Восход в глазах из стекла

Светало, хоть небосклон оставался холодно-черным,
Лишь только порезы алого полосовали тучи,
Лик мой казался спокойным и отстраненным,
Сквозила пустыня во взгляде  с прищуром и колючим.

Желтое зарево билось в небесный купол,
Желая сломать скорлупу непроглядной ночи,
Пробудить ото сна, из коробок достать оживающих кукол,
И эонами отражений глядеть в их стеклянные очи.

А куклы послушные. Встали, пошли на работу,
Куклы покорные, прожив день от зари до заката,
Радости смех шампанским закусят, сменят на хрипы блевоты,
Куклы очень простые. В них только опилки да вата.

А хочется так, до дрожи в руках деревянных,
Вырвать опилки, вату; кровь с током пустить по венам,
ЧтОб блеск жизни сиял в глазах пустых и стеклянных,
И живое тепло струилось в холодных, бездушных членах.

А всегда ли были такими безмозглые марионетки?
Или это решение принятое кем-то свыше?
Чтобы куклы боялись, жизнь меняли не на моменты, - монетки.
И никогда не прыгали выше своей же крыши.

Быть может когда-то жили иные виды? 
И имя им было иное дано… Свобода, воля?
А жизнь их была сродни приключению, пиру…
Где это всё, что сменяли на  горькую  долю?

Где гордое имя, что куклы носили прежде?
Где бравые песни, за мир процветающий в мире?
Отдали все какому они чудаку и невежде?
А он их сменял на жетоны у дьявола в тире.

Как это нелепо и очень по-человечьи,
Доверить ключи от завтра цветущего бездне,
А в ней только волки, что шкуры надели овечьи,
И блеют они всё громче и всё любезней.

Голодная свора сидит под покровом чёрным,
И скалится, скалится, треплет податливых кукол,
И связаны все мы родством и порукой кровной,
Покрывалом багряным обтянут земли нашей купол.

Резало глаз с востока идущее солнце,
Лезвием света подобно Дали, Бунюэлю,
В блики дробилось, в мутное лезло оконце,
Жизни унылой куклы из ваты, которой, увы, я не верю.

25.11.24