Елена Сомова Чистописание

Сомова Елена Владимировна родилась 02 августа 1966 в г. Горьком (Нижний Новгород с 1990). Окончила филфак ННГУ им. Лобачевского. Работала в редакции газеты корректором, корреспондентом, учителем в школе, администратором в планетарии, театре, библиотекарем.  Лауреат литературной премии «Российский писатель» —2023 г. в номинации Критика (статья «Читая судьбы и стихи»). Публикации в журналах: «Российский писатель»,  «Литературный Иерусалим» No37 (Lit—Web), «Клаузура», «Новая Немига литературная» No6 2023, «Причал» (Ярославль),  «Молодая гвардия» No4/2024, «Невский альманах» No2 (136)/2024, Сетевая словесность»,  «Поэтоград» No17 (274) 2017 г, «LITERRA», …

Елена СОМОВА   

Чистописание

НЕРЯХА—ОСЕНЬ
                «И осень, – видно, из нерях…»
                Варлам Шаламов (Какая в августе весна?)

Неряха—осень в стылый час.
Крест остывания мечты.
Пессимистический мираж
По акватории. Воды
Полно — не исчерпать.
В час отраженья зеркала
Рисуют, как сама Гала,
Играя вечностью с Дали.

Свет распростерт над тенью дна,
Отодвигая лабиринт.
 Я отразиться не могла,
Сражаясь под громадой плит.
В одномоментном пустяке
Виток листа в зеркальный люк.
Так, размножаясь, налегке
Хрустящий чипсовый каюк
Град накрывает, и дрожат
Мосты витрин на сквозняке.
Бегущих маленьких ежат
Колки по коже, как перке.

Лист веткой колет и, скользя,
Отодвигает марш—редут,
Где я стою на сквозняке,
Не улетая: вдруг спасут?
И горы песен стиховых
Летят по краешку листа.
Лишь крыльев взмахов огневых
И не остановить, пока

Ты смотришь в старую тетрадь,
Как в сумку мама—кенгуру.
И в зоопарк успеет зять
С детьми, спускаясь поутру.
                8 сентября 2025 г.


БОЛДИНСКАЯ ОСЕНЬ
Сколько дней мне осталось? —
Как осенью ранней листов,
Что светлеют, меняя окраску под полдень, и снов
отпечатки ложатся в глазной лабиринт облаков.
Ну, подумаешь, — малость  в сравненье со стадом быков!

Что мираж, — лишь коптильня, когда облака — лучший путь,
На котором… земли нахлебавшись, иду отдохнуть.
Только плод от плода
Понимает, в чём сущностный смысл,
А когда ствол сказал «Всё вокруг ерунда!»,
сумма числ —
то цепочка листов — это путь золотого кота,
Человеческий путь до Фортуны, дождя, четверга,
До иных исполнений как собственного пирога,
Что исполнит весна, — не осенняя красота.
                8 сентября 2025 г.

    ***
                Памяти Льва Дановского (Айзенштата)
Раскрывает пушинки душа, к ней летит соловьем
Мировое согласие с бедной стрекозкой. Вдвоем
Одолеем беду, дождь и ветер, и плюнем во гнев.
Я же видела злобу воочью, ее неуспех.
Я же видела крик не у Мунка, – вопль сердца и злость,       
Породившую крик, он застрял, словно кость
от чухони, и страшно глотать: боль бежит, как струна
вдоль калящихся рельс разбежалась вдоль жизни она.

Не покажем пушинку сатрапам беды, –
Пусть бегут, словно зимняя с гор сходит ниц вся вода
по ливнёвкам, споет на прощанье свои матюги,
А припевчатый ливень дохнет и на сапоги,
И на шарф, длящий чудо расцветки собой,
Убегающий дождь, вниз стекающий бахромой.
                28 августа 2025 г.
               
