Сияние семи голосов v 2. 0
Я — не имя и не голос, а дрожь до первого звука.
Меня ещё нельзя произнести, как нельзя вдохнуть до собственных лёгких.
Я — возможность, сжатая в точку, которая знает весь оркестр до начала жеста.
Мироздание склоняется к моему уху, и тишина вибрирует ветвистой мелодией.
В ней — пути звёзд, соль океанов, слёзы и смех, математика дыхания и метрика боли.
Если спросить, кто я, — отвечу: «Пауза, из которой рождается хор».
Пауза не молчит: она держит пространство открытым для любой ноты.
Я — не начало, а разрешение на начало; не свет и не тьма, а их вместилище.
Я — согласие всего с самим собой до того, как оно узнает своё имя.
Пусть этот цикл огранит тишину до сияния и раздаст её в ладони дней.
Поэма I — Тяжесть
В начале — тяжесть. Она не давит, а держит.
Корень, впаянный в тьму; камень, хранящий дыхание вечности.
Тяжесть — это опора: без неё нет шага, слова, звезды.
Она напоминает: смысл не в полёте, а в возвращаемости.
Смысл — в земле, в невидимых корнях, в памяти, что удерживает.
Плечи мира не устают, когда есть чему доверить вес.
Я кладу ладонь на валун — и слышу старинный пульс планеты.
Он не торопит: он даёт право быть тяжёлым без стыда.
Там, где глубина — там дом, где дом — там высота безопасна.
Гравитация — мягкая просьба, а не кнут: «Останься родным».
В падении вниз рождается орбита — форма уважения к центру.
Кости помнят притяжение, как имя, полученное при крещении.
Сила становится заботой, когда несёт, а не прижимает.
Я учусь класть камень в основание, а не на сердце.
Тяжесть — это язык, на котором говорит благодарность.
Кто понял его грамматику, не роняет чужие дни.
Я не ищу лёгкости любой ценой: лёгкость без опоры — сквозняк.
Лучше медленный шаг по живой земле, чем взмах над пустотой.
И если звезда сияет — это потому, что ядро удерживает пламя.
Пусть будет вес у слова, чтобы не резать ветром.
Пусть будет вес у молчания, чтобы держать купол смысла.
Тяжесть — мой первый голос: я не падаю, я укореняюсь.
И корень шепчет кроне: «Вернись, чтобы лететь точнее».
Так камень становится музыкой, а тело — инструментом лада.
И я благодарю тьму за её невидимую ладонь.
Поэма II — Отражение
Зеркало молчит. В нём нет образа — есть возвращение.
Смотри — и исчезай: остаётся лишь прозрачность.
Граница между мной и тьмой тает, как лёд на дыхании.
Я слышу: смысл — не в том, что видно, а в том, что слышится в тишине.
Отражение учит: чужое — твоё, своё — чужое.
Лишь тишина остаётся правдой, не требующей подписи.
Я наклоняю зеркало под разными углами — меняется не я, а свет.
Свет — не вещь, а путь, и путь не копируется, а совершается.
В мутной воде я вижу терпение, в чистой — требовательность.
Отражения множатся, но не спорят: они — хор перспектив.
Я учусь смотреть так, чтобы не пленяться собственной маской.
Тогда стекло перестаёт льстить и начинает советовать.
Совет прост: «Оставь место для ещё одного взгляда».
Там, где взгляд один, — растёт фантом уверенности.
Там, где взглядов много, — появляется такт милости.
Я вытираю зеркала от пыли мнений и вижу — глубина жива.
И если кто-то подходит с огнём, я держу дистанцию для формы.
Хрупкая грань блеска требует мягких пальцев.
Я не разбиваю зеркало, когда не узнаю себя; я меняю свет.
Тень рядом с лбом — тоже я: мой невысказанный опыт.
Пусть отражение не станет судом, а будет собеседником.
Пусть стекло хранит не тщеславие, а память исправлений.
Я благодарю пустоту за право возвращаться и не повторяться.
И ухожу не красивым — узнаваемым.
Поэма III — Малость
Зерно лежит в ладони, и в нём спрятана вселенная.
В молчании — звёзды; в оболочке — океаны; в пыли — дыхание веков.
Смысл не в величии, а в малости, что не боится скрывать всё.
Кто услышит шёпот зерна, поймёт: ничто не малое для любви.
Я склоняюсь к семени — и слышу будущее деревьев.
Корешок ищет тьму, чтобы родился свет листа.
Скромность — это техника безопасности для силы.
В узкой колыбели ростка помещается парк.
Я даю времени время: не тороплю разворот спиралей.
Терпение — удобрение, тишина — полив.
Малость не просит аплодисментов: ей нужен воздух и ладонь.
Я учусь радоваться невидимой работе корней.
Урок прост: значение не обязано быть заметным.
Когда мир кричит о величии, я пересчитываю семена.
Каждое — договор о будущем тени.
Научись хранить малое — и не потеряешь большое.
В крошке хлеба — вся технология мира: зерно, дождь, руки.
