Белые снегири - 70 - полностью

БЕЛЫЕ СНЕГИРИ" ИЩУТ МЕЦЕНАТА
ПОМОГИТЕ  "БЕЛЫМ СНЕГИРЯМ"



Журнал «Белые снегири» – издание благотворительное
и безгонорарное, распространяется среди авторов каждого номера, по библиотекам и школам страны при оплате ими почтовых расходов.


За достоверность фактов, точность фамилий, географических названий
и других данных несут ответственность авторы публикаций.
Их мнения могут не совпадать с точкой зрения редактора.

Адрес редакции: 356885, Ставропольский край,
г. Нефтекумск, ул. Волкова, д. 27
Контакты:
e-mail: vlados171@mail.ru
Тел: 8 906 478 99 78

Журнал на сайте "Стихи.ру":
http://stihi.ru/avtor/invvesti

литературно-
художественный
и публицистический
журнал
инвалидов


70 2025


издание благотворительное
безгонорарное

Нефтекумск – Вербилки
2025 г.

Редактор-составитель: Остриков Владимир Викторович
Компьютерная вёрстка: Калаленский Сергей Иванович
Организационные вопросы: Иванов Валерий Петрович

__________________________________


1. БЛОКНОТ ПОЭТА

Леонард СИПИН
(п. Вербилки, Талдомского г. о., Московской обл.).

КЛЕОПАТРА

Между нами пробежала кошка,
Грациозно выгибая спинку,
Шелест платья, маленькая ножка,
Золотоволосая блондинка.

Пробежала, спутала все карты,
И за нас расставила акценты,
Секундант, не надо двадцать ярдов,
Решено кому аплодисменты.

Пробежала, обрывая нити,
Полотно мужского декаданса,
Разрывая полосу событий,
Холостого, дикого пространства.

Друг ушёл, на мне вина повисла,
Как репей пристала, что заноза,
Объясняться не имеет смысла,
Фарисейство, деланная поза.

Я не лирик, я скорее скептик,
Не сторонник наносного китча,
Зрелый дядька, возраст - антисептик,
Против оправдательного спича.

Наша дружба остаётся в силе,
Если не становится обузой,
Где они, кого давно забыли?
В денщиках, в любовниках у музы.

Всё имели, обходились малым,
Сигаретой и стаканом водки,
Утомившись, падали устало,
По течению в единой лодке.

Но любовь мурлычет на коленях,
Мне в постель приносит утром кофе,
Кошка с мышкой - сказочные тени,
Обернёшься - Клеопатры профиль.


ПОЗЁР

Я мог бездарно умереть,
Не отыграв дебютной роли,
Преодолев едва ли треть,
Земного срока, и не боле.

Вопросов сложных не решал,
Томился праздностью и скукой,
И не был выкован металл,
Чтоб сердцевинной стать порукой.

И проявлял не к месту прыть,
Хамил, юродствовал картинно,
Струной натягивалась нить,
Серебряная пуповина.

Вторая треть, солидный срок.
Покой семейного уклада,
С характером растёт сынок,
И дочка, папина отрада.

Идиллия и перебор,
Всё воедино - кризис, возраст,
Война и рекрутов набор,
Туда, где люди, будто хворост.

 И тот же вековой вопрос,
 И та же Гамлета дилемма,
 Словно болезненный нарост,
 Неразрешённая проблема.

 Вот шанс, достойно умереть,
 Без глупой позы, как мужчина,
 Не обмануть вторую треть,
 И смотрит прошлое нам в спину.

 И не квасной патриотизм,
 И не потрёпанное слово,
 В холодных красках реализм,
 И откровенно, и не ново.

 Жена заплачет - промолчи,
 Умеют женщины прощаться,
 У них сохранные ключи,
 А на кого нам полагаться?


СИРЕНЬ

Холодный май - десерт со снегом,
Сады в сиреневом венце,
Весна казалась оберегом,
Но ни кровиночки в лице.

Мы сами выбирали роли,
Ни кто, ни что, нам не указ,
И снились сны о вольной воле,
О том же, птичий парафраз.

Неотразимые прицелы,
Ресниц распахнутая тень,
И переброшенные стрелы,
И безупречная мишень.

Зову - ни эха, ни ответа,
Словно вселенная пуста,
Сирень осыпалась - примета,
Без объяснения проста.


БОГАТЫРИ

Парадоксальная  картина,
Погодный затяжной каприз.
Зима - седеющая прима,
Скатилась до шальных реприз.

Угас до времени солярий,
Лишь багровеет полоса,
Вдали темнеющий дендрарий,
Скупые птичьи голоса.

Три зимних брата сбили ноги,
Где коренник, где пристяжной?
Сошли с проторенной дороги,
Под несчастливою звездой.

Сейчас бы разгребать сугробы,
С ноля на минус вдругорядь,
И в календарные ознобы,
И к оттепелям привыкать.

Ходить по панцирю речному
Проталин опасаясь ток,
Смотреть на хитрую ворону,
И заячий отметить скок.

Увы, довольствуясь асфальтом,
По затвердевшей скорлупе,
Осколки разноцветной смальты,
На редких лужах кое-где.

Вот странный год, отдельной мерой,
Змеи китайской сувенир,
И память не даёт примеров,
Истлевшим неводом до дыр.

А может такова задумка,
У азиатского числа?
Февраль достанет из подсумка,
Серебряные удила.

Взнуздает вьюжную кобылу,
И с гиканьем в шальной карьер,
На ветках нынче иней стылый,
С намёком явным экстерьер.

Но отодвинув утром шторы,
Глобальных изменений нет,
Чуть припорошены просторы,
И мрачный не довлеет цвет.


ВЗГЛЯД

Будто сон оборвался,
Потерял силу хмель,
Перепутаны галсы,
И потеряна цель.

Все пути сократились,
Горизонт в двух шагах,
Или стрелки взбесились,
На старинных часах.

Всё насущное рядом,
И порог, и погост,
И сентябрь листопадом,
Перекинутый мост.

Или я плохо взвесил,
Одним чохом беру,
И мой взгляд неуместен,
В этом сложном миру.

Атавизмы остались,
От прекрасных времён,
Мы безумно влюблялись,
А кто не был влюблён.

И не строем ходили,
Это табель отцов,
Были сложены крылья,
Не у нас молодцов.

Мы вдыхали эпоху,
Ветер ноздри сжигал,
Дней то шорох,то грохот,
То двенадцатый вал.

И уже не обидно,
Что один оборот,
И нисколько не стыдно,
Неудачливых нот.

Ноги сбиты до крови,
И мозоль в два вершка,
Ну конечно не повесть,
Алгоритм для стишка.

2. РАССКАЗЫ, НОВЕЛЛЫ

Александр  ВОРОНИН
( Московская обл., г. Дубна),
Член Союза писателей России

НОВЕЛЛЫ

СЛЁЗЫ МУЖСКИЕ

                Детство у меня было счастливое и безоблачное. Часто вспоминаю сейчас те годы и не могу вспомнить случая, чтобы я горько плакал в детстве,  рыдал или лил крокодиловы слёзы. Не было повода, наверно. Да и вообще я не был плаксой, в отличие от некоторых. И папа с мамой у меня были  оптимистами и весельчаками. Если даже и плакал в детстве, то по каким-нибудь пустякам, поэтому и не запомнилось ничего. А школьные годы вообще вспоминаются, как один сплошной праздник. Учёба давалась мне легко, в отличники я никогда не лез, просто жил в своё удовольствие. В родне у нас тогда не было ни академиков, ни генералов, так что попрекать меня  ленью и ставить в пример было некого.
                Первый раз помню себя плачущим лишь в 1974 году. Я только  что  закончил техникум, готовился уезжать из родного города в далёкую  костромскую глухомань по распределению  и всерьёз  думал,  что навсегда  покидаю родителей, всю родню, друзей и двух невест, из которых никак не мог выбрать одну, чтобы  на ней жениться. Долго оттягивал отъезд, стараясь продлить привычную жизнь дома. И вот в таком  неопределённом  подвешенном  состоянии пошёл вечером в ДК “Мир”   на только что вышедший  на наши экраны франко-итальянский фильм “Ромео и Джульетта”. Сидел один наверху на местах за 20 копеек, а на последнем ряду парни девок тискали. Те отбивались все две серии,  хихикали и громко взвизгивали: “- Убери руки! Куда лезешь! Пусти, дурак, больно! Вынь руку сейчас же!” На экране кипели любовные страсти, какие мне и не снились, а сзади шла живая  интересная  жизнь, которой у меня тоже пока не было. И таким я себе показался    одиноким и несчастным, что не заметил, как по щекам потекли  слёзы. Это сейчас я    хорошо понимаю,  что    со  мной было, а тогда списал слёзы лишь на волшебную силу кино  и  всем  расхваливал  новый  фильм.
                На людях  я  вообще никогда не плакал – сдерживался. Но в последние годы стал замечать за собой, что слёзы меня  уже не слушаются – текут сами из глаз. И не только на похоронах или в День Победы на Братских могилах, когда у всех вокруг глаза на мокром месте, но даже когда  дома  один  смотрю  телевизор. Нервы совсем  стали ни к чёрту. Особенно, если  в  передачах встречаются давно не видевшиеся родные и друзья, или, наоборот, расстаются навсегда. Слёзы из глаз сами текут, а горло перехватывают спазмы. Старею, становлюсь плаксивым и сентиментальным. Всё чаще, когда остаюсь один, стал  задумываться о смерти, о том, что останется после меня  людям. А мне всего сорок  три  года.  Как  говорится,  жить  бы  ещё  да жить.
                Даже  обычные русские фильмы (типа “Зал ожидания” и  “Любить по-русски”)  стали на меня действовать как-то особенно – носовой платок, хоть выжимай. А вот американские и западные фильмы совсем не трогают  – там режут, жгут, стреляют людей сотнями, а я смотрю равнодушно – тьфу на вас. И любовь какая-то у  них  не настоящая – сплошная показуха  с глупыми диалогами. Жизнь совсем другая  на Западе, нашу русскую душу ничуть  не задевает и не волнует. Да и  к их  голливудским хэппиэндам  привыкли уже, не стоит зря волноваться, знаем  заранее, что всё будет  о'кей.
                Отец  плачет каждое  9 мая, когда смотрит телевизор или слышит  песню “День Победы”. Взахлёб плачет, не стесняясь. Мы с мамой отворачиваемся и тоже  украдкой  вытираем глаза. Когда отец смотрит документальные фильмы про войну или вспоминает младшего брата Шурку, погибшего под Сталинградом в 1942 году,  без слёз тоже не обходится.
                Немного прослезились мы с отцом и когда хоронили Брежнева в ноябре 1982 года. Я тогда болел гриппом, сидел один дома на Дачном переулке. Папа зашёл днём меня проведать и  вместе  посмотрели по чёрно-белому ещё телевизору похороны  генсека. Сидели мы рядом - два коммуниста  и каждый вспоминал то хорошее, что было за 17 лет правления Лёни.  Вместе с Брежневым уходила целая эпоха, наступали новые смутные времена  и все это чувствовали. Да и погода в этот день была мрачная – холодно, ветер, дождь, низкие тёмные облака, в комнате было темно. Вся эта гнетущая обстановка, траурная музыка, залпы салюта, гудки заводов и фабрик в Москве и в Дубне – действовали на нервы. Невольно завидовали  Брежневу, потому что нас  так хоронить  не будут.  Смотрю, отец  отвернулся  и  втихаря  пальцем слёзы смахивает. Тут  и у  меня глаза тоже защипало.
                Отдельный разговор  про слёзы артистов  в кино. Много показухи и наигранного. Особенно критически оцениваешь всё это, после чтения  воспоминаний о том, как снимался тот или иной эпизод. Один луком глаза натирает,  другой  щиплет  себя  втихаря  или  колет   булавкой  до боли, третий вспоминает  что-то  грустное  в  своей жизни. Не люблю  я  очень,  когда артисты рвут на себе волосы,  валяются в грязи  или  под  дождём, орут дурниной и бьются головой  обо что  попало. Не жизненно всё это. Мне больше нравится, когда скрипят зубами, мычат от злости  и сжимают кулаки. Или прыгнут на коня и скачут  всю ночь. Это по-нашему, по-мужски.
                Про женские слёзы писать – бесполезное дело. Про них уже столько всего написано, жизни не хватит, чтобы прочитать. Мужские слёзы тем и дороги, что это редкие слёзы. Слёзы по большому  поводу. И  это запоминается, потому что  нам,  мужикам,  слёзы  не  свойственны.  Мы или копим всё в себе до инфаркта, или  заливаем горе водкой. А слёзы  - это  для мужчин  роскошь. У  плачущих  сопляков, трусов  и  предателей – слёзы  не мужские, а  бабские.
                Про мужские  слёзы  большевиков хорошо сказал Маяковский в поэме “Владимир Ильич Ленин”.  В  том  месте, где  оплакивали  Ленина:

Если бы  выставить в музее
плачущего  большевика,
весь  день  бы  в музее  торчали  ротозеи.
Ещё  бы – такое  не  увидишь  и  в  века!

Кресло  за  креслом,  ряд  в  ряд
эта  сталь,  железо  это
вваливалось  двадцать  второго  января
в  пятиэтажное  здание  Съезда  Советов.

Этот  год  видал,  чего  не  взвидят  сто.
День  векам  войдёт  в  тоскливое  преданье.
Ужас  из  железа  выжал  стон.
По  большевикам  прошло  рыданье.

И  мужичонко,  видавший   виды,
смерти   в  глаз  смотревший  не  раз,
отвернулся  от  баб,  но  выдала
кулаком  растёртая  грязь.
               
1996 год.