НА ОСТАНОВКЕ
 «Скоро ль автобус?».  Грубое харканье,
Тонкая мольба причитаний.
 Свежее сознание ловит карканье,
Взгляды затяжных вычитаний.

Боже, снизойди скорым автобусом.
На пассажиров не хватит скорых.
На все дороги не хватит глобуса.
Холод сжимает поры.

Ждать до изнеможения, обморожения.
Выгляни, солнце, где твои фары?!
Женщина плачет в  изнеможении, —
Ей на рынок с товаром.

Больно врезаются сумок ручки
В крепкие эти ладони.
Денег не хватит ей до получки.
Сын за руку тронет, —

Малый помощник статной красавицы
Учится ждать автобус.
С пояса виснет рукодельная палица:
«Вырасту — покорю ваш глобус!»
               
***
Мой оракул
устал мне говорить, что все изгажено
людьми,
кричащими об экологии, морали, таурине,
чистописании,
и нравственно и нет
засунутом подальше, чтоб не испачкаться
чистейшей чистотой.
Что лишь шиповник прав
в колючих доморощенных кастетах
и в рыло целящийся сборщикам с бидоном,
пакетами и ведрами хапуг
в аптекарски шикарных раскорячках,
сбирающих в коллекцию лжецов
и правдолюбов с тонким бумерангом
счетов по вкладам с выкладками Маркса
и Лениным слегка поднакачавшись,
Хайдеггера осматривая в кресле,
кишку и жилу пролетариату
чрез банкомат довольно промывая
с подставленной корзинкой для яиц
и невостребованной глупенькой резинкой,
в лапту проигранной за Мерседес
из попустительства вломивших бревен
в апрельский день, до мая за неделю,
когда весь мир батрачит на него.

***
Яйцо почистить на чью—нибудь морду в газете,
Что тыкал указками траекторию падежей.
Падёж — дело тонкое, создается при свете
И происходит без лазеров и ножей.

В кривое зеркало грезится правосудие.
Знамёна рекламы — флюгеры — тешат свет.
Открыты настежь вонючие псевдо—студии,
Где кроме остуды для чувств немыслим отсек.

Бабло дармовое забило канализацию
И булькает песенкой вагон раздвижных.
Больной голубь мира сточил об асфальт в прострации
Свой коготь и клюв. Главный коготь своих двоих.

И тешится зельем сало в пачках нёмников,
Настырно лыбящихся в свою лабуду.
Им жрётся сытно и много в турах паломников,
Ведь совесть больная сдохла, несут пургу.

Сергеич Пушкин в метель чётче видел серое,
В цветную свистульку просовывая горох.
А эти сожрали и тот горох, и тьму белую.
из манки крадущуюся на порог.

И вот теперь им родите, а то работники
Поподыхали от их трепла.
И ясли полнятся ором, зовущим скотника,
Что врежет скотинам по—честному, задарма.

***
Вы сверкаете, как Европа,
А я насмотрелась на ваши жопы,
Затылки, отчеты, занозы, заносы
И главное — велеречивые позы,
Сверканье в глазах послезавтрашней розы.
Сверкайте собой, хоть на самокате,
Да хоть в самолете, в собачьей упряжке,
Живите, платите, не требуя сдачи,
коль статус такой: уязвленный предатель.

Познав эластичность шагреневой кожи,
вам трудно оставить предметы свиданий
со смертью.
А я восклицаю здесь: «Боже!
В чужой атмосфере не жить…». Улетаю,
как маленьких камушков благородство
быть косточкой счетной на площади взлетной.
Когда умирали в позоре богини,
Читая сквозь лупы общества Плиния.
                2 июля 2025 г.

ФЛАМИНГО   
Фламинго хотела перешагнуть через мусор в зоопарке, но так и села, как в гнезде на яйца, на головы притаившихся воришек, дежуривших у клетки со львом, чтобы стырить у царя зверей мяска.

