Человеческое имя Бога

Человеческое имя Бога



***
Порой весна начинается нетрадиционно я имею ввиду первого грача, который запаздывает отогнуть своей тяжестью ветку придорожного клена и Метц Арво Антонович староват счастливо хлюпать носом, топая великоватыми ботинками по своим любимым улицам ради будущих стихотворений, вместо них мелькает никелировкой, зажатый между ногами, славный " Харли Девидсон" и перила мостов начинают ждать первых прикосновений теплых ладоней.
Хотя, зачем я мудрю, я и сам меняюсь пытаясь сделать один большой шаг, прикоснуться к внешности мира, стоящего со всех сторон передо мной, и разглядеть в нем важную песчинку моей жизни, на которой, не теряя равновесия, стоит город под кучевыми облаками, а девочка, не успевшая прикрыть глаза от резкости встречного ветра, теперь кончиком носового платка пытается достать ее, эту песчинку и плачет невольными слезами, а время неумолимо движется оставляя всего двадцать минут, всего двадцать минут до начала первого акта неподдающегося описанию представления.
-Ну ты что, - хочется сказать мне, но я вместо этого говорю:
-Ну, что ты, ты не опоздаешь даже на минуту, на нас смотрит первая пара доброжелательных глаз: они из женского любопытства успели заглянуть в последние страницы программки и теперь интересно досмотреть отчего это я и отчего это я с таким отчаяньем ... а ты почти спокойна и теплоход посреди пустой реки в глубине небес помнит себя, еще не так давно на правах щепки из рук мальчишки пустившимся в путешествие по канализационным трубам и я, последними глазами провожающий его взглядом помню и теплую шерховатую поверхность, неглубокую занозу на ладошке и капельку маленькой крови, когда прибежал к матери с мокрыми ногами, голодный и потерянный ею на целый день- эта заноза осталась от всего моего кораблика, только чье лицо уносил попутный ветер ?.
Так вот он мой кораблик, как возмужал мой капитан и две палубы и верхняя занята тремя выпускными классами, а ты плакала и здорово они придумали одновременно пустить самолетики, ты смотри, смотри ветер подхватывает их и многим не дает упасть в воду, жалко уже теряются из виду, но (тут бы я хотел, чтоб Коля описал некоторую робость моей правой руки с которой я привлек тебя к себе и мы так стоим и смотрим на уплывающий дальше теплоход, улетевшие самолетики, я думаю у него хорошо получится, по такому случаю я одену белую рубашку с короткими рукавами, а ты будь пожалуйста в чем-нибудь легком, крепдешиновом в том довоенном, но не нашей войны, просто ветер, если он вспомнит о нас, любит его летучие свойства).
Лет через девять ты, случайно, встретив Николая в доме моих родителей, все таки спроси у него с чего он начал писать о нас, ведь ничего значительного, как в других его произведениях здесь не просматривалось для него.
Наверно странно покажется, -
попробует он ответить и вместе выйдут в сад дополняющий вечерним сумраком и дышащий тишиной содержание его ответа, - но всегда долго готовлюсь к своим произведениям, причем мучительно долго, и самое неприятное, когда начинаешь и вдруг видишь: герои, мои друзья, не готовы и им невыносимо собственное неестественное присутствие и снова ищешь город, время момент зарождения истины, а тут получилось все иначе все искомое мною прежде столпилось вокруг и меня изматывал поиск единственной, верной строки, с которой начнется произведение, состояние для меня было незнакомым и, если ты помнишь это случилось как раз, когда мы собирались всем классом после пятилетнего окончания школы, мы еще на Серегином автобусе всех по домам собирали и, последней, за тобой, потом к Олегу заехали, а ты все не верила и твердила про розыгрыш, мы потом жалели, что из-за обморока с тобой пришлось увезти тебя обратно, на утро ты улетела, вот ведь сколько не виделись.
Под руку, под начинающими мерцать звездами, вы дойдете до края сада и прежде чем повернуть обратно, он возьмет тебя за руку, вот так, чтоб стоять лицом к лицу и слегка пожимая твои пальцы скажет:
-да вещь удалась, но не в ней дело...
Я не знаю насколько он прав, но если ты дала поцеловать себя, то, конечно, не в написанном остается главное, написанное оно лишь часть и ты заметь теперь он никогда не говорит "я", может быть один из героев отказался вплетаться в ткань его произведений и остался жить в нем и возможно ради отказавшегося ты не отняла руку и отдала губы чуть-чуть (вот так) приоткрытого рта.
А когда из сада вы вернетесь в дом, уже к чаю и ребята, немногие, кто мог приехать, будут сидеть вокруг моей матери, рассматривая наш семейный альбом, где попадались и школьные снимки, ты скажи, между прочим, что здесь, где сейчас моя последняя армейская карточка с извещением, прежде была детская фотография; я стою в дверях с нашей собакой и, если мама удивится и спросит откуда ты о ней знаешь ты скажи:
-Как же не знать лет пятнадцать назад он вынул ее для паруса на кораблик и пустил его по всему свету.
-А я-то ищу.
Мне всегда хотелось признаться матери, куда я дел фотографию, но боялся, потом забыл и она вряд ли вспомнила, если бы ребята из нашей школы не приходили с вопросами организующегося музея, а у нее не было ни одной фотографии больше, где я в первом классе.