СМЕРТЬ ТАРАКАНА

            
                Как-то  в обед   на работе  отмечали очередной день рождения и чтобы не оставлять на ночь продукты,  перед уходом, заварили ещё  свежего чайку с мятой. Попили, доели торт, конфеты, шоколадки и сытые разошлись по рабочим местам. Было тепло, мы открыли окна в конторе и любовались соснами, среди которых стояли  наши  финские  домики.
                Я последним решил помыть свою чашку, наклонил электрочайник, сливая остатки воды,  и с ужасом вижу, что в чашку плюхнулся  большой, распухший, варёный коричневый  таракан. Меня тут же стали душить  и подступать к горлу приступы тошноты. Но вокруг за столами сидели мои сослуживцы,  сытые, улыбающиеся, ещё не отошедшие от застольных разговоров и не торопившиеся домой. Не мог я им испортить праздник. Задрав голову  вверх, чтобы они не увидели моей перекошенной на бок рожи,  понёс покойника в чашке к окну и вылил. Потом свесился по  пояс из окна и долго глубоко дышал свежим воздухом, чтобы сбить волну тошноты, застрявшую между  желудком и горлом. Помогало плохо.
                Тогда я решил запихнуть тошноту обратно. Взял яблоко и быстро стал его  есть, почти не жуя и не чувствуя вкуса. Сел за свой стол в углу и чуть не плачу. Так хорошо прошёл праздник  – и на тебе. Всё испортил этот противный рыжий таракан. Сейчас вместе с коньяком, фруктами, тортом и конфетами  в моём желудке плавает  тараканий сироп. Тьфу!  Вот когда я  понял истинный смысл поговорки – капля дёгтя в бочке мёда.  Всего несколько капель  воды, настоянных  на трупе рыжего таракана, выпитые мной по незнанию, сразу превратили  такие сладкие ощущения  праздника  в  тошнотный  кошмар, булькающий в животе.
                Самым обидным было то, что мучился тошнотой  я один. Остальные сидели довольные и ни о чём не догадывались.  Впоследствии все они  вспоминали этот день, как хорошо прошедший праздник.  А у меня всякий раз тошнота   подкатывала к горлу, ведь я  один видел этот раздувшийся труп с торчащими в разные стороны  коричневыми  лапками. Хорошо, если это был мальчик. А если девочка? Да ещё беременная? Это значит, что мы проглотили  сотни тараканьих варёных яиц. А вдруг кипяток  был не очень горячий и не все яйца сварились?  Где тогда будут ползать маленькие таракашки и откуда начнут выползать? Прямо фильм ужасов Альфреда Хичкока какой-то. Чем дольше я думал о таракане, тем больше меня тошнило. Вечером, перед сном, я даже выпил немного спирта, чтобы как-то продезинфицировать  внутри себя последствия  дня  рождения.
                Странно, что нас русских так мутит при виде этих бегающих тварей. На востоке жареных тараканов предлагают  в первую очередь знатным гостям и те, довольно жмурясь, хрустят ими за милую душу. Наверное, всё дело в русских  народных  сказках. Если бы с детства нам  так  же  хвалили тараканов, как всяких зайчиков, козочек и поросёночков, то вместо салата оливье  в ресторанах подавали бы тараканов, муравьёв, сверчков  и прочих  жуков,  под различными соусами. Названия блюдам наши острословы  тоже придумали бы  соответствующие, в пику французским лягушатникам  и  итальянским  макаронникам.
                P.S. Возможно, я был вторым русским, попробовавшим таракана, и узнавшим про это.  Первым, по легенде, был знаменитый  московский булочник Филиппов, который, чтобы избежать  скандала,  на глазах градоначальника съел булку со случайно запечённым  в ней тараканом и  заявил, что это был изюм.  Так  в Москве  после этого появились булочки с изюмом.

                Некоторые интересные факты для сведения.
 Сегодня около 1400 видов насекомых считаются вполне съедобными для человека. Их едят в 36 африканских странах, 29 азиатских и в 23 государствах Северной и Южной Америки. России в этом списке пока нет.
Медики и биологи нам  сообщают, что в насекомых белка, витаминов и минералов  не меньше,  чем в мясе и рыбе. В 100 г сушёных насекомых содержится 37 - 60 г белка, а в 100 г говядины – только 27,4 г белка. Кальция и фосфора в насекомых  столько же, сколько в  утиных яйцах.
Самых брезгливых статистика тоже “радует” – подсчитано, что за свою жизнь человек, сам не зная этого,  съедает около 500 грамм насекомых. Это мучные жучки и червячки, запечённые в  хлебе,  переработанные червячки  в вареньях,  джемах  и  томатной пасте.
Четверо из пяти жителей планеты – это насекомые. Должно  их  хватить  всем.
Даже ООН призвала смелее начинать употреблять насекомых в пищу. Сейчас на планете почти 7 миллиардов жителей. Из них лишь 500 миллионов имеют пищу в избытке, а больше двух  миллиардов питаются плохо или просто голодают.
Ежегодно умирает от голода около 20 миллионов человек. А чтобы остальные были сыты  и  не голодали, надо чтобы умирало по 200 миллионов в год.
Поэтому  у  человечества два пути: или сократить рождаемость, или начать есть насекомых.                (Московский комсомолец, 11.03.2008, стр. 5.)


СТИХИ

      
                Стихи бывают  всякие по форме и по содержанию: лирические, патриотические, сатирические; басни, оды, сонеты, поэмы. Пишут их разные люди  для  своих каких-то целей. Так что не все те, кто пишет стихи  (или что-то похожее на них) могут называться поэтами. Профессиональные поэты тоже бывают плохими, хорошими, классиками или  временщиками-бумагомарателями. Один пишет с детства, другой начинает уже ближе к старости; кто-то  пишет, дождавшись вдохновения, а кто-то сидит часами за столом и шлифует всё, что приходит в голову.
                Лично я стихи всегда любил, с детства и до сегодняшних дней. Наверное, мне просто повезло в жизни со стихами, как и со многим другим: с родителями, с учителями, с друзьями, с Родиной. Да и время,  когда я начинал жить, было самое поэтическое: оттепель 1960-х годов, полемика между физиками и лириками, кто из них нужнее русскому народу. Все журналы и газеты    были со стихами, выходили альманахи, поэты собирали стадионы на свои вечера, хорошие книги стихов можно было купить только по блату или на сданные двадцать килограмм макулатуры.
                Поэтому я в стихах разбираюсь с детства и легко могу отличить настоящую поэзию от подделки или ширпотреба. Специально писать стихи нигде не учился, но тысячи прочитанных в детстве книг сделали своё дело – у меня развился тонкий поэтический вкус. Могу работать редактором, критиком, корректором. Другое дело, что работы такой в Дубне нет, да и платят за неё  копейки. Кстати, в моей ближней родне никто больше ни стихи, ни прозу не пишет, да и книг почти никто не читает, особенно в последние годы. Из всех родственников только я и сводный брат мамы из Горького пишем стихи. В 2004 году он приезжал в гости и подарил по книге своих  стихов сёстрам – Вале и Тамаре.
                Не так давно меня осенило – оказывается великий Пушкин и я начали писать стихи одинаково, с подачи своего учителя. По воспоминаниям друзей-лицеистов поэта, в марте 1812 года профессор Кошанский в конце своей лекции предложил ученикам описать розу стихами. Ни у кого долго не выходило ничего путного, а Пушкин мигом прочёл два четверостишия, которые всех восхитили. Так появились первые пушкинские стихи: на глазах у всех, из ничего, ниоткуда, по заказу. Стихи не сохранились – Кошанский забрал рукопись себе, а друзья их не запомнили. С тех пор Пушкин уже не мог остановиться и стихами стал зарабатывать на жизнь.
                Похожая история была и у меня. Дневники  я писал с детских лет (первый, который сохранился, с 06.06.1964), но к стихам как-то  ещё не обращался. И вот в шестом или седьмом классе, на уроке литературы мы проходили стихотворные размеры. Валериан Владимирович Виноградов (тоже мужчина, как и у Пушкина), предложил нам дома придумать стихотворные примеры на каждый размер. Весь вечер я творил и на другой  день оказалось, что  написал больше всех четверостиший. Не помню, какого они были качества, но что меня хвалили, это помню хорошо. С тех пор и я стал баловаться стихами. Хотя поэтом себя никогда не считал, мне больше нравится проза.
                Стихов у меня мало  - не больше сотни. Зато у каждого есть своя история и про каждое стихотворение можно написать интересный  рассказ. Всё дело, как мне  кажется в  том, что я был два раза женат и в эти годы  Муза меня почти не посещала. Вот если бы я  жил один и вёл богемный  образ жизни, стихов у меня было бы намного больше и  написаны они были бы  исключительно про женщин, про любовь и  тоску. А когда придёшь с работы, наешься котлет, напьёшься чая с вареньем, завалишься на диван перед телевизором, то о стихах уже как-то и не вспоминаешь.
                С различными стихами я участвовал во многих конкурсах, но кроме морального удовлетворения,  ничего не получил. Всего три  песни на мои стихи пока  написаны (2013 год).  Зато  друзьям и девушкам некоторые мои стихи  очень нравятся.


3. ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ


Татьяна ХЛЕБЯНКИНА
(г. Талдом, Московская обл.),
Член Союза писателей и Союза журналистов России.


МАТЬ МАРИЯ  СКОБЦОВА

 Святая Мать Мария (Парижская)

Талдом - Москва - Петербург - Прибалтика - Ялта - Крым - Краснодар- Коктебель- Анапа

 Пролог.
     Господь позволил мне пройти по серебристым следам Матери Марии, побывать в тех местах, где и она. Недаром один из корифеев говорил: "Чтобы понять поэта, надо побывать на его родине..."

Ещё учась в школе, я замирала от стихов Александра Блока:
 "Когда вы стоите на моём пути..."
Тогда мало кому было известно, что эти бессмертные строки посвящены будущей Матери Марии, в девичестве Елизавете Юрьевне Пиленко, а в первом замужестве - Кузьминой - Караваевой...

     Судьба свела меня с ней и с её творчеством самым чудесным образом...
30 июня 1981-го года умерла моя мать, Руфина Павловна Хлебянкина, учитель русского языка и литературы... Я же пошла по её стопам и посвятила жизнь свою служению русской словесности... Но в сердце зияла страшная пустота, которую некому было, как мне казалось, заполнить...Слава Богу, что чудеса случаются и в наше время...

     Год спустя в начале лета в нашем маленьком подмосковном городке Талдоме состоялась премьера фильма "Мать Мария" ("Мосфильм", 1982), который перевернул всю мою жизнь...Мне посчастливилось познакомиться с автором сценария этого фильма и книги о матери Марии - Еленой Николаевной Микулиной и даже побывать у неё в гостях в Москве; с тех пор я бережно храню в своём архиве её книгу "Талант доброты" (Москва, 1981)с автографом: "Тане Хлебянкиной на память о встрече на Талдомской земле от автора.7.09.1982.Е.Н.Микулина"... А после премьеры фильма над древним купеческим городком Талдомом воссияла радуга, соединяя нас, мать Марию и ушедших поэтов-земляков Серебряного века: Сергея Клычкова, Льва Зилова, Ивана Романова...

 ... Прошло ещё два года и Господь управил меня перейти на работу научным сотрудником местного музея - как раз накануне престольного праздника града Талдома - Собора Архистратига Михаила и прочих Небесных Сил бесплотных...И вот тогда-то я вплотную занялась творчеством писателей - земляков  и стала знакомиться с их окружением...Посчастливилось побывать в гостях у литературоведа Петра Алексеевича Журова (1883 - 1987), которому в то время уже исполнилось сто (!) лет. Благодаря его рекомендации случилось ещё одно чудо: встреча с тайной инокиней в миру и тоже Марией (Ольгой Николаевной Вышеславцевой (04.03.1887 - 30.06.1995), которая стала моей духовной Матерью...Почти десять лет длилось это воистину святое общение - окормление, погружение в мир Серебряного века не только с помощью книг... Но и благодаря воспоминаниям, а также портретам, которые написал её супруг, художник Николай Николаевич Вышеславцев. В это же время удалось заполучить передвижную библиотеку издательства ИМКА- Пресс в Талдом и лично пообщаться с Н.Струве, Гениевой, Мишелем Никё и др. Среди изданных книг впоследствии оказались и книги Матери Марии... Мне даже стало казаться, что её книги и книги о ней сами находили меня...Двухтомник "Мать Мария (Скобцова).Воспоминания, статьи, очерки - Париж, ИМКА-ПРЕСС, 1992; "Кузьмина - Караваева Е.Ю. Избранное.М., 1991"; сборник "Восхождение" с Тверской земли...
Наиболее близка автору московская тема, которую и предлагаю Вашему вниманию.