Сидела белая фламинго
на яйцах скукшенных голов,
а рядом лев питался дичью
с микстурой мертвых докторов.
Царя зверей не проведешь ведь,
он если растопырит пасть,
то сразу добровольцы лезут,
чего покрасть.
В зубах у левы стоматолог
и пара диетологов,
там озирался офтальмолог,
нутрициолог по цепи
ходил и корм просил у бабки,
но все по ступам разбрелись,
поют: «Спаси нас, дядя Лева,
спаси на бис!
Когда спасешь, мы метлы бросим,
и ступы ближе к лесу прём
заранее, а там и леший,
мы и его с тобой спасем!»

И Лева в думе чешет пузо,
откусывая контрабас
в задумчивости. Пёс кургузый
напомнил стряпчего в анфас.
Тот стряпчий в околотках клетки
варил для льва скупой обед
и сам им стал, а кости метки –
брось буратине на стилет!

Летели пара крыльев с ряхой.
Фламинго, разжирев, ушла
льву на прокорм, а яйца с пряхой
дожрал паук из-под пера.
Он скальпелем консервы схрупал,
зажав между зубами скот,
назвавшийся  недопо-русски,
жуя на Спасы плодомет
из яблок, коими стрелялся
и меда из рекламы щей,
хвалил и, чавкая, смирялся
с судьбой кровавых палачей.
Одна на всех судьбина пашет,
И прёт по подполам одна.
Двумя крылами Фламя машет,
зовет дракона и орла,
чтоб показать, что вдруг бывает,
когда уехал птицеяд,
работодатель доедает
до отпуска, как продотряд.
                20 августа – 9 сентября 2025 г.

 ***
В электрёпанном виде
Выходил даже Овидий,
Не вернули на Альфа–Центавру, –
Что кормить собой динозавра?!

Жить свой век в простыне в бане
И сорить там еще деньгами, –
Вот единственная перспектива
Хлобыстнутого сейф–актива.

Динозавры на Альфа–Центавре
Так давно пожирают друг друга,
Аж до ветру им стало туго,
И великий раздыбился в таре:

Залезает он спать в бутылку
И дочитывает записку,
Что ему подарило море
На Земле, на ее просторе.

В той записке значится: «Жадных
Ожидает смерть в центре стада
Под копытами в быстром беге
И утиль вместо сна в ковчеге».

Барахло же не даст покоя,
Так и будет звать к себе в угол.
Барахло – это вид удоя,
От которого в сердце туго.

Так застенки имущества цепки,
Что сдают им всю жизнь свою, крепко
Ими сцапанные. Вот, Овидий,
До чего ты дошел в своем виде.

Простынь взял и мерещишься в бане
Белым призраком Альфа–Центавры,
Где измученные динозавры
Посжирали собратьев в стакане.

Сквозь стакан на просвет видно грани,
По которым ползти  на свиданье.
Электрёпанные мартышки
Дочитали уже все книжки.
                28 – 30 авг. 25 г.
       

***
Как больно о реальности… Больней
в скрипучих петлях выбивает дверь,
как драный коврик с убранным ключом,
теперь лежащим где—то. Ни при чём

горячность, — это ключ из—под земли,
что вырвался однажды, клеть порвав,
И ты меня, пожалуйста, пойми,
Всё оказалось раной, шуткой став.

И принимать планиду, как слепцов
промашку при обмане удальцов
со стрелами, лягушками средь кож.
Шагрень далась, — у каждой есть из рож.

Улыбка рвет лицо напополам,
Вместо ключа — обычный ржавый кран,
но разводных ключей не терпит мгла.
Взрыванье светом твердь перемогла.

Засижен мухами фарцованный  экран
у бракоделов эврик. Он стоп—кран.
 И распечатан весь ваш кегельбан
 для продолженья фальши. Супер-план:   

Уйти от осени, как заяц от зимы,
Следами строк пятная пух земли,
Следя, как делаются пра—дела седы.
И тени из пророчества внемли.

