Слепой в бане

               
В «стародавние» времена, когда в маленьких провинциальных городках ещё функционировали общественные бани,  в одном из таких поселений  произошёл казусный эпизод. В силу скудности местного бюджета,  график работы бани был скорректирован  под  чередование женских  и  мужских дней посещаемости.
В один из пасмурных сентябрьских  дней в  объёмный  с  высоким потолком  холл  помывочного заведения  вошёл невзрачный  мужчина  среднего возраста, худощавого телосложения. Глаза его закрывали  очки  с  круглыми  чёрными,  непроницаемыми  линзами.  Неуверенной походкой, постукивая своей полосатой  тростью  по  «допотопному»  напольному кафелю,  он  дошёл почти  до середины помещения  и  остановился. Приподняв  подбородок, он медленно повращал  головой влево и вправо, как бы прислушиваясь и принюхиваясь  к  окружающей среде. Негромко кашлянув, он  произнёс:  « Здравствуйте граждане! Подскажите, пожалуйста, где здесь билетная касса?»  В ответ,  почти  мгновенно,  раздался отвратительный, похожий на скрежет гвоздя  по  стеклу,  голос  кассирши, прозвучавший  в  тишине  зала, как приговор:  «Сегодня  женский  день.  Приходите завтра, мужчина».
Вдоль  одной из стен  зала  стоял  ряд  обшарпанных  кресел -  ровесников  напольного кафеля,  в  которых  сидели  и  чуть  слышно  переговаривались,  ожидая своей очереди  на  помыв,    представительницы    слабого  пола.  После  вердикта кассирши зал вдруг  заметно  оживился,  напоминая  пчелиный  улей.  В центр  зала вышла  увесистая  дама бальзаковского возраста,   по  внешним  параметрам  мало соответствующая  принадлежности к  слабому  полу,  скорее   годившаяся  на  роль  пчелиной  матки.  Подойдя  вплотную  к  растерянному  мужичку, собравшемуся  было  уходить, дама  громогласно  воскликнула: «Да  что  же  это  делается, бабоньки,  как  можно  отказать  инвалиду,  да  к  тому  же слепому!!!  Давайте  пропустим  его  без  очереди!»  После  этой  своей тирады она многозначительно  посмотрела на  кассиршу,  и  та,  пожав  плечами,  молча  поплелась  за  банщицей.
      Аккуратно  поддерживая  мужчину-везунчика  под  локоток,  банщица  провела  его  к  раздевалке, помогла  раздеться. После  чего,  подведя  бедолагу  к   главному  «сакральному» помещению, наскоро  перекрестилась  и,  глубоко  вдохнув  густой,  влажный, наполненный женскими ароматами  банный  дух,  рванула  на  себя  дверь  и втащила  следом  за  собой слепого.
На  каменных  лавках  в  густом  пару,  как  в  утреннем  лесном  тумане,  располагалось  десятка  два  женщин  разного  калибра  и  возраста с цинковыми тазиками подле каждой.  Банщица, предугадывая  бурную реакцию на появление мужика, подняла руку и громко  выкрикнула: «Спокойно, бабоньки, он – слепой…». Тут же все успокоились, послышались сердобольные восклицания и жалостливые вздохи.  Заметно выделявшаяся  на фоне  остальных боевая дородная женщина, почти  силой  вырвала  из  худеньких  рук  мужчины  тазик, которым  тот  инстинктивно  прикрывался,  тем самым  явив  на всеобщее  обозрение  ту  часть  мужского  тела, которая  выгодно  отличалась  от  остального – худощавого и  невзрачного. По  помещению разлетелся  шёпот ни то восторга, ни то изумления, напоминающий  шипение  водяного  пара.         А  тем  временем  дама,  отнявшая  тазик,  наполнила  его  водой, поставила  рядом  со  своим  и, взяв  растерянного  слепого  за  руку,  подвела  к  своей  лавке  и  усадила. Бедняга  пробормотал слова  благодарности  и  начал  процесс  помывки.  Ощутив  себя  хозяйкой  положения, женщина вежливо,  но  настойчиво  попросила  новоиспеченного  соседа  по  лавке  потереть  ей  спину  и,  не дожидаясь  ответа, сунула  в  его  ладонь  щедро  намыленную  пышную  мочалку.  Сама же  встала  в  позу  буквы «Г»  и  оперлась  обеими  руками  о  лавку.  Слепой  безропотно  согласился,  пристроился  сзади  и  начал  тереть  аппетитной  дамочке  спину.               
    Такой  вариант  взаимодействия  двух  полов, как  и  двух  противоположных  полюсов,  неизбежно  приводит  либо  к  электрическому  разряду, либо  к  тому,  что  невольно соприкасаясь  с  упругими  ягодицами, слепой  как-то  невзначай  совокупился  с  обильно  намыленной  им  дамой  и  уже с  нескрываемым  рвением  продолжил  теперь  уже  оба  действа, одновременно  взвинтив  рабочий темп  втрое.  Спустя  несколько  минут  такого  «стахановского» труда, женщина,  повернув  голову  к  «спинотёру»,  порывисто  и  часто  дыша,  томно  прошептала:     « Слепой,  вы  уже  не  трёте,  а  е…ёте».  Слепой,  смутившись, резко  отступил на  шаг  назад  и  извиняющимся  тоном  произнёс:  «Ой,  простите  великодушно,  а  я  и  не  вижу!»…