Преподобномученица Мария Парижская и Москва Серебряного века (Блок, Белый, Клычков, Есенин, Вышеславцевы и др.).
Ко дню рождения матери Марии (Скобцовой) - Елизаветы Юрьевны Кузьминой – Караваевой (Пиленко) – 20 декабря
 В своей любви к Москве, её истории и культуре мать Мария (Скобцова), (08. (20).12. 1891, Рига – 31.03.1945, Равенсбрюк, Германия) признаётся в пророческой философской итоговой поэме «Духов День», завершенной 25 мая 1942 года в оккупированном Париже посредине Второй Мировой войны… Хочется повторять, как клятву, строфы этой поэмы, особенно её начало и конец: «У человека двойственен состав, - // Двух разных он миров пересеченье, - // Небесной вечности и праха сплав. // Он искры Божьей в тварной тьме свеченье, // Меж адом и спасеньем он порог. // И справедливо было изреченье // О нём: он червь, он раб, он царь, он Бог…»… Многие строки поэмы воспринимаются как афоризмы: «И было имя мне – Елизавета»; «Средь площадей ношу мой чёрный шлем…»; «Благоприятно лето мне Господне»… В Песне второй героиня возвращается к своим истокам, к Родине: «На всём печаль лежит. Гул колокольный, // И стены древние монастырей, // И странников порядок богомольный, // Дела в Москве преставшихся Царей, // Торжественных и пышных Иоаннов, // И их земля среди семи морей»… Здесь следует отметить, что по линии бабушки матери Марии - Софьи Александровны Дмитриевой - Мамоновой, она – прямой потомок Рюрика и Мономаха. А встреча бабушки с будущим супругом Борисом Петровичем Делоне (21.04.1828 – 10.02.1887) произошла именно в Москве… Благословение на брак было с трудом получено (в связи с разницей социального статуса) старинной иконой Божией Матери Трёх радостей… В Москве же впоследствии супруги Делоне и были погребены в конце 19-го века на Ваганьковском кладбище, под покровом Петропавловской церкви, причём последней  - бабушка, умершая 3 мая 1893 года через полтора года после рождения в Риге внучки Елизаветы… Поэтому будущую экскурсию по Москве матери Марии – преподобномученицы Марии Парижской – было бы уместно начать с посещения могилы предков на Ваганькове, а затем – Московского Кремля, где в Архангельском соборе похоронены великие князья Рюриковичи: Иван Данилович Калита, Иван III Васильевич, цари Иван Грозный и Иван Алексеевич (брат Петра I) и другие. Далее следовало бы поклониться Покровскому собору на Красной площади, где похоронен известный московский юродивый Василий Блаженный, о котором мать Мария писала: «А по Москве Василий, бос и наг, // С душою ангельской, с улыбкой детской, // Иоанну просто правду говорит. // Неистовый, пылает бунт стрелецкий. // Москва первопрестольная горит…». Уж не примеряла ли на себя и мать Мария вериги Василия Блаженного (о чём, кстати, есть воспоминания), когда ходила босая и полунагая, с детской ангельской улыбкой?.. Можно заглянуть и напротив – в Московский Императорский университет, который закончил дед матери Марии Борис Петрович Делоне в 1852- м году  в числе 52 воспитанников медицинского факультета, набрав в сумме 91 балл, и был признан «достойным степени лекаря»…
Когда же впервые мать Мария (урождённая Елизавета Юрьевна Пиленко) – появилась в Москве? Скорее всего, после смерти отца, когда семья перебиралась в Петербург, или даже до  смерти отца летом 1906-го года… А, может быть, по пути из Анапы в Петербург к бабушке Елизавете Александровне Яфимович на Литейный проспект, 57, где семья частенько гостила зимой 1-2 месяца, примерно с 1896-го года и до революции 1905-го года?..То, что душой мать Мария больше тяготела к Москве, чем к Петербургу, несомненно… Может быть, она так поспешно рано вышла первый раз замуж за Д.В. Кузьмина – Караваева (1886 – 1959), венчалась 19 февраля 1910-го года в церкви Рождества Богородицы при гимназии Александра 1, и потому, что он увёз её из Питера на свою родину в Тверскую губернию, где ранее жили и родственники Лизы… После этого она стала частенько периодически наезжать в Москву по делам литературным и прочим…, познакомилась с А.И.Толстым примерно в то же время, что и наш земляк поэт Сергей Клычков ( 05(17).07.1889 – 08.10.1937)… Вскоре начинается её тесное общение с московскими литераторами. В июне – июле 1913 года она встречается с А.И.Толстым, И.Эренбургом, поэтессой В.Меркурьевой.18 октября 1913 года Е.Ю. Кузьмина – Караваева родила в Москве  дочь Гаяну. Об этом она пишет из Москвы А.Блоку в конце ноября того же года…
В то время Елизавета Кузьмина-Караваева проживала в Москве на Собачьей площадке, Дурновский переулок, д. 4, кв. 13. На современной карте города нет указанной площадки, нет также этого переулка, так как Собачья площадка была снесена в 1962 году при постройке улицы Новый Арбат. Эта площадка примыкала непосредственно на север от нынешнего дома № 17 на Новом Арбате между следующимии переулками: Серебряным, Большим Николопесковским, Малым Николопесковским, Борисоглебским, Кречетниковским и улицей Композиторской, бывшим Дурновским переулком. А 3 декабря 1913-го Лиза обращается с письмом к поэту Б.Садовскому (другу С.Клычкова), интересуясь издательством «Альциона» и возможностью издать там вторую книгу стихов ( у С.А.Клычкова выходит там в это время второй сборник стихов «Потаённый сад»).
В своих воспоминаниях «Встречи с Блоком» мать Мария отмечает: «Осенью 13 года… надо ехать на север, но в Петербург не хочу… буду жить зимой в Москве, а ранней весной назад, к земле… В Москве я никого почти не знаю, кроме кое-каких знакомых моей матери…Месяца через полтора после приезда случайно встречаю на улице… Софью Исааковну Толстую…». Вскоре побывала у неё в гостях на Зубовском бульваре, а затем и у Вячеслава Иванова на Смоленском… «Вскоре опять, 26 ноября, мы вместе с Толстыми на Смоленском…»…
А в 1917-м Елизавета Юрьевна провела полгода до осени в Москве, увлеклась общественной деятельностью, вступила в члены партии эсеров…В конце апреля 1918 года Елизавета уехала из Анапы в Москву, где присоединилась к эсерам, которые пытались бороться с большевиками. Полгода ей пришлось находиться на нелегальном положении, рисковать и конспирироваться…. Когда она вернулась в октябре, Анапа уже находилась во власти белогвардейцев…
В 1919-м году в Москве выходит сборник стихов «Весенний салон поэтов», подготовленный И.Эренбургом, куда вошли четыре стихотворения Елизаветы Юрьевны. Приведём здесь его выходные данные:
Весенний салон поэтов. М., 1918  Дата издания:  1918  Страниц: 191 с.
Конечно, мать Мария была лично знакома со многими авторами данного сборника, от А.А.Ахматовой до М.А.Волошина, В.И.Иванова, М.И.Цветаевой и И.Г. Эренбурга… Но это уже предмет отдельного исследования…
 … После эмиграции в 1920 -м связь с родиной у матери Марии надолго была прервана…
И самая трагическая московская страница жизни матери Марии – гибель в СССР, в Москве её дочери Гаяне (1913 – 1936), которая уехала в Россию вместе с А.И.Толстым (по преданию, её крестным отцом; хотя по метрическим книгам крёстным Гаяне был её родственник по линии Пиленко) сначала в Детское село, а затем в конце 1935-го – в Москву. Около 12 апреля она звонила оттуда в Париж, поздравляла родных с Пасхой… Скоропостижно умерла 30 августа 1936-го года и была похоронена на Преображенском кладбище 1 августа, аллея 10-20 (30)…Как-то с   этим связан Дурновский переулок, дом 1, кв.21 (там жил муж Гаяне)… И места, где жила в гостях её Гаяне, в первую очередь квартиры и дачи А.И. Толстого…
Тут возникает сопоставление: и мать Мария осенью 1913 года до весны 1914-го жила практически в соседнем доме, № 4, в том же Дурновском переулке (ныне, как выше отмечено, Новый Арбат, улица Композиторская).
Не пора ли в Москве установить памятный знак матери Марии где-то рядом, в центре Москвы, на Новом Арбате? Или скульптуру «Мать и дочь» (мать Мария и Гаяне)…Сама мать Мария в 1940-м году мечтала вернуться в Россию и упоминала при этом: «В Москве мне нужно пробыть только один день, пойти на кладбище, на могилу Гаяны…»…
После Великой Отечественной войны Преображенское кладбище стало фактическим центром всего российского беспоповства, там располагались духовные центры трех согласий — старопоморского (федосеевского), брачного поморского (ДПЦ) и филипповского, которому федосеевцы отдали часовню на кладбище. На кладбище действует Соборная церковь Воздвижения Креста Господня на Преображенском кладбище, Поморская моленная и Храм свт. Николая на Преображенском кладбище, бывший соборный храм Никольского единоверческого монастыря.
Долгое время погост был исключительно старообрядческим. На кладбище много купеческих захоронений, а также захоронений деятелей литературы и искусства, духовенства. На воинском участке захоронены более 10 тысяч бойцов и командиров Красной Армии… Может быть, на этом кладбище тоже надо бы установить какой-то памятный знак или крест – кенотаф матери Марии и её дочери Гаяне…
«Не слепи, меня, Боже, светом…» (мать Мария)
Монахиню Марию (Скобцову), её сына Юрия Скобцова (диакона) и окормлявшего их священника отца Димитрия Клепикова, участвовавших в движении французского «Сопротивления» и погибших мученической смертью Синод Константинопольского патриархата православной церкви причислил в январе 2004 года к лику блаженных мучеников и святых церкви… Знаменателен комментарий члена Синодальной комиссии по канонизации святых Русской Православной Церкви протоиерея Владимира Воробьева, в котором отец Владимир твёрдо сказал, что пока у нас есть единство с Вселенским Патриархатом, пока между нашими Церквами есть евхаристическое общение, святые, канонизированные Вселенским Патриархатом, являются и нашими святыми… При этом протоиерей Владимир Воробьев подчеркивает, что: «Она отдала свою жизнь за други своя именно как монахиня, как христианка. Она прекрасно понимала, что ее деятельность по спасению ближних в очень страшный момент оккупации смертельно опасна. И, тем не менее, на это шла. Ее арестовали как участницу Сопротивления, но она ведь занималась не какой-то партизанской диверсионной деятельностью, а, будучи монахиней, просто всячески помогала людям, спасала людей и этим исполняла свой христианский долг. Именно поэтому ее страдания и ее мученическая смерть стали основанием для канонизации… Поэтому мы и сейчас принимаем мученический подвиг независимо от жизни человека как основание для канонизации. А в мученической кончине матери Марии нет никаких сомнений».
В заключение несколько слов – о супругах Вышеславцевых. Ольга Николаевна Вышеславцева, инокиня Мария в миру (04.03.1898 – 30.06.1995); с 1923 – жена художника Н.Н.Вышеславцева, друга поэта С.А.Клычкова. Она – автор книги «Пастырь во времена безбожия» (С.-Пб., 1994), посвящённой её духовному отцу Николаю Голубцову, жила, как и мать Мария, «средь улиц старинных Арбата…». Н.Н.Вышеславцев (1890 – 1952) – художник – график, автор целой галереи портретов поэтов и деятелей Серебряного века: М.Цветаевой, А.Белого, С.Клычкова, Вяч.Иванова, Б.Пастернака, Сергея Соловьёва, С.П.Боброва, Павла Флоренского и многих других…

Посткриптум...
Давно мечтала я попасть на малую родину Матери Марии, в Анапу...
И вот Господь сподобил...Летом 2018 года позвонила подруга Р.А.Д. и пригласила с ней отдохнуть там в санатории "Рябинушка" в бархатный сезон.
 ... Разбираю записи того времени на обрывках бумаг...
Эпиграф:
 "Взялась с дерзновеньем писать // Ни мир, ни себя не постигнув. // Как будто бы волки изгрызли // И вдруг - снизошла Благодать".
Посвящается заслуженному работнику культуры Кубани З.Н.Лемякиной
"Когда Вы встретились на моём пути... //
Неожиданно и ожидаеммо... // О, как долго ждала я этой встречи!-
Целых 36 Пушкинских лет! // В сердце Анапы, духовно окормляемой //
Преподобными святыми Онуфрием и Феодосием Кавказским // И хранящей их Дух дочерью Матерью Марией // Это было чудо или промысел Божий?! // Я прикоснулась вместе с Вами // К таинству намоленого места // И Его Животворящему Кресту, // Возложенному у моря (По рисунку Матери Марии) // С её вещими словами...// Мы даже сфотографировались на память // И теперь вечно живёт со мной // Ваша добрая душа и благожелательная улыбка... // А дома я открыла Ваши книги // О Матери Марии...// И было мне дано Откровение: // Пришла пора поставить, как маяк, у моря // Памятник Матери Марии, её предкам // И пострадавшим с нею святым новомученикам: // Священнику Димитрию и сыну диакону Юрию (Георгию)... // Плывут пароходы... // Летят самолёты..."
 "Степь да степь кругом...Солнце, выжженная земля...Виноградники у Анапы... Море красивое и тёплое, песок... жара..." - первые впечатления...
9 сентября путешествовала по Анапе на автобусе до остановки Астраханская. По пути в музей сфотографировала памятник атаману Черноморского Казачьего войска Алексею Даниловичу Бескровному (1785 - 1833). Посетила местную библиотеку, где ознакомилась с книгами и материалами о Матери Марии. И, наконец, вот она, Горгипия! - музей и знакомство с Зоей Николаевной Лемякиной, которая произвела на меня неизгладимое впечатление и провела экскурсию по выставке о Матери Марии. Особое внимание привлекли две книги ММ с автографом и её рукопись. Более подробно узнала о жизни и творчестве нашей святой новомученицы из двух буклетов. Прикоснулась к духу святого места рядом, в храме Свято - Онуфриевском,который, конечно, посещала Лиза в детстве вместе с родными...
    И ещё несколько духовных встреч с матерью Марией недавно, в Талдоме, почти 40 лет спустя, в создаваемых с помощью друзей историко - литературных роликах, в выставках в окне на улице Пришвина: в марте - в честь Дня православной книги...А в прошлом году в галерее "Свет вокруг" на презентации многотомника матери Марии с одним из его составителей...И на днях, 14 июня 2025 года, с кандидатом культурологии Лидией Владимировной Крошкиной, порадовавшей нас лекцией "Русь чаемая": мать Мария (Скобцова) о будущем России. От неё узнала, что мать Мария есть на соборной иконе Бежецких святых...Слава Богу за всё!
    В публикации использованы произведения и воспоминания матери Марии, материалы с  посвящённого ей сайта; с благодарностью – книга музееведа Зои Николаевны Лемякиной «… Крестом отмеченные латы…» - Анапа, Анапский археологический музей, 2014 и др.

4. ПОЭЗИЯ НАШИХ СЕРДЕЦ

Любовь СЕРДЕЧНАЯ
( г. Санкт-Петербург),
Член Союза писателей России


ФАТЬЯНОВСКИЙ ПРАЗДНИК В ВЯЗНИКАХ 2025

У подножья Вязников -
Солнечно и лужево.
Для весёлых праздников
Вяжет Клязьма кружево,

В это кружево - смотри! -
Яркое, бесценное,
Добавляет свет зари,
И туманы пенные...

В это кружево Июль
Ввяжет для забавы
Вязниковских вишен куль,
Луговые травы,

Облаков нежнейший пух,
Ливневые нити...
Так, что перехватит дух!
Только посмотрите:

У подножья Вязников -
Солнечно и лужево...
Здесь Поэт в стихи вплетал
Речки Клязьмы кружево.


ОКЕАНУ

Ты огромной синей лапой,
Океан, меня не лапай.
Знай, что в радости, и в горе
У меня своё есть море -
Чёрное!

Ты красивый, несравненный,
Ты украшен гривой пенной,
Но и в радости, и в горе
Для меня милее море
Чёрное!

Ты не бей меня волною:
Мы подружимся с тобою,
Хоть и в радости, и в горе
Мне волну подарит море
Чёрное!

Не спеши разбить штормами
То, что было между нами,
Хоть и в радости, и в горе
Без меня тоскует  море
Чёрное!

Я люблю тебя как брата.
Только я не виновата,
Что и в радости, и в горе
Я люблю другое море -
Чёрное!

Я вернусь к тебе однажды.
Но ты знаешь - очень важно,
Что и в радости, и в горе
Ждёт меня родное море -
Чёрное!
Синее-синее!


Владимир ОСТРИКОВ
( г. Нефтекумск, Ставропольского кр.),
Член Российского союза писателей


НЕ ВСПОМИНАЙ...

Не вспоминай прошедших наших дней,
Они прошли, не стоит их бояться,
Нам остаётся только рассмеяться
И раствориться в отблеске свечей.
Они прошли и умерли давно,
Но мы-то живы, вот такая штука!
А счастье светлое держали наши руки,
Но так не долго, знаешь, всё равно,
Не вспоминай о прошлом, пусть оно,
Моложе и наивнее и чище,
Но мы с тобою ничего не ищем,
А только смотрим в тёмное окно.
Года идут в потоке новых дел,
И мы стареем незаметно как-то,
В сердцах звучат совсем иные такты,
А в душах обозначен штрих-пробел.
Успеть бы оглянуться чуть назад,
Остановиться только на мгновенье,
Заметить перекрёстное свеченье
Тех первых слов, которым кто-то рад.
Не вспоминай прошедших наших дней:
Они прошли, не стоит их бояться,
Нам остаётся только рассмеяться
И раствориться в отблеске свечей.


ПРОПЛЫВАЛА ГРУСТЬ...

Проплывала грусть...
Свежая, туманная.
С изморозью, пусть,
Нежная и странная.
Падал первый снег,
На ресницах таял.
Был он чист и бел,
Всеми почитаем.
Уходили дни
Светлые, короткие.
Были мы одни
Робкие и кроткие.
Годы пролетали,
Вьюжили, кололи,
Мы их вспоминали
Вольно ли, невольно.
Новая зима,
Новые надежды,
Ты пришла одна
Светлая и нежная.


СМЕХ ПРОЗВЕНЕЛ...

Смех прозвенел, как колокольчик, заливаясь,
И вдруг умолк... такая странная примета.
Мне говорили, что нужна мне не такая,
Но не нужны мне были добрые советы.
В стогу душистом разливалось утешение,
А небо нависало опрокинутою чашей.
Ты позвала - я принял приглашение,
Те несколько часов всё ж были наши.
О прошлом ничего не говорили,
О будущем сказать ещё не смели.
И в настоящем мы друг друга сотворили
Лишь для того, чтоб плакали метели.
Года прошли, другое разнотравье,
Другие песни в поле колосятся,
А мне всё чудится тот шёпот своенравный,
Который,приближаясь,удалялся...
                29.05.2004г.