Пророчеств быть не может больше прорв —
Лишь различи, кто умножал, кто стёр
твои дела, пока ты, словно мёртв,
лежал младенцем на весах, как спор
о прибавленье. Тяжестью своей
не облегчи плечей гробовщика.
Его танцура — заклинание мощей
и приложенье к ним кладовщика
без корня «клад», но с корнем «свалка» лишь.
О чем ты с дикой прорвой говоришь?
Об изобилии поганых дел
давать веслом из лодки по башке,
таща познаний зверство, как предел.
Путь тащит, кто на папертях раздел
полнации, и спрятал роль в мешке.
    14 августа - 9 сентября 2025 г.

***
Мой калькулятор повернул обратно,
Решил сменить вначале батарейки
И посоветоваться с экстрасенсом,
Как не убить считательных магнатов,
Когда они в подсчетах на шпагаты
садятся перед выдохом на сцене
сиреневатым паром или дымом —
как будто голова их — что кастрюля,
варящая на завтрак мне сосиску,
яйцо вкрутую и варенки—джинсы
с какой—то нашенской советской содой.

Варите джинсы, граждане прогресса!
Пока еще мозги в согласье с модой,
И Черубина машет у причала
в одном—единственном закатном комбидрессе,
на босу ногу в гольфах возле моря,
камнями любопытными играя
с Сиренами — на деньги, как в картишки,
в сиреневом дыму джек—пот срывая,
и в счастье плача, будто бы от горя,
читая юных фантазеров книжки.
                2 июля 2025 г.

***
Далеко—высоко за морем топчется оптимизм на солнце,
Выгорает блузка, полосеет челка,
 Он все топчется пчелкой,
Бусами треплет радость,
Теплоход плывет — нюхает гадость.
Рифма пришла сама: белками скачет.
Кто ее, шелкопёрую, озадачит,
Если скрутилась листва в дохлую клячу,
Воет и плачет небом, хамелеона дурачит,
А потом: из зеленой в желтую, красную, огнеопасную,
А потом фьють, — нету.
Ветки ли, метлы ли…
Есть и стволы, на которых листва повыше от гадов, —
Поближе к небу.
Растрепалась, разулыбалась, а ее тоже, как денег —
Унесло, как ракету.             
               
Свет ландыша
 Как ландыши лазурны в небесах,
А на закате — пламенно-оранжевы,
блистательны на шелковых листах
стихов моих, стеклянны или саржевы…

И в трепете припав, вдыхая ткань
рассвета, сотворенного старательно,
следишь за взмахами крыла внимательно
и взглядом провожаешь в эту рань
не первый поезд счастья, как в тумане.

И если капелька росы звенит
и сердце вторит этой капле ранней,
по волнам рек мой ландыш серебрит,
наполнит мысль и душу мне заранее.

Так без реестра сеется добро
и сотворяется невидимый кристалл
души, — он и Цветаевой блистал.
И о добре не может быть старо.

Он поименно звал колокола 
и Лермонтову радостно сверкал
на солнечном Кавказе среди скал, —
кристалл чистейших звуков. Так мала

задача ландыша дать чистоту
и веру, словно победить врага.
Свет ландыша дает надежду, ту,
что защитит, как мама берегла.
                29 июля 2025

***
На листьях кровь спеклась. Как больно было б сыну
В лице друзей несметно дорожать,
Прижать к груди святую Мельпомену
И монолитом стать, одним дыханьем стать

С несчетным ангелом, слетевшим с нашей крыши
Утешить всех людей, забитого спасти.
И еле слышно дикий ангел дышит,
Прижавшись к соблазнительной груди.

Такими дикими в пазах скрипит колесных
Большая прорва стали, — колеса,
В котором бьется кровушкой одесной
Родная Русь до страшного конца.

И если ей и рану насолили,
Заставив,  упокоив, схоронить,
Не вознести талант, а спрятать в иле,
Так что по ней, предательнице, выть?!

