Великая Княжна. Часть 2 Мишель Анше

Мишель Анше, я вас люблю!
Рукой главенствующей глажу,
и за лишениями губ
друг мой не с бедствиями каждый.

Пойми, он вхож был в этот дом,
и чай малиновый испивши
с калиной, сложенною ртом,
три чашки сливовою с вишней.

Он чмокал сажею из глаз -
из-за стола я привставала,
нарочно складывая фраз
внезапность пламенного чая.

Он был внепамятен один
на уговоры не стихая,
кобылой слабою побит
на утро, вОрота сжимая

сухой остаток, Шандельсне*
Печалью вЫбожденной кладезь,
у однокаменною снег
встречала сыростью канала

у церкви. Поручнями люстр
на приозябшее злословье
у сердца мучеников грусть
повисла пряжами колонны.

Пойми, я добрая как ночь,
как приголубившая пристань,
помилуй города ворон,
как книговишенные мысли.

Моя фантазия - фантаст,
что пишет Суздалью далекой,
ноябрь праздничный украсть
сто вишен удалью народа

не сможет - так со мною ты
не попрощавшись поступил друг.
Прихожий с вазами язык
виновен стражами кувшина.

За отвернулась я печеньем -
ты мне подсыпал с металлических
заколок уличного время,
где двери выстрелами в личико

прижались, скрипами сутулясь.
Ожогом яда соблазняясь,
снимая длинную кутулу
в коротком платье полотняном

я - жизнь, не думая не чем о,
внимала речи твои чайные.
А линий спутанными ровно
встречали вечера печальные

глаза Татьянины крапивные.
- О мой предатель и убийца.
Сказала рьяною обидою.
- Хоронишь Таниные лица?

Убить двоих не состоялось
такого вечера холодного,
увы за линиею яда
восторга встречностью просонною

он заявил - что я додергалась
и с чаем жара занемела
глазами милыми и скромными.
- Зачем ты. Спрашивала.- Сделал?

Ведь я немножечко любила
твое присутствие и книги.
Теряя сложенные силы,
встает рисунками княгини

нить, оборачиваясь небом,
такого жадного,- что кровью
билось отчаянием в стенах,-
покоя спрашивая больно

сердечко Танино в отраве,
что друг принес с собой в кармане.
Перечив пламенные нравы
найдут осознанными дамы

в себе, виною породивши,
и благосклонными ночами,
не верят иноками вишен -
веками сломанными нами.

Не удручаясь подновленья,
и простыней без снежных кутаясь,
не буду чаем однодневным
в иконах бережного утра.

Я тот, которого полюбят,
я - человек лишь молодой еще,
а подоконниками губы
зачем-то милое мое плечо

сжимают в утра остановках.
И книги Франции - российские.
Ипатьи суздальского кротко
не видно вкладышами выстрела.

О, мой убогий и не спешный,
Малама Дмитрий, раскрасневшийся,
доводит конную певежду
за половинками Корежды дня.

Устал, о маленький, причалом
я буду мысленным с тобою,
указом ангелов печальным,
косули лиственницы хвоей.

Ты моя боль и нестерпенье,
о задыхание чаинками,
Икона, линиею белой
с глазами мамиными мИловал.

И вот я мертвая (уже ли?),
не чрезвычайностью напольная,
тревоги конные сумели,
не величая эталонами,

к тебе примчаться на колени,
Суворов, памятников память,
И берег чая благовенно
укором пламенным завянет.

Ах, я Мишель уже не та,
что паспорт бережно хранила,
над дня лишениями став
гораздой свежестью, я мстила

твоей походке и тебе,
продавший милую подругу
за евро прОводами без
глазами сливового, суку,

тебя я больше не прощу
на том и этом небосвете.
И дня гороженностью чувств
хоронит светлые рассветы

мой город башенными в ряд
колоколами и кирпичными
от окон важную меня
ног головами не за плитами.

Уйду! Когда же приходить?
Подскажешь, милый мой прохожий?
У губ красавишны одни
от сожаления ожоги.

           10 сентября 2025 год.

*Шандель - имя друга и убийцы Мишель.