ДОЧЕРИ

Синий лучик подарят мне глазки твои.
Ты-моё отражение,отзвук любви,
Ты-моё повторение первого дня.
Так за что же отняли тебя у меня?
Ты,моё синеглазое счастье,прости,
Что не смог я разбитую чашу нести,
Что не вынес обмана и каверзных слов,
Что закрыл своё сердце на вечный засов.
Ты поймёшь...
Только чуть подрастёшь,и тогда,
Вдруг увидишь,как может меняться вода.
Как струящийся воздух,коснувшись земли,
Станет вдруг отраженьем моим.
Я смеюсь-ты смеёшься,
Я грущу-ты не смей!
Все печальные ноты улыбкой согрей,
Только помни меня.И вот только тогда
Уж никто не отнимет отца у тебя.
Синий лучик прольётся из-под тёмных ресниц,
В мире столько преград,всевозможных границ,
Но от папиной книжки к любимой душе
Никакой нет преграды уже.
                10.10.2002г.



ЮНОСТЬ БЫСТРО ПРОХОДИТ...

Юность быстро проходит,
Зрелость нынче не в моде,
Только северный ветер
Душу выстудит в миг,
Но в осенней мелодии
Есть свои аналогии,
Есть присутствие счастья
В мелководье обид.


ПАТОЛОГИЯ ЧУВСТВ

В патологии чувств
Аритмия сердечных ударов.
В настроении хруст,
Все стремления смыты в канаву.
Перегрузка души,
Неуместны эмоции,право.
Как обычно спешим,
Повторяя привычное"Надо!"
Отойдут поезда
Переполненным,длинным потоком,
- Никогда, никогда!
Отзовётся в ответ ненароком.


В СТЕПИ

Мы в степи повстречали дикого волка,
Был он горд, независим и смел.
Он без злобы смотрел,  да и, правда,
Что толку,
Зубы скалить без всяких проблем?
Приподняв свои уши, как телеантенны,
Осмотрев нас ещё раз,
Он скрылся в тумане.
Он привычно поверил полученным генам -
Человек без ружья - словно заяц в капкане.
               14.04.2002г.


Людмила КУЗЬМИНА
(п. Вербилки, Талдомского г. о., Московской обл.).


* * *
Ирине и Роману Пановым
посвящается

День Солнца стрелы посылал,
Пьянящий воздух лил напиток.
Антициклоновый штурвал
Надежды посылал избыток.

Какая Древняя Земля!
Край от «набегов» отстранённый,
В тиши столетий углублённый,
Здесь живность водится не зря.

Какая чистая форманта
В вокале птиц, оленей, лис,
Какою аурой объята
Земля лесов, озёр, криниц!

Всё первозданностию дышит,
Гостеприимностью сквозит,
Желанный отдых еле слышно
На крыльях ветренных слетит.

Здесь ждёт покой и размышленье,
Отрады лёгкий сон смани;т.
Какое чудное уединенье
Край Ярославии дари;т!!!
24.04.2020г.


* * *
Базе отдыха
«Русский двор» Ярославля

ТО есть разгул гурманской страсти:
Скамьи, беседки, рыбный пруд,
Где в соусе Природной Власти
Ломти воздушные плывут.

Какую сочность, негу вкуса
Впитал в себя тот чудный дар:
Струит эфир чистейшей музой,
Что влагу вкусную вобрал.

Экстракты трав, кореньев, хвои,
Бальзамом изливают дух.
Широ;ки водные просторы,
Тростник молитву шепчет вслух.

Здесь обиталище лесного царства,
Здесь Заповедные Места!
Закону древности подвластна
Царит на троне Красота!!!
25.04.2020г.


* * *
Юбилей Елены

Ты добронравна с лёгкою перчинкой,
Ты мудрость женскую вплела в штурвал.
Я белой завистью с поклонною улыбкой
Твоих талантов славлю дар.

С какою тонкостию вкуса
Вплетаешь нити в жизни вязь!
И «рукодельческая» Муза!
Живёт не зря, тобой гордясь.

Добра, заботлива и справедлива,
Подруги жизни лучше вряд ли пожелать,
На всё хватает воли, силы,
Ты дочь, жена, хозяйка, мать!

А годы бисером сложились
В созревший, славный юбилей.
Тебя любовью окружила
Признательность семьи твоей!!!
25.04.2020 г.


* * *
Букетом хрупкого «групетто»,
В легчайшем шёлке томных крыл,
Палитрой голубого цвета
Фиалки изливали пыл.

В плену контрастов обитали:
То буйный чистотел, крапива и осот,
Шиповник и заборные вуали
Явились хороводом от невзгод.

Им тихим пламенем сиреневой лампады
Подарен акварели тон.
Дикарки нежные у палисада,
Весны несмелой скромнейший поклон!
29.04. 2020г.


МОЛЬБА

Весна в затянутом корсете,
В привале пасмурности дней.
Как мало солнца пируэтов,
Плен нерешительности в НЕЙ.

Совсем нет влажного обилья,
Сухая скупость ворожит,
Шмелиных крылышек усильем
Лишь вертикальный взлёт дрожит.

Не слышно мелких птах
В возне их милой,
Кукушка в ауфтакте замерла.
Кому удастся сообщить ЕЙ силу

Чтоб возродить ЕЁ права?

Взрывайся дробью кастаньетной
В вокале неги и тепла,
Танцуй фламенко, будь заметной
В своём приветствии, ВЕСНА!!!
30.04.2020 г.


БЫЛОЕ И ДУМЫ

Свои листаю ощущенья,
Способные хоть как-то всплыть,
Неуж-то всё утопло в бденьях,
Неуж-то можно всё забыть???

Уже и чуткость на исходе,
Нет радости на слух и глаз,
Бьёт Старость по моей природе,
Что ж дальше? Это же, атас!!!

Не так и годы придавили,
А «истончённость» чувств клюёт.
Куда глядеть? Туда где крылья?
Возвышенность уж не влечёт.

И крылья резко поредели,
Общипанность щекочет нерв,
Душа чего-то не мудреет,
Наверно кончился резерв.

Хватает книг и наблюдений,
А ощущения скупы.
Дорогой жертвоприношений
Устали двигаться стопы
;

Любить себя не приходилось,
Ну, а раздаривать, …Увы!!!
Вот и итог, (что вовсе не приснилось),
Дурной, бездарной кутерьмы.

Ловлю момент, что что-то защекочет,
Хотя бы выманит слезу.
Итог пока ещё не очень:
Чуть только где-то на весу …

Надежда теплится, и может
С моих анналов детских лет
Воспоминанья вспыхнут всё же,
Душе подарят тёплый свет!
01.05.2020г


* * *
«Человек, старея, становится
своей собственной карикатурой …»
Фёдор Тютчев

Себя перепевать не сложно,
Пародия название тому.
Коль не волнуют темы, можно
Передразнить себя саму.

Метафоры готовы к бою,
Всегда им есть о чём сказать.
И погрузиться с головою
Во слов воительную рать.

Контрастным мироощущеньем
Перенаполнен каждый день.
Начать с погоды «превращенья»,
Где барствует её же тень.

Вчера под войлок туч унылых
Спокойно Солнце залегло.
А нынче нет тех тучек милых,
Светило царствует САМО!

И кущи голубого шёлка
Не смеют строить балдахин.
Усилья Феба без умолка
Шлют стрелы солнечной любви.

Я тоже не могу дождаться
Шмелиных свадебных пиров,
В потоке солнечного танца,
В благодарении даров.

Тепло от золотого ливня,
От ласки ветра спелых грёз.
Зелёный Шум гудит призывно
И ждёт ответа майских гроз!
01.05.2020 г.


* * *
«Их время – грандиозная эпоха
инженерно-литературных потуг»
«Школа для дураков»
Саша Соколов

Паразитируя на чужетемьи,
Крутила спесь «ангажемент»,
Выращивала самомненье,
Не утруждая «интеллект».

Та спесь уныло чтива избегала,
Высокий штиль не чтил её,
Своим абрисом распухала,
Вопросов множа бытие.

В них праздник не живёт от слова,
Избегнув кружев тонких тем,
А нищесловие сурово
Лишь бдит пределы без измен.
25.08.2020 г.

Владимир ИЗТЛЯЕВ
( п. Теренсай, Адамовского р-на, Оренбургской обл.),
Член Российских писателей


***
Торжественная осень!
Начало сентября.
И птичий клин уносят
Крылатые ветра...
Пусть свет дневной неярок
И парк кленовый пуст,
Но на заре у яра
Горит рябины куст!
Когда давлеют ночи
И тает свечкой день,
Петух взлетает точно
С рассветом на плетень.
Торжественная осень!
Дни жёлтого листа,
А в небе многоточьем —
Текст птичьего письма.


***
Вечером поздним ничтожно коротким
Блеклую каплю — слезинку дождя —
С ветки смахнет, может быть, ненароком
Ворон крылом, что чернее угля.
Серое сменится траурно-темным,
И безымянная канет звезда.
Мокрым щенком под раскидистым
                кленом
Тихо пристроится на ночь листва...
В доме заброшенном ставенька стукнет,
Вдруг разобьется стеклом тишина.
Эхо в углу безнадёжно аукнет
И растворится в проеме окна...


***
Темные и медленные ночи,
Мертвые поля... Ущербный лес...
Черная река волною точит
Берег и скалу, что словно крест.
Плачет ива под завывы ветра
Да берёз стыдливых белизна.
Листик бьётся лохмотком на ветке,
Тучи цвета серого свинца.
Низкое всклокоченное небо,
Завершая череду дождей,
Сбросить уж готовится несмело
Белый пух пролётных лебедей.


НОЯБРЬСКОЕ

Моросящий дождик с мокрым снегом
В межсезонье так нас удивит.
Низкое, в свинцовых тучах небо
В зеркало озёрное глядит.
Многолетний дуб на мощных ветках
Держит отсыревший небосклон.
Исполняет, как маэстро, ветер
Всем знакомый вальс "Осенний сон".
Кружит лист кленовый с тополиным
На дождём всклокоченной воде.
Силуэт трясущейся осины
Исчезает в бледно-серой мгле.
В ноябре прогноз непредсказуем,
В этом нет синоптика вины.
Ветры лес настойчиво фильтруют,
И плохие ночью снятся сны.


5. СТИХИ ДЛЯ ДЕТЕЙ

Любовь СЕРДЕЧНАЯ
(г. Санкт - Петербург)
Член Союза писателей России


БАЙКА ПРО ЗАЙКУ И ПРО СОЛДАТА
       (Сказка)

Байка про Зайку и про Солдата,
который с войны возвращался когда-то


1.
Много-много лет назад,
За долами, за лесами
Жил, как водится, солдат,
Как положено, с усами.
Говорят, служил, как надо,
Говорят, что воевал.
Были,  не были награды,
Кто считал?

Отслужил – пошёл домой.
Что в котомке у солдата?
Фляга с дождевой водой,
Нет ни серебра, ни злата,
Есть кусочек от верёвки,
Половинка сухаря,
Штык от сломанной винтовки…
Жил не зря!

Путь ему лежит далёк:
Через реки и болота.
Но закончился паёк.
Нет еды, а есть охота.
Вот прилёг он возле речки,
хорошо, что был июль.
Ноют раны от картечи
И от пуль…

Погрустнел солдатик наш,
Думает, что дальше будет:
То ли строить здесь шалаш,
То ль идти туда, где люди.
Может, одному неплохо,
Только скучно… Он зевнул:
«Мне б жену, сынишку-кроху…»
И уснул.

Долго-коротко ли спал,
А проснулся  –  видит зайка,
Сам на задних лапках встал,
А в передних – балалайка.
Ну, и чудо! Ну, и сказки!
У солдата ступор, шок!
То ему состроил глазки –
И в мешок!

И лопочет из мешка:
«Ну, пойдём, солдат, скорее.
Ты нашёл себе дружка.
Утро ночи мудренее!
Вот морковка подкрепиться,
Репка голод утолить.
Помогу тебе жениться.
Так и быть!»

2.
Подкрепился наш Солдат.
Стало, вроде, веселее.
Удивлён, сражён, но рад,
С зайцем говорит смелее:
«Ты откуда тут, мой зайка,
(Держит торбу навесу)
И зачем нам балалайка
Тут в лесу?»

«Это всё пока секрет!
Так что лучше – без вопросов.
Будет время – дам ответ.
На, держи немного проса.
Не рассыпать постарайся,
В оба пристально гляди
Ничему не удивляйся.
Ну, иди!»

А солдату – всё к душе:
Этот заяц говорящий
(Попривык к нему уже),
Поле, луг, лесная чаща!
«Хороша ты, Мать Россия!
Как невеста хороша!
Щёки – алы, очи – сини…
Ой! Мыша!»

А она сидит у ног,
Видно, чуть  жива от страха.
Приподнял Солдат сапог
(Даже вымокла рубаха!)
Но прихлопнуть не пытался:
Божьих тварей он любил,
Покачался, пошатался –
Отступил.

Присмотрелся, вот беда:
Лапка сломана у мышки.
«Как же будешь ты одна?
Залезай в мешок, плутишка!
Лапку мы тебе залечим,
Подлатаем, так и быть!
Просо ешь. А больше нечем
Угостить…»

И подставил ей ладонь.
Мышка пискнула довольно:
«Оттоптал мне лапку конь.
Ой, как больно! Ой, как больно!
Конь царевну вёз в карете,
На него-то я не злюсь:
Он меня и не заметил…»
«Всё! Женюсь!»

3.
«На царевне? Ты в уме? –
Голос подаёт Зайчишка  –
Ладно, баба на гумне!
Но Царевна…  Это слишком!»
«Ну а что? Не слишком старый,
Правда, малость бедноват,
Но смекалистый, поджарый
Я  солдат!

Я ж за Батюшку царя
Не щадил ни жизнь, ни силы!
Рисковал собой не зря:
Всех врагов мы победили!
А теперь хочу я, братцы,
Дочку царскую – жену!
Надо, надо попытаться.
Я рискну!

Что, поможете вы мне?»
Да, понять Солдата можно:
Четверть века на войне!
«Хоть помочь тебе не сложно,
(Сказки на ночь почитайте!)
Сам-то будешь рад потом?»
«Поглядим. Пока считайте
Женихом!»

Первый раз за много лет
Наш Солдат увидел небо,
Облаков молочный цвет,
Волны зреющего хлеба.
Свищут птички, а не пули,
Веет ветерок слегка…
«Что вы, братцы, там? Уснули?
Мне б сынка!.. –

Размечтался наш Солдат, –
Мы бы сели на крылечко,
То-то счастлив, то-то рад
Был бы я! Оно, конечно,
Дочка тоже утешенье,
Дочка-куколка, краса:
Звонкий смех, веселье, пенье
И коса…»

Размечтался, подобрел,
Прячется в усах улыбка,
Даже песенку запел,
Хоть умел-то петь не шибко…
А вокруг бушует лето,
Так спокойно на душе:
«С милой рай, я слышал где-то,
В шалаше!»

4.
В шалаше, так в шалаше…
С Зайцем Мышь переглянулась,
(Подружились, знать, уже)
Пошепталась, улыбнулась:
«Ты, Солдат, любви достоин,
Счастья, радости в судьбе.
И поможем, славный воин,
Мы тебе».

Шли друзья двенадцать дней,
Наконец пришли в столицу.
Там – людей, затей, огней!
Всюду радостные лица!
Всюду музыка играет,
Смех стоит: «Хи-хи, ха-ха!»
Дочь царёва выбирает
Жениха.

Барабан. Народ притих.
Закричал глашатай с башни:
«Должен будущий жених
Принести нам день вчерашний!
(Дроби барабанных палок)
Поспешите. Завтра срок!»
Тишина.  Лишь гомон галок
И сорок.

