23. глава из поэмы Камень-память

С подставкой что-то затянули
вы. В напряжение меня
вновь затянули и согнули
в дугу без пламени огня.
И мой согнулся с ходу стержень,
обвисли плечи, хмурый взор,
пространство снова режет
фиаско словно бы позор.

В период, собственно, совковый,
когда очередей тёк вал.
Чиновник сам газончик новый
себе как списанный продал.
И загремел он за решётку –
авторитетом овладеть –
начальство на одну колодку.
Так было, будет так же впредь.

Рука перо держать устала
и клонит почему-то в сон.
Зарубки на сердце – детали.
А может статься вовсе клон
с фактурой бешеной печали
под звуки осени святой,
что грусть мне с верхом накачали
и заменили пустотой

всё содержание поэмы…
не отработан интеграл
с зауженною в скалах темы,
как лермонтовский злой Дарьял.
В заоблачном пространстве мыслей
на интегральной стороне.
Итог неласковостью выстлан
без отражения в вине

пред будущим всех поколений,
где жили предки вдоль Оби
с необъяснимостью явлений
в отчаянной к селу любви,
стремимся мы увековечить
всех тех, кто обживал места,
кто смог стихии злой перечить
и совесть у кого чиста.

Я с генералами общался,
докладываю только вам,
читатель. Любят совещаться.
Снобизм гудит, по вечерам
застолья ломятся от водки,
закуски, шашлыков, икры.
Пишу на редкость без наводки.
Я за столом как конь с горы.

Литературные приёмы
порою радуют меня
и раздвигают строк проёмы
те, что с пробелами в полдня.
Читаю после первых рюмок,
что опрокинули вздрогнув,
проверя каждого подсумок,
в их подноготную нырнув,

я обнаружил состоянье
всей неизвестности в толпе.
И наступает час вниманья
при продвиженье по тропе,
ведущей под гору волнений
в невидимый барьер волны.
Насквозь нелепость пояснений,
чем разговоры их полны.

Любая просветлённость – это
есть совокупность светлых слов
с отсутствием любых запретов
на искренность в любви стихов,
записанных пером в тетради
под звуки нежности в строках
не славы грешной только ради,
не измеряется в рублях.

Вся ценность слова без притворства
с предвиденьем что впереди
по формуле от первородства
и есть Поэзия любви
и нежности в пейзажном стиле,
в неповторимости красы
и в одухотворённой силе.
Бескомпромиссные часы

идут и подгоняют время,
меняя истинность судьбы,
её свободы чистой бремя,
как телеграфные столбы –
излишества земных пейзажей
необходимых для структур
с неординарностью пассажей
литературных процедур,

направленных на излеченье
всей подлости глухих властей.
Имеет тихое значенье
в гармонии стихов – частей
сюжетной линии в теченье
повествования без грёз
под бриллиантовым свеченьем
среди осин, дубов, берёз.

Вновь в евтушенковских длиннотах
тону я, в них мне спасу нет,
а в перевёрнутых им нотах,
где шторы заградили свет,
прозрачность сведена донельзя,
покрыта инеем тоски.
Корона с кроной ветра – вензель,
от идеальности куски

летят параболой, в пространстве
поют, горланя, поезда,
что возвращаются из странствий,
как отгремевшая звезда
на небосклоне в миг рассвета,
расцвета образности дней,
но с возвращением Поэта
в полон бессмысленных идей.

Там, на осеннем пустословье
снежок с утра уже лежит,
сверкая серебристой новью,
в обед ручьём уже журчит,
знать, бабье лето наступило
и отогнало холода.
Чирикнул воробьишко сипло,
уселся тут на провода.

И снова поле потемнело,
а лес задумался опять.
А что-то там, в лесу, запело
и время потянулось вспять…
Зачем такое людям снится?
недолго солнышко сиять.
Мы не успели удивиться,
на плёнку не успел заснять.

Зима вмиг о себе заявит
да в неожиданном ключе.
Суровость во главу поставит,
сверкать начнёт. И на луче
влетит со снежною метелью,
оденет в серебро леса,
пейзаж изобразит пастелью.
Предстанет зимняя краса.

Моя субъектность объективна.
Ты с этим не поспоришь, друг.
Она в движении активна,
и, разрывая с ходу круг
вериг и окруженья в поле
невероятности интриг,
иду свободным на приволье.
В раздолье высоту постиг

и с переменностью успеха
вхожу с налёта в интеграл,
где ради подлинного смеха
я вам на нервах не играл,
а выводил в пространство славы,
в простор почёта, торжества,
где беспорядочно витала
по-над землёй стихом листва.

С утра ни облачка на небе,
а к ночи дождик моросит.
Он нам, пожалуй, непотребен,
пусть лучше в облаках поспит.
Развеется пусть, погуляет
по-над пространством как звезда
и в миг упавши, повихляет,
чтоб испарилась луж вода.