На руинах венчального часа

Бархат протокола смят. Чернильница – как бездна зев.
Рука, дрожа, вела фломастер в бой злой и небрежный.
Не подпись – плевок в официоз, укор в лицо всем королевам.
«Fack you» – крик, что врезался в гладь зеркал, ослепших от безобразья.

Туфля на шпильке ярости вонзилась в паркетный лед.
Фата – опьяневший саван, в котором захлебнулся свет.
Шампанское в бокалах – желчь. Не торт – саркофаг из сахара.
И каждый гость – манекен, чья улыбка тупа и стара.

Она не целует. Она кусает губы в багрянец ран.
Ее букет – не лилии, а чертополох и бурьян.
«Согласие» было иглой, вонзенной в горло горлицы.
И этот вздор – ее единственный, последний крик царицы.

Ей преподносят кольца на бархатной чуме подушек.
В них – не любовь, а холод склепных, омертвевших пушков.
Кадилом пахнет не ладан – паленой плотью обещаний.
Священник – палач в стихаре, прочтящий кодекс наказаний.

О, этот жест! Бунт на кончике пера, отравленный нектаром презренья.
Он слаще, чем тысяча клятв, разменянных на униженья.
Пусть брак – это склеп. Пусть клятвы – ложь. Пусть ладан этот – яд.
Но в акте этом – горький триумф. Она не побеждена. Она ушла.