Призадумался солдат:
«Ну, и задали задачу,
День вчерашний…  Очень рад!
Что вы думали, заплачу?
Не сойти мне, братцы, с места!
Я пришёл сюда не зря:
Скоро станет мне невестой
Дочь царя!»

Стали думать и гадать,
Как найти им день вчерашний…
Зайка с Мышкой – предлагать,
Строить  планы, козни, шашни.
А солдат полез в котомку,
Там порылся хорошо,
Вдруг – весёлый голос звонкий:
«Всё! Нашёл!»

А на утро женихов
Пригласили в царский терем.
Тут везде – замков, оков!
Вдруг открылись чудо-двери,
И царевна появилась,
Несказанно хороша.
Рядом нянька суетилась,
(В чём душа!)

5.
«Принесли вчерашний день?
Если нет – то всех в темницу!
Нянька, что стоишь, как тень?
Пусть идут, несут вещицу!»
Что за дверью, кто там знает?
Только крик: «В тюрьму! В тюрьму!»
Но солдат не унывает:
«Ни к чему!

Что бояться девы зря?!
На войне я не боялся!
Я за батюшку-царя
Четверть века храбро дрался!
Скучно девушке в хоромах,
Вот и тешится тюрьмой.
Станет, точно (Я ж не промах!)
Мне женой!»

Наконец, солдат предстал
Перед царственной особой.
Поклонился. Честь отдал.
«Вот подарочек особый:
(Из верёвки он скакалку
Сделал) прыгать начинай,
Будешь лёгкая, как зайка.
Принимай!»

Но царевна – бушевать,
И ругаться, и браниться:
«Я? Подарки принимать?
Скоро буду я царицей!
Что ты лезешь в ряд калашный?
Кто пустил тебя сюда?
Фи! Скакалка – день вчерашний!
Ерунда!

Нынче в моде хала-хуп –
Не какая-то верёвка!
Оттаскать его за чуб!»
«Ты обманываешь ловко.
Ты при всех наобещала.
Я принёс  Вчерашний день!
Только что сама сказала…»
«Старый пень!

Как ты смел перечить мне?
Заточить его в темницу!
Я сгною тебя в тюрьме!
В клетку! Под замок! Как птицу!..»
Нянька – бух царевне в ноги:
«Что ты, милка, не греши!
Ведь служивый лучше многих!..»
«Докажи!»


6.
«Что доказывать зазря?!
На войне он не боялся!
Он за батюшку-царя
Четверть века храбро дрался!
Что грозиться зря темницей?
Ты ему возможность дай.
Может, он на что сгодится.
Испытай!»

«Нянька, что ты всё зудишь?
Что Солдата защищаешь?
То по месяцу молчишь,
Тут без умолку болтаешь!
Уговаривать умеешь…
Пощажу уж, так и быть,
Если ты меня сумеешь
Рассмешить!»

«Рассмешить, так рассмешить.
Только мне вот не до смеха.
Не умеешь, девка, жить.
Радость жизнь, но не потеха!
Для тебя ж она игрушка…»
«Хватит старый! Не учи!
Жизнь не стоит и полушки…»
«Хохочи!»

И царевна – хохотать!
Так-то весело, задорно,
Даже ножкой топотать
И руками бить проворно!
«Никогда не хохотала!»
И кататься по ковру,
«Ой, устала! Ой, устала!
Ой, умру!»

Только хохот всё сильней.
У царевны  нет уж силы.
С хохотом не сладить ей,
И царевна попросила:
«Не могу я! Вон как вышло!
Хватит! Хватит! Тошно мне!»
Тут солдат шепнул чуть слышно:
«Мышь, ко мне!»

Мышь – стрелой к нему в карман.
Будто, и не забегала
Под  царевнин сарафан
И её  не щекотала…
А царевна отдышалась:
«Стража! Взять! В тюрьму веди!»
Нянька тут опять вмешалась:
«Погоди!

Ой, царевна, не греши!
Он же выполнил заданье.
Ты смеялась от души…»
«Хватит! Что за наказанье!
Очень смелая ты стала,
Нянька! Лучше помолчать!
Веселиться  я  устала.
Порыдать…

Порыдать теперь хочу!
Порыдать теперь мне надо!»
«Всё. Молчу, молчу. Молчу!
Няньке что? Одна награда:
Было б счастливо дитяти…»
Но царевну не унять:
«Вот нажалуюсь я тяте  –
Будешь знать!»

7.
Стала бедную трясти
Да таскать её за космы,
И платок успел сползти.
А под ним – златые косы,
Соболиные ресницы,
Васильковые глаза,
В общем, в няньку не влюбиться
И нельзя!

Увидал её Солдат,
На колени стал пред нею:
«Коль обижу – виноват.
Будь, краса, женой моею!
Что мне царская особа,
Наломаю с нею дров.
А тебя любить до гроба
Я готов! –

Разошёлся наш Солдат, –
Мы бы сели на крылечко,
То-то счастлив, то-то рад
Был бы я! И ты, конечно.
О семье давно мечтаю.
Вот бы нам  с тобой сынка…
Как зовут тебя, не знаю
Я пока…»

«Я давно тебя люблю.
Как из нашей деревушки
Ты уехал на войну.
А зовут меня Марфушка.
Помню множество народу,
Вдоль дороги пыльный след…
Было мне тогда от роду
Десять лет…»

Вдруг раздался страшный рёв,
Стоны, всхлипы, причитанья,
Рушится, казалось, кров,
Падает, казалось зданье.
То царевна зарыдала.
Слёзы льются, как вода,
От обид, страстей накала,
От стыда:

«Стража, взять их! И связать!
Заточить обоих в башню!
Запереть! Замуровать!
Будут знать, как строить шашни!
Полюбуемся, как скоро
(Не поить и не кормить!)
Друг для друга быть опорой
И любить

Перестанут.  Увести!»
Увели. Двоих. Связали.
Справедливость не в чести.
Только все вокруг  видали,
Как рыдала дочь царёва,
Значит, молодец солдат,
Ловко вывернулся снова!
Виноват?
8.
Вот их бросили в тюрьму.
Ноги связаны и руки,
Лучик пробивает тьму,
«И за что нам эти муки?»
«Ничего,  моя  родная!
Не пугайся. Будем жить!
Всех сумеем мы, я знаю,
Победить!

Хорошо, котомка есть,
Хорошо – в котомке фляжка.
Только жалко, что не здесь…
Хорошо, что мышь в кармашке.
Хорошо – не взяли зайца!
Хорошо, что вместе мы!
Только надо выбираться
Из тюрьмы.

Хорошо – меня ждала!
Хорошо, что есть окошко.
Плохо  – комнатка мала…
Повернись, краса, немножко.
Где ты Мышенька-плутовка?
Всё спокойно. Вылезай.
Видишь, на руках верёвка?
Разгрызай!»

Стало чуть вольней дышать:
Мышь верёвку перегрызла,
Только, как же убежать?
Замурованы.  Нет смысла
В стенку биться головою…
Надо силы поберечь.
«Да, попали мы с тобою,
Не прилечь,

Не присесть, а только стой.
А уже нога немеет…
Проса хочешь? Ой, постой!
Стой, Марфуша, есть идея!
Мышка, приведи-ка Зайку,
(Он меня у речки ждёт)
Пусть котомку с балалайкой
Принесёт».

9.
И пустилась Мышь в бега.
Для неё везде дорога.
Хорошо, её нога
Зажила уже немного.
В общем,  мышка, так и знайте,
Торопилась, как могла,
И зайчишку на закате
Привела.

Заяц Марфу увидал
И от радости заплакал:
«О такой жене мечтал,
Вот такую б я сосватал.
Вы бы, братцы, поженились…
Там – детишки-сорванцы…»
«Мы уже и сговорились!»
«Молодцы!»

«Ну, давай котомку, Зай!
Где у нас тут завалялись
Фляжка, штык…  И каравай?!
Вот спасибо! Постарались!»
Караваем подкрепились,
Чистой выпили воды.
Вот и силы появились
От еды.

От еды и от друзей,
Что помочь всегда готовы
И подкинуть нам идей,
И сказать такое слово,
От которого нам снова
И спокойней,  и теплей…
Добрых слов, любви основы,
Не жалей.

Взял солдат свой старый штык,
Стал в стене им ковыряться
(К темноте уже привык):
«Ничего! Должна поддаться!
Так полночи провозился,
Ржавый штык совсем сломал,
Но немногого добился.
Подустал.

«Отдохни, мой дорогой.
На, попей воды из фляжки.
Вот поженимся с тобой,
И пойдут Маруси, Пашки…
Сядем рядом на крылечко,
То-то счастлив, то-то рад…»
Мышки ёкнуло сердечко:
«Ой, Солдат!

Ты, доживши до седин,
Должен знать уже законы:
Где не справится один,
Там помогут миллионы.
Помнишь, было где-то просо
(Ну, попробуем…  Авось…)
Без сомнений, без вопросов
На пол брось!»

10.
Точно! Просо – вот оно.
Хорошо, что не доели.
Бросил на пол. Так темно,
Свет Луны лишь еле-еле
Проникает к ним в темницу,
Освещая небосклон…
Звук неясный: то ли птицы,
То ли стон…

Шум всё ближе, всё сильней,
Как подковы о дорогу:
Это полчище мышей
К ним примчалось на подмогу.
Вот что может сделать просо!
Даже незачем кричать.
Все примчались без вопросов
Выручать.

Выручать своих друзей
И товарищей из плена.
В общем, стали без затей
Грызть, точить, царапать стену…
И водичка камень точит.
Здесь же мышек тысяч пять.
Стену им хватило мочи
Разломать!

Вот в стене уже дыра.
Мы б «проём» сказали даже.
Вроде, убегать пора,
Но стоит снаружи стража.
Только дырку углядели,
Сразу прибыл целый полк.
Да, царевна в этом деле
Знает толк.

Злится доченька царя:
Ведь Солдат с невестой живы.
И народ гудит не зря:
Понял, что царевна лжива.
Приказала ни Марфушку,
Ни Солдата не щадить.
Повела даже пушку
Зарядить.

«Что же делать? Как же быть?
Так близка была свобода…»
«Ну, выходим? Будем жить
Хоть в истории народа!»
В разговор вмешался Зайка:
«Стоп! Не надо рисковать.
Будут все под балалайку
Танцевать!»

11.
Взял Зайчишка инструмент,
Как ударил плясовую!
Вот он, истины момент.
Я его вам обрисую:
Руки, ноги (Ну, и сказка!)
Заходили, не спросясь,
Тут такая свистопляска
Началась!

Кто-то вальс, а кто-то шейк,
Кто вприсядку, кто вприпрыжку,
Кто-то твист, а кто-то брейк,
(«Ну, и ну!» – сказала Мышка)
Кто пока что понемногу,
Кто серьёзно танцевал…
Первым рухнул на дорогу
Генерал.

«Вот теперь, друзья, вперёд!
Вот теперь вам не опасно!»
Но бежит к тюрьме народ,
Ведь  народу стало ясно,
Что совсем несправедливо
Был наказан наш Солдат,
Ясно то, что царь красив, но
Слабоват.

Ясно – у Царевны власть,
Ну а ей не до народа,
Властью пользуется всласть
И наглеет год от года.
«Так дела вести негоже,
Мы теперь, как мухи мрём.
Мы к тебе, Солдат-надёжа,
Будь царём!»

Тот на Марфу бросил взгляд:
«Как считаешь, молодица?»
«Ну, какой ты царь, Солдат?
Ну, какая я царица?
Нам бы тёплое крылечко,
Две дочурки, два сынка.
Рядом с домом – лес и речка,
И луга…»

«Нет! Царю я присягал!
Клятву долга не нарушу!»
За руку невесту взял:
«Ну, пойдём домой, Марфуша!
Что? Вы с нами, Мышка, Зайка?
Вы нам больше, чем друзья!
Вы спасли нас! Балалайка…»
«Нам нельзя!

Предпочли вы сказке жизнь,
Мы же остаёмся в сказке.
Балалайку вот держи…»
И украдкой вытер глазки.
Стража тут засуетилась.
Но народ верёвки взял,
Стражу, чтоб  не шевелилась,
Повязал…

Что там дальше – не понять.
Говорят, пока  –  цветочки;
Говорят, нашёлся зять
Для царёвой злючки-дочки.
Как царевна ни старалась,
Правит царством Царь-отец…
Наша сказка оборвалась.
Всё! Конец!
________________




6. РАССКАЗЫ ДЛЯ ДЕТЕЙ

Надежда СЕРЕДИНА
(г. Чехов, Московской обл.),
Член Союза писателей России

Пойдём на Баранку



«Эти весёлые и развивающие истории, герои которых ребята и зверята, читать легко и интересно. Автор создаёт игровую атмосферу встречи с животными.
Герои сталкиваются с забавными животными и птицами. Впервые экзотический мир они открывают в зоопарке. В рассказах есть тропические животные: семья слонов, одинокая пума, лев. Мы узнаём, как белочка в парке подружилась с девочкой, и берёт орешки с её руки, а также о том, что прощёлкал щегол в новогоднюю ночь. Ещё интересней – в лесу, там происходят странные вещи, и, если уметь видеть сны-сказки — журавлиная поляна откроет свои тайны. Звери живут близко от нас, и детям хочется знать о них как можно больше. Поход в лес – это целое путешествие. Даже сверчок, муравей, улитка – удивительно интересны в своей скрытой от людей жизнью. (Борис Евсеев)
Надежда Митрофановна Середина автор 8 романов, 12 повестей и сотни рассказов. Издано 40 книг. Награждена 25 премиями и дипломами победителя. Большая часть из них посвящена любви к природе, защите её удивительного многообразия. Автор романов: «Подростки» (Лауреат международного литературного конкурса имени А. Платонова. Российско-Баварский центр. 2012). Победила в конкурсе детской премии «Аист» (2017 г.).  Обладатель Международной премией имени Фазиля Искандера за книгу рассказов «Весёлый зоопарк и лесные затоны» (2023 год). Главная идея – уважение детства, понимание ребёнка, как личности, любовь к природе и забота о её целостности.
Середина Н. призер литературного конкурса «Пастернаковское лето» (Повесть «Гремячий ключ». 2014 г. Москва).  Награждена Дипломом Лауреата конкурса «Преодоление» Литературно-общественной премии «Жизнь задыхается без цели» в честь 200-летия Фёдора Михайловича Достоевского (г. Москва. 2021 гг.). Основа произведений – мир. Сборник рассказов «Дорога в Иерусалим – исповедь паломника» — в номинации «Проза» удостоен диплома «Лучшая книга года 2014-2016 гг.» (г. Москва). Награждена Дипломом Лауреата конкурса «Преодоление» Литературно-общественной премии «Гранатовый браслет» имени Александра Куприна. (МГО Союза писателей России. 2020 г.). Диплом Международного ПЕН-центра за книгу «Весёлый зоопарк и речные затоны» в 2023 году. В 2024 году удостоена Гран-При За книгу повестей и рассказов «Фарфоровый попугай».
Член Союза писателей России, член международного ПЕН-центра с 2007 года, член Союза писателей Северной Америки. Н.М. Середина является академиком Международной Академии Развития Литературы и Искусства. Книги переведены на немецкий, английский, французский, персидский.




