Лунное одиночество

   В невысоком доме на окраине города, в комнате, где окна всегда были обращены к небу, жил человек по имени Матвей. Он писал книги о далёких мирах, но в последнее время слова будто застревали в голове, а страницы пустовали. Мир казался ему жестоким: критики разгромили его последний роман, многие друзья отвернулись, а ночи стали длинными и беззвёздными.
   Однажды, возвращаясь домой под холодным дождём, он услышал жалобное рычание. В картонной коробке, промокшей до нитки, сидел крошечный щенок с шерстью цвета лунного света.
— Лунатик, — прошептал Матвей, заворачивая дрожащий комочек в плащ. Так у него появился друг.
  Щенок оказался странным существом. Он не требовал внимания и всегда оказывался рядом, когда Матвей тупо застывал перед пустым экраном, стискивая выпивку пальцами. Лунатик садился на подоконник, поднимал мордочку к небу и замирал, будто беседуя с Луной. Его глаза, два зеркальных шара, отражали серебристый свет и что-то ещё — тихую уверенность, словно он знал секрет, недоступный никому из людей.
   Однажды ночью, когда Матвей в отчаянии швырнул очередную свою рукопись в угол, Лунатик прыгнул на стол и тронул лапой его руку. Потом медленно повёл взглядом к окну. Луна висела над городом, огромная и одинокая, словно прорвавшаяся сквозь чёрное полотно Вселенной.
— Ты хочешь, чтобы я посмотрел? — хрипло спросил автор неудавшегося романа.
   Щенок ворчливо ответил: «Р-р-р...».
   Так они стали сидеть ночными часами. Лунатик учил своего друга молчанию, пока Луна, холодная и отстранённая, светила, не требуя ничего взамен. Она принимала мир таким, какой он есть: с разбитыми сердцами, неудачами, тенями прошлого. Но в её свете таилась и надежда — ведь даже в самой густой тьме она умела находить путь, чтобы напомнить людям, смотрящим на неё: «Смотри выше».
— А может, и правда, всё не зря? — Матвей не переставая гладил Лунатика, который устроился у него на коленях, как лёгкое облако. — Ты веришь, что мои звёздные миры существуют?
    Щенок потянулся к окну, будто пытался поймать лунный свет. А потом, как он делал всегда, ткнулся мордочкой в ладонь Матвея. Это означало: «Пиши».
    Матвей начал писать снова. Слова текли странно — не о войнах и катастрофах, а о существах, которые, как Лунатик, умели слушать тишину. О планетах, где планеты хранили своих одиноких жителей, а мечты материализовались в яркие созвездия. Критики назвали его книгу «безумием», но читатели напротив начали писать письма: «Вы подарили нам Лунный луч надежды».
    Лунатик так и не научился рычать громко. Зато когда Матвей смеялся, щенок танцевал на задних лапах, ловя из окна лунные блики. А если ночь становилась слишком тёмной, он приносил для Матвея в зубах карандаш, как послание: «Смотри выше. Мечтай. Я здесь».
    Так они жили — человек, разучившийся бояться одиночества, и маленький щенок философ, доказавший, что даже Луна, всегда одинокая и вечная, светит не для себя. А чтобы кто-то, глядя на неё, нашёл в себе смелость зажечь свою собственную звезду.