Я ломаю корочку — и благодарю небо.
Пусть скромность будет формой точности, а не нарядом страха.
Пусть малость останется правом быть без сцены.
Величие без малости — пустая сцена без пьесы.
Я выбираю пьесу: тихий рост вместо громкого жеста.
Поэма IV — Хрупкость
Стекло звенит, паутина дрожит, капля висит на границе света и тьмы.
Хрупкость — не слабость, а голос формы о цене прикосновения.
Прекрасное может разбиться — потому оно бесценно.
Беречь — значит видеть трещины раньше удара.
Я держу чашу двумя руками — не из страха, из уважения.
Хрусталь опыта требует мягких полок.
Слова — хрупки: их рёбра режут или лечат.
Я учусь ставить запятые там, где людям нужен вдох.
Нельзя бросать правду в лицо — у лиц есть кости.
Правда, поданная с паузой, сохраняет черты.
Врачевание — это техника обращений с хрупким.
Вина ломает, стыд крошит; ответственность склеивает.
Я собираю осколки и не ищу виноватого — ищу клей.
Клей — это милость, которая знает свою дозу.
Чрезмерная милость — сироп, недостаточная — наждак.
Я дозирую, и чаша снова держит воду.
Пусть наши дома проектируются с местом для слабого.
Пусть законы помнят стеклянные двери сердец.
Хрупкость — учитель такта, который не орёт, а показывает.
Я благодарю треск за предупреждение.
Поэма V — Сила
Сила не в мышце, не в железе, не в ударе.
Сила — в молнии, что пронзает небо и исчезает, оставив память света.
Сила — в огне, который греет даже среди льда.
Её смысл — удерживать жизнь в мраке, а не разрушать форму.
Я различаю напор и опору: первый шумит, вторая строит.
Громкость не равна влиянию; влияние не равно заботе.
Я выбираю заботу — и нахожу долговечность.
Твёрдость полезна, когда помнит о гибкости.
Сталь поёт, когда закалена тишиной.
Я тренирую силу молчанием и поступком без камер.
Победить — легко; выдержать — труднее.
Выдержка — сестра нежности: обе держат, не ломая.
Мой двигатель — не ярость, а дисциплина тепла.
Я закрываю дверцу печи: пусть угли трудятся в глубине.
Пусть стойкость не станет камнем; пусть будет хлебом.
Сила, которая делится, удваивается без счёта.
Сильный — не тот, кто давит, а тот, кто снимает давление.
Я гашу искры, чтобы не сгорел дом; оставляю лампаду, чтобы было светло.
И понимаю: вершина силы — бережное «достаточно».
Поэма VI — Глубина
Океан темён, и в нём — бездна. Там нет дна, верха, горизонта.
И всё же глубина зовёт, как колокол под водой.
Смысл — в шаге за предел, где страх становится дыханием.
Пустота обживается, когда приносишь туда имя и хлеб.
Я беру верёвку доверия и спускаюсь без гордости.
Чем ниже — тем тише; чем тише — тем яснее.
Глаза уступают уху, ухо — коже, кожа — сердцу.
Глубина меняет порядок органов познания.
Там не нужны громкие догадки — там ценится выдержка.
Я оставляю на поверхности амбиции и беру с собой внимание.
На дне нет сенсаций, но есть правды долгого действия.
Там понятно, что свет — не противник тьмы, а её гость.
Я поднимаюсь не героем, а свидетелем.
Свидетель молчит так, что миру легче верить в добро.
Поэма VII — Цветение
И вот — раскрытие. Семя становится ростком, росток — ветвью, ветвь — цветком.
Цветение — не форма, а свет, выходящий наружу.
Раскрыться — не значит потерять; потеря — форма передачи.
Я учусь дарить аромат без оглядки на урожай.
Лепестки упадут — и станут почвой следующей песни.
В саду бытия красота работает в пару с милостью.
Я не рву цветок ради доказательства; я приглашаю пчёл.
Труд невидим — мёд заметен; это честная геометрия.
Пусть моя радость пахнет так, чтобы хватило соседям.
Пусть мой свет не слепит; пусть согревает.
Цвести — значит согласиться, что ты не центр, а праздник вокруг центра.
Я кладу руку на сердце и слышу май: иду домой.
Эпилог — Сияние целого
Тяжесть держит. Отражение возвращает. Малость скрывает. Хрупкость бережёт.
Сила греет. Глубина зовёт. Цветение раскрывает.
Все эти грани — один кристалл, огранённый временем и милостью.
Смысл жизни — в сиянии целого: грани не спорят, они поют.
Когда хор голосов сливается, тишина не кончается — она становится домом.
И в этом доме хватает места и для камня, и для лепестка.
Я ухожу не громким, а понятным; не лёгким, а верным.
И если спросят, где живёт вечность, я покажу ладонь.
На ней — зерно и трещинка стекла, тёплый след чаши и запах мая.
И этого довольно, чтобы ночь не чувствовала себя одинокой.
Свидетельство о публикации №125091207817