаксиса, который уподобляется руинам дома, чью планировку уже невозможно восстановить.

l.f.: и всё-таки, что Вы можете сказать о тенденциях развития арабской поэзии, обозначенных наследием и разрывом с ним?
h.s: господствующей тенденцией, становится то, что я осмелюсь назвать «поэтикой фрагмента» или, если угодно, «поэтикой после катастрофы», где целостный образ мира, некогда бывший достоянием классической касыды, уступает место намеренно раздробленному, клиновидному видению, составленному из обрывков памяти, сиюминутных впечатлений, почти что галлюцинаторных вспышек, которые, будучи собранными воедино, не складываются в мозаику, а, напротив, подчёркивают свою несводимость к какому-либо единству, свою принципиальную разорванность, что и есть, по мнению многих современных авторов, единственно возможная сегодня форма искренности – искренности, отказывающейся примирять непримиримое и утешаться иллюзиями.
В этой парадигме тишина перестаёт быть отсутствием звука и превращается в активного участника poetic act‘а, в главного героя стихотворения, который говорит порой громче, нежели произнесённые слова, ибо именно в этих зияющих паузах, в этом напряжённом молчании и обитает подлинный ужас и подлинное откровение современного бытия, когда душа, «глотающая старые обиды», обнаруживает, что язык бессилен выразить всю полноту её отчаяния, и потому она прибегает к красноречию немоты, к выразительности пропусков и намёков, заставляя читателя не читать текст, а со-творять его, вслушиваясь в этот громоподобный шепот между строк.

l.f.: не становится ли в этом случае «громоподобный шепот между строк» орудием деконструкции любви и божества в классическом их понимании?
h.s: именно это движение к онтологической немоте и экзистенциальной фрагментарности приводит нас к самой радикальной и, возможно, самой трагической тенденции – к методичной деконструкции всех прежних кумиров и сакральных понятий, среди которых центральное место занимает концепция любви, которая в арабской традиции – от платонического идеализма джахилийских поэтов до суфийского мистицизма – всегда носила отчётливо сакральный, трансцендентный характер, будучи путём к абсолюту, будь то возлюбленная или сам Божественный принцип. Современный же поэт, совершает акт величайшего иконоборчества, низвергая любовь с её метафизического пьедестала. Это заявление – не циничное отрицание, но горькое, выстраданное прозрение: это признание в том, что в мире, лишённом трансцендентных опор, любовь более не может претендовать на роль спасительной благодати, но есть лишь земное, хрупкое и трагическое человеческое чувство, сотканное из слов, то есть из того материала, который по своей природе предательски условен и недолговечен, а потому – столь же прекрасен и обречён, как бабочка, попавшая в стакан вина, чья агония составляет единственно возможную в её положении форму красоты.
.
.
АПЕЛЬСИН

Когда закатный луч пронзил стекло,
упав на чашку с недопитым кофе,
на крошки хлеба в блюдце, тонкий нож…
Я понял, что любовь – не вечность – доля
мгновения растянутого по
сознанию, смолы застывшей капля,
хранящая след жёлтого листа
тысячелетие, а может дольше…

Шум города затих, и апельсин,
почищенный тобой был полон солнца,
твои ладони, пальцы пахли им,
ещё надеждой, что в последний миг
мы вспомним не войну, а запах утра.
.
.
СПОР НА БАЗАРЕ в Каире

Мы выбирали коврик для молитвы
из шерсти, с бахромой, среди тюков
и запахов корицы, кожи, кофе,
прилипчивых, крикливых голосов.
И ты твердила, что узор испорчен,
проложен чёрной нитью и рукой
неверной, я ловил твой гнев безбожный,
твоею упиваясь красотой.
Эль-Халили обветренные стены,
Здесь Бонапарт купив кинжал времён
Услышал эхо битвы при Хаттине,
Плененных рыцарей покорный стон
И милость Саладина… Мы же спорим
о чёрной нити, повышая тон.
.
.
СТРОЧКИ ИЗ САПФО

Я помню ночь, когда Багдад горел,
И пепел падал на листы Корана,
И ты шептала строчки из Сапфо
И шёпот тот мне не казался странным.
В руке дрожала спелая хурма,
И сок стекал, как кровь из свежей раны
А ты шептала строчки из Сапфо
И шепот тот мне не казался странным.
Автобус, полный беженцев, увёз
Тебя, смешав: кровь, пепел, слёзы, страны.
Теперь твой голос – эхо в соцсетях,
Среди рекламы кремов и дизайна…
Всё также шепчешь строчки из Сапфо,
И шёпот твой не кажется мне странным.