БАРАНКА

«Леса учат понимать прекрасное».
(Доктор Астров в пьесе А.П. Чехова «Дядя Ваня»)

Золотое солнце сияло, синее небо играло белыми перистыми облачками, гроздья рябины раскраснелись, предупреждая о вьюгах. А шиповник ещё доцветал и скупые капли нектара жадно собирали пчелы: зима не за горами.
Том оглядел двор, сад и ему понравилось. Заглянул за ворота - а там цветёт белый шиповник, и вокруг него кружатся пчёлы. Пчёл он не боялся, здесь живёт его бабушка в доме, который построил прадедушка. Он вырос в США. В Чехове у бабушки он первый раз.  Обычно они встречались в Лос-Анджелесе, во Франции, в Испании.  Том услышал шум, оглянулся.
Из дома, который построил дедушка-сосед, вышел другой мальчик, Егорка. Они уже виделись, но подружиться ещё не успели.
- Том, ты был на нашей Баранке? – спросил Егорка.
- Что такое «баранка»? – Задумался Том, пытаясь понять русское слово. – Это бублик?
Егорка рассмеялся:
- Сам ты бублик! Крендель!
Егорка не обиделся, а продолжал думать:
- Баранка – это жена барана.
- Это речка Лопасня.
- Не речка, а Баранка!
- Пруд. – С умным видом, подняв нос кверху, подошла Оля. - Его вырыли ещё цари.
- С корнем?
- Нет. Только с землёй! Чтобы купаться, плавать. Маша - дочь Пушкина плавала каждый день в пруду.
- Пруду? Плавают в океане.
- Бассейн. Понимаешь?
- Понимаю. А она тут жила?
- На Пушкинской улице в музее жили много детей, а Мария Александровна, дочь Пушкина, их учила английскому и французскому.
 - Но там была другая улица, - не унимался Егорка, он тоже был в музее.
- Это давно было?
- Давно. Не улица, а усадьба, - Оля любила поправлять Егорку, но он этого не любил.
- А что такое усадьба? Свадьба?
- Усадьба - это такая большая территория в деревне, как квартал в городе. В усадьбе жили хозяева усадьбы: помещики, генералы, графы.
- И их слуги, - добавил Егорка.
- Рабы? – удивился Том. – Из Африки?
- У нас не было рабства. У нас были только крепостные и слуги. А другие люди жили на улицах в своих маленьких домах. Вокруг каждой усадьбы был пруд.
- Зачем?
- Чтобы уточки тут плавали. Чайки летали. Рыбу ловили. И так гулять по берегу с собачками, как дамы.
- Они уточек любили?
- Ну, как любили? Любили, любили, а потом ели. Генералы на них охоту устраивали. А Тургенев не убивал уток, он только наслаждался природой. А Герасим свою Му-Му выбросил за борт, потому что его помещица выгнала в деревню.
- Кого?
- Му-Му. Щенка.
- Зачем? Дал бы объявление: «Отдам щенка в хорошие руки».
- Герасим жил у помещицы в городе, а Му-Му жила у Герасима в каморке дворника. А Герасим не хотел уходить в деревню. А писать он не умел.
- Почему? Он что в лицей не ходил?
- Тогда в лицее учился только Пушкин и декабристы, - рассуждала Оля. - Других дворян учили дома.
- Репетитор?
- Много было учителей! У каждого был свой учитель.
- И у царя?
- У царя было много репетиторов.
- Он был умнее всех? – удивился Том.
- О политике говорить не вежливо, так же как о деньгах.
- Пойдёмте на Баранку, - нашёл компромисс Егорка.
- Я маму позову. – Побежала Оля к дому.
- Егорка, ты сам не знаешь дорогу? – удивился Том.
- Маму обижать не хочется. Она тоже любит гулять.
- Аааа! Понятно! А у меня мама любит гулять одна. Она от меня устаёт. Я много бегаю и лезу везде.
Через пять минут Оля вернулась:
- Мама занята. Том, может твоя мама пойдёт?
- Сейчас я ей позвоню.
Через десять минут дед Митроша с удочкой шагал на Баранку за ребятами. Он часто останавливался и смотрел на цветы: работают ли ещё пчёлы.
Сосны величаво склоняли свои кроны, приветствуя их.
- Человек – царь природы.
- Я – царь?
- И я!
Липовая аллея стройно выстроилась, словно на параде.
Старый храм из пяточного кирпича почти реставрирован.
- Дятел!
- Дятел? Дерево ест?
- Личинок ищет под корой.
Пестрая дорожка из листьев берез, липы и американского клена.
- Почему дорожку не подметают? – вспомнил Том свой дом.
- Это лес.
- Лес – это дикий сад?
Мощный дуб встретил их в конце парка.  Под выпуклым корнем дуба дед прятал баночку с червями. Из-за дуба выскочила собака.
- Собака!
- Не бойтесь. Надо поднять руки вверх, чтобы ей казалось, что вы большие.
Родник… Дети запрыгали по ступеням вниз.
Дед напился воды, набрал в баклажку.
То утка, то чайка, подлетали, и фонтан брызг поднимался вокруг них. Большие, как морские, две чайки красиво отражались в воде.
В трёх метрах родник нырял в Баранку.
Серая Шейка позвала своих подруг, и они угощались дедушкиным овсом.
- Гуси-лебеди летят!
- Это цапли.
- А почему вода «баранка?
- У неё есть остров в середине. Дырка.
- Мы кололи баранки, - вмешался в разговор дедушка Митроша. – Я первый зуб сломал. Баранки первые три дня мягкие, а потом веревку через дырку протянут, и они висят и высыхают.
Метрах в ста от родника стоит, словно вырос из-под земли, стол деревянный и скамейки по обе стороны. Дед выбрал скамейку, на которую падало и согревало солнце. А смотреть за удочками и стоять без движения он устал, так как не клевало. 
- Еж! Смотрите, ёж! – Егор успел поймать ежа первым.
- Он маленький. Отпусти его.
- Нет.
- Меня родители нашли в капусте, а ежа – в кактусе.
- У нас кактусов много, а ежей нет, у нас дикобраз есть. Но к нему близко подходить нельзя – выстрелит иглой.
- Отпусти ежа.
- Нет, не хочу.
- Тогда я с тобой играть не буду, - напугала Оля.
- Я его завтра отпущу, - примиряюще пообещал Егорка. – Я его накормлю.
- Спать уложу, а потом съем! - Засмеялась Оля. – Ты как баба Яга?
Через два часа все были дома.
Оля принесла ежу молока и сказала:
- Белые козы делают молоко, а чёрные – кофе. Я читала, что ежиха кормит ежат молоком и у них мягкие иголки.
Егорка ежа дома никому не показал, чтобы не расстраивать его и не пугать, он, наверное, столько людей сразу не видел и в гостях первый раз. Пусть привыкнет. Он принёс ему яблоко в свою комнату.
Где он будет спать? Для удобства, он вытряхнул из коробки свои игрушки и отдал коробку ежу. Спи. Это твоя кроватка. Мне не жалко. Игрушки ведь не живые.
Он положил перед ежом яблоко, красное, сочное.  И ушёл ужинать. Быстро, без уговоров, съел запеканку и выпил молоко от чёрной козы-какао. И побежал спать.
Егор закрыл дверь к родителям, хотя раньше, он просил маму, не закрывать.
Через полчаса часа Егор заглянул за тумбочку:
- Ёж, ты поел яблоко?
Ёж фыркнул.
- Молодец ёж!
Егор уснул, но тут же проснулся.
По комнате кто-то ходил. Егор хотел крикнуть позвать папу и маму, но подумал, вдруг они увидят ежа.
И правда – ёж был посреди комнаты.
- Ты почему не спишь! Ночью все дети спят. Ты ещё маленький, вон какой, в коробку залезаешь. Спи. Мне нельзя долго свет жечь, мама придёт, тебя увидит. И я не знаю, что будет.
Егор успокоился, посадил опять ежа к коробку. И лег.
Но через пять минут вскочил.
Кто-то в его комнате орал, визжал и трубил одновременно.
Егор спрятал голову под подушку. Тихо стало. Он заснул.
Вот ворвался в комнату серый голодный волк и ищет ежа. Не нашёл и ушёл. Пробралась в комнату хитрая лиса, села и ждёт, когда ёж выползет. Лиса, она ведь хоть кого съест: и голого ежа-колобка, и цыпленка, и ежа перевернёт лапкой. Ей всё равно, что украсть в курятнике, что поймать в лесу, когда она голодная.
Но через пять минут опять трубный крик. Это лиса поймала ежа.
Егор дернул цепочку торшера, свет загорелся. Прибежала мама.
Посреди комнаты сидел еж, как дикобраз, выставив иглы, словно обороняясь от лисы.
- Это кто?
- Колобок.
- Кто его испёк с такими колючками? Ты?
- Нет. Это ёж.
- Кто его принёс?
- Ему страшно одному. Там лиса его съест. Или волк.
- Кто его принёс?
- Он сам пришёл.
- В гости?
- Ага.
- Откуда?
- С острова Баранки.
- Отнесите его утром туда, где нашли. Он трубит – маму зовёт. Она ищет его.
- Он кричит как трубач. Он будет будить нас, как петух.
- Отличный петух! – сказала бабушка. - Заведите его на семь утра.
- Удивительно, как трубят ежи.
- Я тоже первый раз слышу, как ежи трубят, - села бабушка рядом и начала рассказывать сказку.
На другой день дети с бабушкой пошли в поход – на Баранку. Отпустили ежа. И наблюдали, как он быстро-быстро посеменил к своей маме под корень старого дуба.
7 сентября, 2025


ЖЕРЕБЁНОК И ТАБУН

Пруды были почти в каждом поместье и в Московской области, и по всей России. Это и для рыбы раздолье, и для скота хорошо, а летом в жару устраивали купальни местные жители. Власть менялась, а пруды и реки оставались, потому, что нуждались в них и птицы и звери, и скот, и царь природы - человек.
Река Никажель недалеко от деревни Беляево, она западнее от Чехова с его парком и музеем.
Но здесь, вдоль маленькой реки большие чудеса, особенно для Егорки.
Жеребёнок и кобыла паслись возле пруда. В стороне, на опушке леса стоял табун. Телега остановилась метров за триста, лошади заволновались. С телеги сошли конюх Юра, зоотехник Ирина и Егорка, почти школьник.
Егорке показалось, как будто он это место где-то видел, хотя был он здесь впервые. По одну сторону дубы, один огромный, как маврикийский. Вот изгородь из тонких стволов берёз, разделяющая дикий лес, поле и луг от загона. Дверь загона широкая, из таких же стволов берёз, видимо, никогда не закрывается. Она покривилась и почти лежит на траве. По другой стороне - шалаш, покрытый высохшей травой.
В стороне, рядом с кобылой, лежал жеребёнок. Зухра ожеребилась два месяца назад и теперь ходила за ним, как за малым дитя. Он стал плохо сосать, и у неё болело вымя. Было жарко, но под мощным дубом тень оберегала их от палящего солнца.
Вдруг лошади рванулись, мерин уводил кобылиц с жеребятами в поле. Выбитая, вытоптанная копытами глиняная дорога, отдаёт отзвук, словно глиняная чаша. И словно сотни барабанных палочек ударили в глиняный барабан. Но погонщик остановил их и вернул в загон. Волны тепла словно светились от табуна.
Солнце над прудом светит так ярко, словно хочет воду в нём вскипятить, как чай. Егорке хотелось окунуться в эту кипь воды, но он терпит, понимая – тётя Ира на работе, а не на отдыхе.
Из родника течёт ручей в пруд. 
Зоотехник Ирина осмотрела жеребёнка под дубом у родника и погнала кобылу к телеге. Кобыла всё время оглядывается, пытаясь остановиться, но ей уже надели уздечку. За ней бежит жеребёнок на тонких ножках. Он так слаб, что всё больше и больше отстает. Зухра останавливается, натягивает повод, она хочет подождать своего жеребёнка.
– Но! Пошла! – Зоотехник вспрыгнула на телегу, подстелив сено, свесив ноги в высоких грубых ботинках. – Пошла! Идёт твой малыш. Успокойся, Зухра. Поло. Но! Юра, может Крепыша положить на телегу? – Она удерживает лошадь сильной рукой крепкой тридцатилетней женщины. - Отстаёт он!
– Добежит, наш стригунок, – заверил Юра, хлопая себя: овода и слепни садились на его загорелую, шоколадную спину. – Кусают овода.
- Стригунок – это годовалый жеребёнок. Гриву ему постригут – ритуал взросления. А у этого гривка мягкая, шелковистая. Кусают!
- Лишь мумия страдает молча. Вот и кусают. Жеребёнка надо положить на телегу.
– Брыкаться начнёт тут, – смеётся весело, глядя на Иру.
- Егор, кого ты больше слушаешь?
- Тётю.
- Почему?
- Она больше говорит.
- Вторую неделю тридцать сорок градусов жары, листья кукурузы свернулись в трубочки.
- Зачем?
- Чтобы сохранить влагу.
На широкой, как двуспальная кровать, телеге помимо конюха Юры и Ирины парился Егорка. Он пойдёт в школу в Москве. Но мама ему уже прочитала  повесть «Изумруд», не всю, правда, а только то, что Куприн бы рекомендовал для детей.
Зухра то беспокойно отставала, то набегала на металлическую телегу. Ему нравились лошади, но он боялся их силы. Он так волновался, когда побежал табун. У него на шее на кожаном ремешке висел новенький фотоаппарат (подарок на день рождения). Но мальчик испугался и теперь жалел, что не щелкнул, не сделал сэлфи, когда бежал табун на него. Страх напал на него, как куча снега.
Три года назад сестра звала переехать в Москву, но она застряла на конезаводе.
На холме золотилось поле подсолнечника.
Егорка подскочил на телеге и оглянулся – над ним зубы кобылы, из пасти капает слюна и запах, как из болота. Он отшатнулся. Вскрикнув, не услышал сам себя.
Ирина взмахнула вожжами:
– Назад Зухра! Тпр-тпр-р! Ах, ты! Бессовестная! Она не укусит! Я тебе дам!
Она уздой стукнула кобылицу по морде.
- Егор, не бойся, она не тронет! Это внучка Кубика. Куда лезешь, Зухра?
 Кобыла волновалась, выдёргивая повод, тревожно громко ржала.
Зоотехник привычно сидела боком на телеге, и просторная мужская рубашка в клетку придавала ей мужественность.
– Юра, отстаёт Крепыш! Я пешком дойду с Зухрой и Крепышом.
Егор молчал, в горле, пересохшем от жары, слова застряли.
– Кумыса бы сейчас таджикского! Эх, в России места много, а привалиться негде. – И вдруг запел: – О, мой далёкий, Кай-ракум, я сын твой в изгнанье, – но восточный мотив резко оборвался, словно перерезали.
– Хомут да дуга вся недолга. – Конюх отдал вожжи Егорке, спрыгнул с телеги и стал подгонять жеребёнка сзади. – Пошёл!
Жеребёнок догнал кобылицу, она рванулась вперёд, опять нависая над телегой.
– Куда? – крикнул мальчишка, чуть не слетев на землю, держась за вожжи, как за стропы парашюта.
Лошадь рванула, телега понеслась.
– Я вам спортсмен, что ли? Парашютист? Забодай вас комар! – Юра бежит за телегой, кобылицей и жеребёнком.
– Шагом, Малыш! – Зоотехник хлестнула, и овода разлетелись. – Шагом! Егорка, придержи вожжи! Натяни! Да сам не вылети! Упрись ногами в борт телеги.
Малыш был больше Зухры в полтора раза, он давно перешёл из спортивных лошадей в производители и смирился.
– Положим его на телегу? – попросил Егорка.
– Сам дойдёт! Не переживай, пацан. – Подталкивал жеребёнка конюх. – Недаром в лошадиных силах измеряют моторы.
– Он маленький, – возразил негромко Егорка.
– Такси тут ему что ли! Вон, смотри, едет международное такси – Джип-п-п.
Навстречу ехал новый сверкающий, чёрным жемчугом, джип.
Егорка перепутал левую вожжу с правой. Понесло его на иномарку.
– Куда! – Выхватила вожжи, серо-малиновая клетчатая рубаха взмокла. – Стоять, Малыш! Стоять! Тпр-пр-р!
Директор сообразил, кто «рулит» конём, и свернул.
- Здорово! – приветствует хозяина Юрий.
Хозяин джипа стекло не опустил – пыль. Поприветствовал ладонью, как Сталин на параде.
Крепыш отстал, конюх шёл рядом с телегой, балагуря, напевая частушку:
«Я у мамы отдыхаю,
Ничего не делаю.
Только знаю, поливаю
В саду розы белые».
– Отстаёт. – Глядела на жеребёнка зоотехник. – Всё. Сейчас ляжет.
– Ирочка! Дойдёт наш стригунок, – затеял Юрий спор, словно на скачках.
Но жеребёнок остановился и лёг.
– Доедешь сам, Егорушка? – Тётя отдала вожжи племяннику, спрыгнула с телеги.
– Сам? – племянник посмотрел в карие глаза тёти любопытным лошадиным взглядом. – Доеду! Хоть напьюсь там.
– Не бойся. Главное, сам падаешь, а вожжи не выпускай!
Мальчик весело «зарулил». Оглянулся: тётя в мужской клетчатой рубахе, в брюках, как мужик, махнула ему рукой. В ней было что-то основательное, сильное, мужское, и мальчику это нравилось. Он приехал на конезавод только вчера из Москвы. Ирина согласилась оставить столичного племянника на месяц у себя в деревне.
Золотая пыльца солнца падала с неба и золотила шляпки подсолнухов, золотое поле слева от дороги сверкало, переливалось.
Только отъехал Егорка, как слышит, его зовут.
– Егор! Назад!
Услышал Егорка голос конюха и стал тянуть за одну вожжу сильнее, чем за другую. Лошадь стала разворачиваться, но мешала телега, огромная, как двуспальная кровать.
– Подавай такси! Забодай тебя комар! – шутит с прибаутками конюх.  Штаны у него с дырками, а рубаху летом он не носит. – Не бежит Крепыш, видишь, Егорка. Может, вызовем такси ему?
– Такси подано! – Подъехал Егорка.
– Сами поднимем?
– Не поднимем. – Ира засучила клетчатые рукава.
– Брыкаться будет! Играешь? – Играет черными глазами конюх. – Не довезём. И кобыла не даст положить. Поеду за мужиками.
У мальчика забрали вожжи, он спрыгнул. Старая телега задребезжала громче, понеслась к конюшне. Конюх правил стоя, когда-то он был жокеем.
Егорка остался с тётей ждать подмоги. Жеребенок ткнулся мордой в ногу женщины, словно прося у неё защиты. Егорка любил тётю за смелость, с которой она обращалась с лошадьми, за силу, в которой она не уступала мужчинам.
– Что, тень нашёл? – разговаривала с Крепышом. Тени от неё почти не было, солнце в зените, жара, как в пустыне. – Вот сфотографируешь, скажут: «Фотошоп». 
– Тётя Ира! – нажал кнопку фотоаппарата Егорка, но вдруг ему показалось, что Зухра поставила огромное копыто на ногу жеребёнка. – Тётя! Она наступит! Наступит!
– Пошла! – Зоотехник отталкивала кобылу, загорелыми полными руками упираясь в её бок.
– Пошла! Смотри, куда ставишь, Зухра! Подвинься! Они его бы загрызли в лесу!
– Кто? Волки?
– Слепни! Кровососущие! Жуть.
– Они там топтали тебя что ли? – мальчик гладил жеребёнка.
– Крепыш, ты как? – жалел мальчик, заслоняя Крепыша, глядя, расширенными зелёными глазами, как тяжело и часто дышит жеребёнок. – Пить хочешь?
Загнанный Крепыш лежал. Зухра обнюхивала его. Маленький, красивый, шоколадный, белые носочки у копыт, белая звездочка во лбу.
– Видишь, обнюхивает: её это жеребёнок или не её.
Дыхание Крепыша стало прерывистым.
– Он не умрёт? – Егорка наклонялся, заглядывая в глаза Крепышу, словно спрашивая его самого.
Ирина посмотрела на Крепыша, он дышал, как женщина при родах, ей казалось, он сейчас заплачет.
– Глаза у него зелёные… - Тётя старалась отвлечь племянника. – Чистый изумруд. Как у тебя.
У Крепыша шевелились губы и вздрагивали ноздри, он смотрел на Егорку и хотел сказать ему: «Пить! Пить!»