Мама не просто попросила тебя помочь ей прибраться, ты знаешь, я надеюсь на тебя и главное не спеши- материнское сердце настолько готово обманываться, что тщательно, очень тщательно ополаскивай стаканы, старайся меньше звенеть посудой и прядкой волос, тыльной стороной ладони отбрасывая со лба, задень за электрические лучи домашней лампочки перед тем как вы посмотрите в глаза друг другу.
Ты начни с дождя, с черной ручки забытого зонтика, а идти на экзамен с разбитой прической никогда, и почувствовав в воздухе начало грозы ты предусмотрительно забежала в стеклянный павильон женской одежды и рассматривая недосягаемые наряды, забыла волноваться и спешить и, когда увидела меня, было уже поздно я стоял по другую сторону дождя в мокрых нитках летней рубашки и ты раньше пожалела человека чем в нем узнала меня.
-Я так удивилась, -сказала ты,
-увидеть его здесь, в Москве и случайно, что, конечно, еле на тройку сдала в спешке и мы поехали домой выжимать его и сушить меня ( ты так сказала).
Хочу тебе признаться, что мне было очень трудно подойти, может я не все предусмотрел, вдруг ты посмотришь сквозь меня сожалея об отходящем без тебя троллейбусе, но все-таки, как я и предчувствовал, в тебе оставался небольшой росток возможной встречи со мной, с одним из одноклассников (ведь в жизни бывает) по стране /в карьере отца военного инженера/ и увидев ростка, свернувшиеся в трубочку, лепестки я тихонько подул на них, нет не так, щекотно же говорю тебе, и они сами развернулись давая увидеть меня и ты воскликнула про себя:
-Ой, Олег!
Ты еще не могла знать, что признаешься мне в любви, ты, только что опаздывая на экзамены, сделала первый шаг в этот разлитый вокруг океан, а в редкие следующие наши встречи я увидел с какой доверчивостью ты опускаешься на его дно и учишься дышать новой собственностью:
-Я тебя люблю-
прилежно выговаривала в раковину моего уха.
Я скажу тебе больше: твой обморок на том кладбище совсем не оттого, что меня могло не быть в живых, и ты одна лишь не знала(только поэтому я мог выйти к тебе из дождевых струй и прикоснуться): вспомни, ты не "упала" в обморок, а присела, ребята не сразу поняли в чем дело, девочки волновались, что не слышала, что мне пришлось погибнуть, и одна лишь ты, не покидая вод охватившего нас океана, материнским инстинктом не пустила в свою глубину, одушевленною новою жизнью, жнущий серп пятиконечной звезды и потому можешь взять руку моей мамы для нетерпящих слов:
-Просто Вы приезжайте к нам, ему уже скоро идти в школу, а я нарочно не покупала ни формы, ни книжек без Вас.
Мама, она приедет, она не упустит последней возможности вернуть утерянную фотографию, беззащитная в своей надежде, она в полной зависимости от Николая, который терпеливо ждет тебя у калитки докуривая сигареты и пока еще не думает о развязке в конце произведения, потому, что написанное оно может разлучить нас прежде, чем кто-то успеет сказать:
-Я люблю тебя.
Это человеческое имя Бога.