Бриз

Приспешники родят царю дороги.
А дороги ли нам?
Я козырял происхожденьем,
рукой,
и всем невидимым богам.
Перевернул весь мир, замкнувши шею,
и трупной точкой на холсте
изобразил верлибр, зверя,
что в сердце когти наточил,
и была бы лишь потеря, если б и духом не тужил,
но судьбоносцы не поверят, —
в инфернальный мой зажим.
Зажил.
Я ль — рана?
Или — песни у ворот,
там где бывали раньше ведьмы,
сжирал моё "я" ведьмин рот?
Быть может, только приворот
приворотит мне счастья ветер?
Иль воротит уж оттого,
что сам не знаю, кто я,
моя душа — бездонна штольня,
и всё было б хорошо,
если б засох в спальне на шторах,
превратившись в порошок...
Горшок камней. Намок. До нитки.
Намек прозрачный, как пеньюар.
И пригоршня разжеванных советов
влетит в лицо, как на морозе вымпел,
которую ты проглотил и выпил,
точно — по завещанью шмар.
И сник. Потух. Твой взгляд печальный,
что в зеркале я нахожу.
И на него глаз положу.
А затем, издав крик бранный,
и схватившись за вожжу,
унесусь верхом в концлагерь,
где мой преданный вожатый
клубок подкинет к шалашу.
И бледный, слабый, еле дышащий,
анфас ударю об асфальт.
Покинет боль. И жизнь. Печально,
на нас там сверху всем нассать.
И слабый ветер шевельнет ошметки куртки.
Не тревожа.
И запах тела растворится в пустоте.
Спасибо, Боже.