Опавший средь корней

Она меня помнит
И мне это явно
Где-то в щелях между снами и снами.
Между фразой и вздохом,
между "всё" и "никогда".
Там, где боль
не зовётся бедой,
а просто — среда.
На обрывке весны.

Она меня слышит.
В снах — еле-еле.
Мой голос хрипит,
словно кровь по метели.
Я дышу, как на дне —
поровну с болью.
А сны о ней
становятся морем —
Становятся солью.

А мне —
не выразить,
не закричать
как плохо без тебя.
Как будто кит —
на камнях,
где нет океана.
Как будто тьма —
не вне,
а под кожей,
впивается,
точит,
горит.

А ты —
дерево.
Ты — вечная.
Ты — стоишь.

Я — пепел у корней,
что просит
быть ветром
хоть миг.

Ты — стоишь.
Ты — цветёшь
в своей вечности.
А я
врастаю в песок
без корней
и прошу
не прощения —
а хоть каплю
твоего
бывшего света.

Ты — небо,
а я — ни капли дождя.
Ты — дерево,
а я — сгнивший
абрикос,
отвалившийся
в час,
когда никому
не хотелось
есть.
Раздавленный
не ногой даже —
беспамятством.
Промокший под телегой.
Раздавленный, гнилой,
не нужный и сброженный.
Никем не поднят.
Никем не положен.
Я — в сырости.
Медленно тону.
Не под сапогом —
под забвенья ладонью.
Меня раздавили…
не вспомнив. Впотьму.

Ты — стоишь.
Ты — цветёшь.
Ты — касаешься солнца.
А я —
гнию в тени,
что даже не твоя,
а моя.

Ты не почувствуешь.
И это самое страшное.
Ты — дерево.
Ты — вечная.
А я —
опавший.
Проживший —
всего миг
твоего мая.

Слёзы?
Всё, исчерпаны.
Не то чтобы высохли —
они испарились,
как я испарился
из её весны
из её будущего.
Искра в глазах
съедена пеплом.
Улыбка
стала искусством,
которое больше
не выставят.

В её взгляде
теперь нет горизонта,
только стены.
А в моём сердце
столько пустот,
что эхо
перестало
отвечать.

Я кричу в себя,
потому что
кричать в мир —
бесполезно.
Он не различает
гласные
от боли.

Не передать,
не пронести словами —
Как тихо во мне
погасают желания.
Как боль растворяется
в воздухе дня,
и всё говорит мне:
"Её больше — нет."

Не оторван —
забыт.
Не пойман —
упал.
Не сорван —
исчез.
И ты — не искала.

А я —
опавший.
Раздавленный.
Сгнивший.
И, страшнее всего —
живущий.