Вернулся Юрий с Сергеем. Его уважительно зовут дедом. Но он стариком себя не чувствует. Просто публика скандировала: «Дед! Давай! Давай!». И если бы чужая кобыла не наехала, то его Диксон пришёл бы первым.  До слёз было обидно.
– Такси подано! – насмешливо доложил дед.
– Крепыш не дышит. – Моргал глазами Егорка. – Смотрите!
– Выживет! У него 19 рёбер, не 18. Его Крепышом назвали. Читал про Крепыша-то? Знаешь, что даже внучатый племянник Льва Толстого выбирал для писателя на нашем конезаводе особого скакуна. Он искал такого жеребца, чтобы лёгкой была дорога.
Мужики подняли Крепыша, Кобыла дернулась, заржала, обдавая пеной мальчика.
– Отведи кобылу! Отведи дальше! – Сергей толкал в бок Зухру.
– Да здесь он! Здесь! – Ира уговаривала кобылу и с силой и опаской отводила её от телеги. – Успокойся, Зухра!
Кепка с головы Иры упала.
– Сколько вырезали коней! А тут за одного шуму! Было десять табунов, а вот остался один. И табунчиком не назовёшь. – Гневно стрельнул глазами дед. – Как этих не сожрали деревенщики, хуже волков?
– Так это же Крепыш – внук того Крепыша! – Зоотехник светилась гордостью за свою работу, за победы, призы, награды, которые добывают лошади для людей. – Егорка, ты не видел ещё нашего Балагура!
– После революции в семнадцатом на конезаводе ни одного коня, ни одной кобылы не оставили!
- Как в «Трёх сестрах» будем: работать, работать и работать. – Ирина вспоминала Чехова.
– А если и работы нет! - Дед горячился, от волнения дышал, как загнанная лошадь. – Всё порушили, до основанья! А деньгами коня не купишь! Коня надо вырастить. Тут! На своей земле.
– А Зухра – приз Барса в Раменском получила. Ты видел, как Крепыш играет?
– Если жеребёнок по зорям много играет – волки съедят. – Юра поймал слепня и раздавил в кулаке.
– Человек часть природы, а не хозяин, – поправила женщина.
Ехали, громыхали. На телеге пахнет сеном и потом. Всем хотелось быстрее укрыться от жары. Проехали леваду, там пара коней под старым дубом.
– На потную лошадь овод валится, забодай его комар. – Юрий передёрнул плечами.
– Крепыш болеет, кашляет.
– Кваску бы, холодненького.
– Или чарку горячего!
– Помрёшь от самогона. Не пей, козлёночком станешь. Но не конём!
– Пацан, сбей слепня!
– Оп! – мальчик ударил с размаха по жёлтому двукрылому кровожадному слепню.
Кобыла бежит рядом, глядя тревожными глазами на Крепыша. Его держат за ноги.
– Пошла!
Зухра зависла над телегой, хочет что-то сказать тем, кто едет на сене.
– Осторожно! Куда?! – Зоотехник ударила кобылицу поводом.
– Ты что машешь? Забодай тебя комар! – не стерпел Юра.
– Оводы! Присосались!
– Это слепни. Ух! Яма!
Егорка еле удержался.
– Не дышит! – изумрудно блеснули слёзы у мальчика. – Открой глаза, Крепыш. Умер? Тётя!
– Сейчас его доктор Живаго полечит, – убил слепня на чёрной загорелой руке Юра.
– Приехали! – Спрыгнул с металлической телеги дед. – Если бы был свой, на руках бы жеребёнка донёс. А они загнали, как на скачках. Не жалко. Чужой. И в революцию уничтожили, как будто кони за людей в ответе.
Въехали в конюшню.
Вдруг Крепыш рванулся, вскочил, задними ногами уперся в землю, а передними всё ещё держался за телегу, как ребёнок. Телега остановилась.
– Живой! – вскрикнул Егорка и от радости тоже слетел с телеги.
– Исключение из всех правил! – спрыгнула зоотехник. – Наш! Орловский рысак! Ему стоя аплодирует весь мир!
– Крепыш! – Мальчишка вбежал в денник. – Крепыш! Крепыш! Живой!
Зухра мирно смотрела на мальчика и жевала мелко нарезанную изумрудную траву. 
В денник заглянул дед:
- Пацан, у нас тут дуб маврикийский сохранился. Живая картины. Видел? Шишкин «На окраине дубового леса». Я писал тут. Хозяин купил, понравилась. В Москву увёз.
- Вы – художник? – удивился мальчик, он думал, что все художники живут в Москве.
- Здравствуйте, я ваша тётя! «…Лишь бы в Америку попасть, а Калифорния не за горами», да?
- Я видел там шалаш.
- Э, это мальчики построили. В войну играли.
- Вот из этого шалаша я и писал. Научись смотреть и видеть.
- А жеребёнка вы нарисовали?
- Он позировать не желает, бегает и бегает. А с фотографий я не пишу. Мне живая природа нужна, натура. Вот как тут у нас.
Подошёл Юрий с большим чайником, он смотрел на мальчика и чему-то улыбался:
– Егор, забодай тебя комар, принеси свежей водицы из колодца. Джигит голоден, а конь его должен быть сыт. Дай нам с дороги водицы напиться
Егорка радостно побежал за водой, звеня алюминиевым чайником.
- Егор, что лучше: велосипед или жеребёнок?
Но мальчишка был уже около колодца и выкручивал студёную чистую воду.
1сентября, 2025



