Живите и вы с натуральным вкусом к жизни...

Приведём пример натурального бытия с чужой дороги.
Поговорим о прозаическом переводе стиха - для верности,
О его свободе, многообразии и естественности.

«Живёте вы с натуральным вкусом к жизни», - 
Писал  А. Твардовский в письме к  К. Ваншенкину.
Что это означало? В применении к писателю или поэту?
Тогда у Ваншенкина в памяти мелькнула знаменитая строка:
«…быть живым, живым и только. Живым и только до конца».
И вспоминал поэт о случае в саду, когда он потерял перстенек с пальца.
До чего же прекрасны были советские времена!
 А как быстро пролетели те года.
 
И теперь все по порядку. Стоял листопад, не «глухая пора», 
А были дни чистой осени, царила  минута – звонкая и яркая.
Крепко закручиваясь, ввинчивались в синий воздух крупные листья,
Да листочки берёзы и липы планировали, выписывая восьмерки,
Вырисовывались бронзовые листы клена, отчеканенные молоточками осени.

Захотелось вдруг поэту что-то записать в дорожную книжку.
Расстегнул он плащ,  достал блокнот и ручку,
Быстро черкнул и убрал всё в карман, но ощутил звук падения чего-то.
Среди шуршания листьев он даже не расслышал ничего, а угадал просто.
Посмотрел под ноги – пусто, проверил – всё на месте, бесспорно,
И часы – на руке, однозначно,
Но неприятное чувство пропажи не отпускало.
Он заглянул под лавку, опять не обнаружил ничего,
Однако встал и обошёл скамью со стороны спинки,
Даже размёл багряно – каленые сухие веточки.
И тут он был вознаграждён: увидев своё серебряное колечко.
Оно, видимо, упало, когда полез в карман; бесшумно кольцо откатило.
«Потеряла  я колечко…», - вспомнились стихи, и водворил перстенёк на место.
… Потом, спустя время, появились другие стихи о молодой женщине с моря:
«И свалилось, обручальное кольцо с утончившегося пальца», - песне вторя…

И, поглубже надвинув на палец, подумал: «Всё от того, что  не  моё это дело -
Кольца  да перстни носить. Но оно было подарено,
Причём в трогательной ситуации и вызывало воспоминание - сердцещипательно.
А как говорят режиссеры, «не в том образе я». Может, пора уже снять и его?»
 Но почему? …Это было в Афинах, когда писателям сообщили,
Что планируются лекции:  Полевого -  о прозе, а поэта Ваншенкина - о поэзии, -
По инициативе греческого «Общества дружбы».
Борис Николаевич посоветовал Константину: - «Надо обойтись без шпаргалки».

Он так и сделал. Народу собралось множество. Зал, мест на триста,
Был набит, до отказа.
Полевой, то и дело, роняя на лоб пряди, неседеющих волос, живо и с юмором говорил:
 О  журнале «Юность», о редколлегии, о своих авторах прозаиках. Всё наизусть изрекал.

Слова Борис Николаевича переводил лучший преложитель из Греции,
Как потом с гордостью им сообщили. Полевому долго аплодировали.
Затем поднялся Ваншенкин: читать о поэзии.
Гид - переводчик ему шепнул: - Только, пожалуйста, покороче.
 – То есть как? Чуть не обиделся поэт, но тут же всё понял. Ему говорят о таком методе:
Где «одна фраза – или две», остановка; о так называемом, парламентском переводе.
При таком переводе, каждый отрывок рассказа надо было завершать частыми паузами,
С той или иной долей изящества, афористичности, во всяком случае, законченности, -
Иначе слушать было бы неинтересно, так как в Греции  речь шла о русской поэзии.
Как писал сам поэт: «Я очень старался. Как много значит поэзия - для России.
Почему не прижился верлибр, что у нас ценится изощрённость стиха,
Сердечность, естественность, мудрость  и глубина.
Я назвал несколько наиболее блистательных имён, - может быть, они
Вызовут у кого-нибудь смутные воспоминания или ассоциации».
«Я привёл лишь одну цитату – из «Медного Всадника».
- Послушайте, как звучит русский стих:
«И он по площади пустой бежит и слышит за собой –
Как будто грома грохотанье – тяжело-звонкое скаканье
По потрясённой мостовой»…

Здесь переводчик вынужден был остановиться,
Чтобы переждать настоящую овацию. Заметить хочется,
Что в зале находилось всего лишь несколько человек,
Пять  или шесть, знающих русский язык»…

Потом Ваншенкина  с Полевым окружили жители, задавали вопросы,
По принятой там традиции делали подарки,
Вручали  специально принесённые  из дому сувениры.
Константин Яковлевич получил греческий флаг, бело-голубой расцветки,
Величиной чуть более ладони; коллекцию – набор – «греческие монетки»,
Искусно собранную из полированных деревянных чешуек, скрепленных нитками,
Изгибающуюся рыбку – тюремное изделие политических заключенных,
Времён недавних и тяжёлых.
   