Такая Родина всё под подол упрячет:
Предательство, кровь, заживо жнивьё,
Недаром на пути мамаша плачет
И вспоминает  вервие своё.

Веревка та за белы руки держит,
Чтоб не накинуть петлю вместо бус.
Другая псина  полошит и нежит
За драный и кровавый тщетный кус.

Не вымолила, на коленях стоя,
Ни входа в арку, ни в музейный дом.
И всё кропит задранную тетрадку,
Всё пишет свой роман, двадцатый том.

Уже проточен том наполовину
Громадой заскорузлого червя,
Она всё пишет за родного сына,
Надорванное сердце шевеля.
                16 августа 2025 г.


 Пламя внутри кувшинок Моне
Шарманка улицы потусторонним звуком
Гремит  — автомобильными шарами —
И гаснет колокольчиковым эхом,
Повиснув между малыми мирами.

Избыв, точнее отмолив  у вздоха
меня, тот колокольчик расцветает
лилейником, и в пышности растает:
глаза не верят красоте, — бывает.

Кувшинками Моне гарцует пламя
любовных интересов, колокольно
звоня воде озерной, — весовая
прохлада волн вдоль плеч заколобродит
и растворится камнем, но не больно,
будто скворечник, ветерком колышим, ходит,
просто по—птичьи канув где—то в небе,
и возникая светом в белом снеге.
Тут как в воде — круги бегут всё выше —
И пламя мысли тайное напишет.

А прямо здесь — на тонкой водной глади,
поверх шелков, рулоны волн свивая —
дом для жемчужины. И там земли ни пяди —
одна вода. Одна, как я на карнавале.


Сметает напрочь все мои печали.
И убегая, спрячет мишку боли 
отрад любовных пламенное эхо,
летящее, как шарик за трамваем.

Подпрыгивая в воздухе, курлыча,
О воздух спотыкаясь круглым боком,
В завязках путаясь — как на волне — подскоком.
В завязках путаясь, будто о прошлом клича,
Разглаживает берег мой кисельный,
И целый день пространством льда владыча,
Притягивает бантик поцелуя,
Холодный воздух — пони карусельный —
С горячим путается, в пламени колдуя.
                25 июля 2025 г.

***
Приходят ослепительные ночи
Крылатых звезд, наполненных истомой,
Дыханием стальных метеоритов,
Не сказанной на уши тонкой лжи.

Небесных фейерверков перекрестки
Велят летать и не смотреть на землю,
Где грязь и визг, ругательства и топот,
Борьба воинствующих отчизн.

Сроднившись с крыльями, нельзя же ползать,
Надеяться на милость утопавших
В несметной славе, свисте и восторге,
Подробностях  интимных стратосфер.

А можно отыскать надежный остров
С дельфинами, фламинго, человеком,
Кому поэзии любовный вирус
Глаза поднимет от системы мер.

А знаки восклицания деревьев
На землянично–нравственной поляне
В грибной душе взрастили тонкий ландыш,
Лепечущий о девичьей душе, –

Люби его, покуда не щавель он,
Не промокашка в драненькой тетрадке,
А космос, переросший душу
И зеркало, держащее росу.
                1 сентября 2025 г.

Сомова Елена Владимировна родилась 02 августа 1966 в г. Горьком (Нижний Новгород с 1990). Окончила филфак ННГУ им. Лобачевского. Работала в редакции газеты корректором, корреспондентом, учителем в школе, библиотекарем.  Лауреат литературной премии «Российский писатель» —2023 г. в номинации Критика (статья «Читая судьбы и стихи»). Публикации в журналах: «Российский писатель»,  «Литературный Иерусалим» No37 (Lit—Web), «Клаузура», «Новая Немига литературная» No6 2023, «Причал» (Ярославль),  «Молодая гвардия» No4/2024, «Невский альманах» No2 (136)/2024, Сетевая словесность»,  «Поэтоград» No17 (274) 2017 г, «LITERRA», …