ПЕРЛАМУТРОВЫЙ ВЕЕР

На правом берегу Лопасни с XVIII удивляет гостей парк с прудами, где в своё время жили дети и внуки Пушкина. Бывал ли сам Александр Сергеевич с Натальей в Лопасне, историки пока подтвердить не могут. Но достоверно известно, что на крыше усадебного дома была найдена рукопись Пушкина, над которой он работал целый год 1835 (с января по декабрь). Однако после гибели поэта «История Петра I» была запрещена царём Николаем I.
Удивительно то, что рукопись пролежала на чердаке в сундук до 1917 года, была обретена и передана в архивы. Рукопись не сгорела, так как сундук был окован железом, или Михаил Булгаков в «Мастере и Маргарите» указал на особую судьбу и для этой рукописи.
Старожилы к красоте парка привыкли, по выходным катаются на катамаранах, и гуляют как аристократы с собачками. Рассказывают, что в каждом пруду водились определённого вида рыбы. А чтобы быть здоровым и счастливым, надо искупаться во всех семи прудах.  Как памятник садово-паркового искусства он интересен только для приезжих.
Вот чайки летают над прудами, то крича жалобно, словно дети, то ныряя за рыбой, то зависая высоко в голубизне неба. Сладко пахнет липой. Но пчёл не видно, недалеко три дороги и, видима, пчёлы не любят перелетать через шоссе, опасно для них.
- Как вам образ в зеркале пруда? – спросила дама с необычным африканским загаром, вглядываясь в мерцание прудов.
- Перевёрнутая уточка, словно в скорлупе разбитого яйца. – Засмеялся он.
А сколько здесь прудов: шесть или восемь?
- Семь.
- Ой! Слава, скорее это оттенок сливочного масла. Наполнение слова может быть любое, но красота! Её не выскажешь словами. Живая природа сильнее.
- Смотри, Анжелика! На скамейке что-то лежит.
- Слава! Не трогайте, пожалуйста!
- Почему? – Слава разглядывал находку. Шёлк и вставки перламутровые. Сейчас так не делают. Подделка под музейный экспонат? Рёбра из слоновой кости, Шёлк в цветочках. А под цветочками надпись по-французски. К вееру, словно цепочка, была прикреплена кольцом такая же шёлковая лента, перламутрового цвета с бантом. Концы веера зубчиками раскрылись, словно хвост павлина. - Может хозяйка вернётся, как вы думаете?
- Тут мальчик утонул на свой день рождения. Может это память о нём?
- Гриша? Из «Вишнёвого сада?»?
- Вся Россия - «Вишнёвый сад».
- Он фотографом и блогером хотел стать.
- Кто?
- Гриша, мальчик из соседнего подъезда.
- Есть же кружки разные, да и так бы снимал на смартфон.
- Кружки есть, а денег нет, - усмехнулся Слава.
- Опять про деньги.
- Эхма, деньги фраера сгубили.
- Деньги любят все.
- Платное обучение его сгубило.
- Смотри, плавает кто-то.
По пруду плыла женщина, не молодая, но и не старая. Волосы у неё были зачёсаны на прямой пробор и сзади скреплены большой заколкой в виде цветка. В ушах длинные старинные серьги.
- Похожа на кого-то.
- Мария! – окликнул Слава, подходя к берегу пруда.
Купальщица приподняла плечи из воды. Три нити бус жемчуга блеснули на солнце.
 - Это твой веер?
- Этот веер подарили матери перед войной.
- Перед какой войной?
- Мама родилась в год прихода Наполеона в Россию.
Через минуту над прудом прокатился, словно шёпот волны, смех.
Вячеслав вернулся к скамейке, забрать перламутровый веер, но его на месте не оказалось. Спутница его уже спустилась по ступенькам к белой беседке. Он шёл за спутницей молча. Через пять минут он оглянулся, покрутил головой, никто не плавал, кроме уток.
Минут через десять, взойдя на пригорок Анжелика оглянулась. И вернулась.
Крик чайки пронзительный, жалостный, как плач ребенка. Вдруг заиграл гимн.
- Мне дочка звонит из Парижа, извини. Она идёт на собеседование. И всегда не уверена в себе, - Анжелика прикрыла микрофон пальцем в перламутре.
Потёртые джинсы её немного полнили и светло-серая блуза, как стог сена.
Они говорили по-французски.
Славе показалось, что они живут играючи, и, играя, живут.
Дурманил запах липы. Кряканье уток смешило, всё превращая в фарс.
Слава ждал её на скамейке около буккроссинга, он достал книгу из ящика для книг и читал.
- Я любила чтение, но сейчас очень нуждаюсь…- Подсела дама которой далеко за восемьдесят.
- А что можете порекомендовать?
- Прочтите Пушкина.
- У нас же в школе учат, что Пушкин – это наше всё.
- Всего? И роман «Перт Первый»?
- А у него есть такой роман?
- Не окончен.
- Как вас зовут?
- Тётя Маша.
- Так просто?
- Я десять лет была попечительницей библиотеки-читальни в Москве. А сейчас купить книгу не могу.
- Это ваш веер?
- Вам нравится?
- Что за вопрос! Он же с перламутром!
- Да. Настоящий китайский шёлк. Ему почти двести лет.
-  Удивительно, как долго живут вещи. Есть некоторая зависть, но она белая.
- Перламутровая?
Через минуту он наклонился, поднял небольшой бумажный чек или талон.
- Вы что-то потеряли.
- Я. Что? Где?
- Вот.
- Это входной билет в музей «Лопасня-Зачатьевское». Мы там уже были.
Но, увидев, что подходит Анжелика, тётя Маша удалилась. Она спустилась к воде и шла по самой кромочке суши, почти касаясь куги.
Но Анжелика хотела ходить, её походка была быстрой, словно куда-то опаздывала.
- Брат младший в плену уже больше года. Ничего о нём не известно.
- Мне жаль. Это тяжело – ждать в неизвестности.
- А старший собирает фены из тех, что в девяностые выдавали вместо зарплаты. И дарит. С золотой медалью кончил Бауманский.
- С золотой медалью? Уважаю!
- Победил…
- Кого?
- Наполеона. А сами себя не победил. Выпивает. Заключили сделку с самим собой, выгодную.
- Энергия счастья в победе есть.
- Великолепно!
Слава занимался боксом. Но в нём ей нравилась не масса мышц, а непредсказуемость. В этом была какая-то загадочная опасность. И это интриговало.
Она пригласила его помочь с окном, так как дождь стал пробивать щель под рамой.
По дорожке, от свадебной арки шли интересные люди. Две борзые выгуливали молодую пару.
Худая, даже тощая борзая кинулась к Нине.
- Можно? - спросила хозяйка, ещё удерживая поводок. – Вы не боитесь?
- Поглажу? – обрадованно ласкала Нина. – Какая прелесть!
- Это мальчик!
- Ка-а-кая прелесть. Борзая. Как в кино. Из времен нашествия Наполеона.
Мальчик-щенок ласково ласкался, как рыба под рукой играл, погладить и ухватить его невозможно. Вот какой породы щенка Ноздрев продавал Чичикову.
- Когда есть, что есть. А главное, лишнего избыток, то заводят собаку. А раньше Васильчиковы заводили слуг, а крестьяне – детей. Хоть бы одного раба завести.
- У меня есть Донна. Но там без этого нельзя.
- Не победили мы рабство. Оно у нас внутри. И при коммунистах расслоение было. Дети это сильно чувствовали и пошли на ельцинские баррикады.
Чайка крылом вспенила воду, распугала уток. 5
Он пришел под белой аркой с дизайном под старину, где фотографировались сегодняшние молодожёны.
- Мой отец - Кулибин. Построил дом трёхэтажный, когда ещё таких не было. А теперь я не знаю: ломать русскую печь или нет. А, может, на ней весь дом держится? Сломаю, а крыша рухнет. Кто купит, тот и пусть решает: ломать или не ломать.
- Быть или не быть? – сказал Слава грустно.
- Поможешь мне перетащить шкаф. Отдала его цыганам, а он у них у ворот валяется всю зиму и весну. Я прохожу мимо, кажется, что отец на меня сморит. Он своими руками его сделал.
Вчера они тащили на обыкновенной дачной тележке шкафик.
- Многоуважаемый шкаф… Помнишь. Раневская обнимается со шкафом.
- У меня две вишни на улице около дома. Пойдём. Я угощу своим вишнёвым вареньем.
- Мы спасаем многоуважаемый шкаф.
- А Фирса – духа дома, забыли.  Заколотили окна досками. Боялся свободы. Он не может не любить господ, как ребёнок родителей.
- У нас на Лопасни живут дачники и лимитчики. Как и предсказывал Учитель
- Репетитор. Гувернёр
- Ничего толкового или нового из дачников не выйдет. Не будет ни земледельцев, ни купцов. Дачники и лимитчики. 
И вдруг не прошло и пяти минут, опять телефонный гимн вместо звонка. Анжелика заговорила, точно во сне:
- Брата обменяли.
- Я рад. Цел?
- Цел. Говорит, полечат, и опять пойдёт. Он не контрактник. Ему нельзя не идти. Он уверяет, что страх отошёл на второй план.
Она вздохнула, он не нарушал этой минуты молчания.
- Надо закончить ремонт, чтобы его встретить. А старшему брату это не интересно. Я его вещи перенесла в сарай и накрыла.
- Накрыла – это хорошо.
- Сестра пригласила на «Щелкунчика». А в чём я пойду? У меня ремонт! Она говорит, что у неё есть платье шёлковое, в котором она ходила лет двадцать назад. Представляешь?! В её платье? Она вот такая, - показала она на блузку стога сена.
- А я вот такая, – подняла палец-мизинец.
- У тебя прекрасная фигура! Модель.
- Я в Африке соскучилась по живому человеческому голосу.
- Вот отремонтируете дом, перебирайтесь сюда.
- Я? – удивленно посмотрела на него. – У меня дом – там!
- В Африке?
- У меня большая площадь квадратов. Машина. Работа. Донна. Я там отдыхаю.
11 августа, 2025
 



БРОМ И ХИНА

Во времена монархов и рабов тягловая сила измерялась по всей Европе и на Руси лошадиными силами, вместо машин были тройки, шестёрки лошадей, запряжены они были в телеги по-крестьянски, или в кареты и упряжки по-дворянски, или по-царски - цугом. Казаки, мушкетёры и корнеты – верхом – и издалека они были похожи на кентавров.
Во времена Чехова, в провинции, в Лопасненской глубинке машина была редкостью, и до поезда из Мелехова в Лопасню писатель-врач добирался на тарантасе.
Относительно недалеко протекает Лопасня. Ехать восемь километров.
Мелехово находится в самой глубинке Чеховского округа, за рекой Лютеркой. Раньше это была Лопасня, лопасти – вёсла. Красота тут, грибники приезжали из Москвы. Антон Павлович Чехов любил смотреть, как сеет свет солнце сквозь осеннее красно-синее сито листьев в саду. Яблоки антоновские ещё кое-где висят на ветках, как птицы-зеленушки.
Полчаса дороги от Чехова, и они в Мелехово.
Тётя Аня и шестилетний Егорка приехали посмотреть заповедный музей в Мелихово.
- А лошади в Мелихово есть? – вглядывался в даль неугомонный племянник.
- Есть.
- Настоящие?
- Настоящие.
- А покататься можно?
- Думаю, можно. Для чего же ещё лошади сейчас!

Анна отпустила таксу, та от радости стала крутиться, бегать по усадьбе чеховского помещика, как щенок.
 - А это что? – Остановился Егорка.
- Таксы, - фотографировала их Анна.
Егорка тронул их. Холодные.
- Она не настоящие!
Две таксы черная и подпалая и недвижимые.  Такса обнюхивает их и думает: «Почему не пахнет?» И рядом странное что-то, круглое, с бортиками и козырьком бронзовым, и монеты медные блестят, поблескивают, словно караси.
Минут через пять подбежал мальчуган.
- Эти таксы - сувенир! - подошел подросток в желтых ботинках.
– Они настоящие!? – подбежал мальчик помладше в белом картузе и вынул «карасей», - папа рассказывал, что такса – это по-немецки барсук. Такса поймает барсука! Видите, носы у наших такс-барсуков блестят. Это мы натерли.
- Барсук - это не такса, - улыбнулась Анна.
Через минуту она открыла камеру и стала снимать для будущего фильма такс-барсуков, антоновские яблоки и мальчиков. Как интересно выглядят дети. У старшего жёлтые, как у клоуна, ботинки. И смешной большой белый картуз на маленькой голове у младшего, словно гриб дождевик.
Егор снимал тётю Аню на свой новенький смартфон. Он мечтал быть кинооператором, как его тётя.
- Каштанка у Антона Павловича – это была помесь таксы с дворняжкой, – говорил младший мальчик в белом картузе, крутясь перед камерой. - Мне дядя Ваня говорил, когда я ему «Каштанку» читал. Мой дядя Ваня в собаках разбирается!
– Картуз ненастоящий! – желтый ботинок ударился опять о козырёк, словно хотел его пододвинуть.   
- Что это? – Анна вынула из картуза камень, похожий на яблоко небольшое. Она строго посмотрела на подростка. - Что это такое? Камень?
- Это яблоко. Волшебное! Это так придумали, - подросток ухмыльнулся и тихо сказал другу: «Как актриса - в белых брюках».
- Я в четвёртом классе буду учиться, а он уже в седьмом. А ты? – мальчик в белом картузе тронул Егора за плечо.
- В первом, – Егора ещё только записали в школу, и он прихвастнул.
«Вот она - дама с собачкой», - старший шепнул младшему.
И оба засмеялись, словно в цирке. А младший даже снял картуз и поклонился.
Егор обиженно отошёл, думая, что это над ним старшие мальчишки смеются.
- Тётя, вы положите это яблоко в бронзовый картуз, - подсказывал подросток Анне. - Это символ-яблоко. Бросьте денег, как в фонтан, чтобы вернуться. Это примета такая – деньги кидать.
Младший засмеялся, взял у женщины символ и бросил в картуз. Зазвенело звонко: бронза о бронзу.
- Пожалуйста! - Анна бросила в картуз, как в бассейн, монеты. 
Четвероклассник вынул деньги и отдал семикласснику.
- Давай все! – семиклассник ткнул картуз своим тупым желтым ботинком.
- Вот! Глянь! Это не деньги! Вот это что! – показал младший мальчик ладонь.
На детской ладони лежали три маленьких доллара.
Вдруг подбежала такса - собачка дамы и стала гавкать и обнюхивать мальчиков.
- Не бойтесь, мальчики. Пойте, когда страшно. Мозг не умеет бояться и петь одновременно.
- О! Вот живая Каштанка! - свистнул старший мальчик и присел погладить собаку.
И вдруг появилась дама на шпильках и строго спросила: «Что вы тут делаете с моим символом? Почему тут камни? Ответь, пожалуйста, Бром Исаевич». 
- Это научный гид, - пояснил семиклассник. – Тридцать книг написала!
- «Талант! Талант! – процитировала гид, с любовью глядя на старшего. – Несомненный талант! Ты положительно будешь иметь успех!» А вы видели храм из ели? В1759 году освящён. А в 1896 Чехов и его пациенты построили колокольню с «зеркальным крестом, видимым за восемь вёрст». Старец Илия говорил, что если храм освящён, то это место Ангел не покидает, даже если храм разрушен. В 1994 храм сгорел, а в 1999 там, где был освящён престол, вновь из новой ели возвели такой же храм., что и триста лет назад.
- Свадьба приехала! – крикнул мальчик, и замелькали жёлтые ботинки на дорожке.
- Побежали, – вприпрыжку рванул и второй, придерживая белый картуз.
Дамы продолжали экскурсию, и Егорка следовал за ними со своим смартфоном, хотя ему хотелось бежать с мелиховскими ребятами.
- Чехов здесь построил церковь и школу. Это было маленькое государство – Лопасня. Он, как Пётр I, мудрый правитель был. У писателя была своя идеология - теория «малых дел». «Не уставайте делать добро». Это по школе вы знаете, конечно. Или не знаете?
- Восемнадцать томов Чехова прочитала, - как школьница ответила Анна. 
- Мысли становятся жизнью, - внушала гид Егору. И глядя на Анну, продолжала: - Детей формирует наше окружение. И великие мастера слова, подвижники нужны всегда. Это жизнерадостные люди иного порядка. Люди подвига, веры и ясно осознанной цели.
Научный сотрудник пошла к дому, где мемориальная доска «Мой дом, где была написана Чайка. Чехов».
Остановилась гид, с улыбкой вглядываясь в дом.
Анна подумала: «Тут свои «тёмные аллеи» в Мелиховском саду. Бунин писал о Чехове, он был младше на десять лет. Они дружили. У Толстого был свой свод правил «Мои четыре упряжки». И к Толстому в Ясную Поляну Чехов ездил как к мудрецу, к живому гению».
В Мелихово Анна почувствовала себя ученицей, девочкой-подростком на большом спектакле жизни. Такса крутилась под ногами и мешала. Она посадила собаку в сумку.
Зашли в большой дом, где жила семья. Разглядывали картины Левитана, Поленова, брата Николая, сестры Марии, иллюстрации Кукрыниксов, скульптуры Мотовилова, Аникушина, Рукавишникова. 
– Я жила здесь с детства. Вокруг такая красота была! Клумбы, фонтаны, яблони цвели! Мой папа – подвижник.
- Можно увидеть пальто Антона Павловича?
- И шляпу, и знаменитый белый картуз, рубашку и галстук-бабочку, - охотно и шутливо ответила гид. - А на письменном столе, видите, – ручка, карандаш, чернильница и пенсне. Коллекция в тридцать тысяч предметов тут у нас.
И словно только сейчас Анна вспомнила про Егора, он всё время ходил и молчал, как взрослый.
На выходе из дома лежали в плетёной корзинке яблоки.
- Возьми яблоко, мальчик, - предложила гид, удивляясь тактичности ребёнка, он не мешал взрослым говорить. – Талант слушателя у тебя!
- Я фильм снимаю об Антоше Чехонте, - важничал Егорка.
- Не бронзавейте на ходу. Антон Павлович был обычным земским врачом, а вспоминают его через сто шестьдесят лет как писателя.
- Вау! В Европе и Америке ставят Чехова чаще, чем Шекспира! - сказала Анна.
- Мир уже понял, кто гений. Антон Павлович здесь сорок два шедевра написал. Это «Дядя Ваня» и «Чайка», рассказы и повести: «Палата № 6», «Остров Сахалин», «Дом с мезонином». А в Русской Америкtдо сих пор говорят по-русски с 1867 года.
- Когда царь, его величество Александр II совершил сделку.
- А ваше любимое произведение?
- «Если учитель едет на велосипеде, то что же остаётся ученикам? Им остаётся только ходить на головах. И раз это не разрешено циркулярно, то и нельзя…», - смеялась Анна, цитируя.
- «Человек в футляре» тоже здесь написан. Приехала большая семья Чеховых весной в 1892. И сразу всем семейством принялись обустраивать усадьбу. Из мемориальных построек сейчас сохранился флигель, построенный в 1894 году.  В войну музей пострадал сильно. Мой папа на войне зрение потерял и наизусть учил рассказы. Антон Павлович писем две с половиной тысячи отсюда отправил. Вы были уже в Музее писем? Обязательно посетите, он рядом со станцией Лопасня.
- Тётя, а когда мы пойдём к лошадям?
Мы поедем в Хреновое. Их отправили в табун.
- Зачем?
- Как в лагерь отдыха.
- Чтобы скучно не было?
- У неё жеребёнок появился.
- Там он подрастёт и опять сюда вернётся?
- Вероятно.
- Когда мы поедем смотреть табун с жеребёнком?
- Скоро.
- Обещаешь?
- Обещаю.
- Ура! Ура! Ура!

               ( Продолжение рассказов в следующем номере...)