И ещё пожилая женщина подарила поэту серебряный перстенек с рельефными
Изображениями  типично греческого лица – воина или поэта...
Дома, в Москве, поэт разложил всё это по своим полкам, между книгами,
Рядом с другими памятными вещицами, взгляду столь уже привычными…
В конце лета Константин Яковлевич встретил на рижском взморье -
Елизара Юрьевича Мальцева, который принадлежал к русской  советской  когорте. 
Он лауреат Сталинской премии (1949) – за роман «От всего сердца» и другие.

Ваншенкин  знал, что недавно литератор перенёс сложную глазную операцию, 
Которую делал ему сам профессор Фёдоров и вёл дальнейшую натурализацию.
И удивительно, что на средних пальцах каждой руки Мальцева
Были повязаны толстые гарусные нитки красного и зелёного цвета,
Их дала ему мать – старушка.
Елизарий объяснил, что теперь, в связи с возможным отслоением сетчатки,
Ему нельзя делать резких движений; для этого использовались эти придумки.    
Поэты поговорили, вздыхая, о материнской любви и заботливости.

Через полгода  Константин тяжело заболел, лежал в больнице, на спине,
Подключенный к контрольной аппаратуре.
А за широким окном сквозил из тумана верхушками стволов березняк.
Потом он стал поправляться, садиться, вставать даже,
Подходить к окну, откуда, с восьмого этажа, был виден уже и парк,
И выздоравливающих пациентов  на мощеной дорожке.

Затем его перевели в палату с более свободным режимом,  врач и медсестра объяснили,
Что надо стараться избегать не только явных стрессов, но и, по возможности,
Просто волнений, что надо быть постоянно начеку; ещё будут свободны минуты и речи.
И тут Ваншенкин вспомнил Елизара Мальцева,
С его цветными гарусными нитками на пальцах;
И неожиданно – Грецию, тесный зал и людей, их окружавших,
И трогательные подарки, и тот серебряный перстенек для безымянного пальца.

Он попросил его принести. Изящную вещицу вскорости доставили.
Перстенёк оказался великоват, но пришёлся на средний палец всё-таки.
Странно он выглядел на его руке, в больнице.  – Не стыдно?
Спрашивал он у жены. Но был полон радости.
 - Просто немного непривычно, - улыбалась она мило.

Поэт вспоминал: «Перстенёк должен был то и дело напоминать мне,
Что мне не следует раздражаться – в особенности из-за ерунды какой-то.
Все, являвшиеся меня проведать, сразу обращали на него внимание.
Он и вправду бросался в глаза зачем-то.
Приходилось объяснять – каждому с самого начала.
Потом к перстню все привыкли.  Притерпелся и я.
Он перестал служить сигналом, предупреждающим об опасности,
Наоборот, я непринуждённо приладился к примерности и сопричастности.
И скоро уже не замечал его и даже не сразу обнаружил пропажу кольца».

«Всё, - подумал я. – Пора совсем снимать. Носить его уже не нужно.
Это  для меня уже ненатурально».
Он почувствовал натуральный вкус к жизни и познанию,
 При этом прикоснувшись к свету и мирозданью.   
 Проходило у поэта-песенника много интересных моментов и знакомств,
Эпизодов, путешествий, встреч, беспокойств  и благородств, 
Но всё это, вправду, было естественно, жизненно и натурально.
Живите и вы с натуральным вкусом к жизни, безусловно.
***
Константин Ваншенкин (1925 – 2012гг) – советский и российский поэт,
И  писатель, и  фронтовик, и, словами своими к песням, знаменит.
Поэзия  его простая и понятная, всем близка.
Его стихи актуальны и сегодня и всегда.
 Автор  слов к песне «Я люблю тебя, Жизнь, я люблю тебя снова и снова»…
Также его же стихи к невероятно-трогательной песне, Алёша».

И вот ещё, его стихи: -  «К чему копить ничтожные обиды,
Им не давать исчезнуть без следа,
Их помнить, не показывая виду
И даже улыбаясь иногда?

Они мелки, но путь их страшно долог,
И с ними лучший праздник нехорош.
Они – как злой блуждающий осколок:
Болит внутри, а где – не разберёшь.

Вот почему я их сметаю на пол,
Пускай не всё, но большую их часть.
Осколок только кожу оцарапал,
А мог бы в сердце самое попасть».       1954 г.