И даже ночь укрылась белой простынёй

День затянулся. Мы потеряли счёт часам
И растворились в одеялах дрёмы.
Нас даже не бодрит небесное гляссе,
Оно укрылось под серебряным плащом
Глазурной ночи северных широт.
Подняв мосты, спит Питер. Невский спит.
И тени спать ушли под шепот нежных волн.
Давно поднял ладони Биржевой.
И балюстрады проплывают мимо нас,
Сервизы куполов и шпилей.
Фарфоровое небо в тишине
Сливается с водой в гранитных берегах-
Свидетелях интимных авантюр.
Твоя ладонь - причал, моя - баркас.
Глаза твои - два тихих маяка,
Я к ним иду фарватером любви,
Теплом зефир наполнил паруса.
Не слепит свет и не пугает ночь.
Она прикрыла всё под лёгкий тюль,
Подслушала и нас благословляет.
Застёжка-бегунок на тёмной юбке
Бежит подобно лодке на воде.
И замирает даже сердца взрыв.
Рука моя по бархатной спине
Скользит и чувствует твоё тепло.
Дыхание сбивается, глаза
под веером опущенных ресниц.
Мы - тишина и всплеск, молчание и слово.
Мы - стертые чернила, заголовок.
Мы смесь друг друга, это наша явь.
И наша правда, истина, и грех.
Я говорю: люблю. Шепчу: люблю. Молчу...: люблю... И снова на повтор.
Повтор, который стал молитвой.
Ах, Петербург, свидетель старый наш.
Ты улыбаешься сквозь блики фонарей,
И ночи белые дрожат, как шаль,
Вуаль как будто, что-то невозможное,
Но то, что между нами есть.
Июнь - пора ночей безумно длинных,
как обещание, укрытое под  белой простынёй.