Роман Переплёт т. 1, ч. 4, гл. 18
Положение его нельзя было назвать изоляцией. Однако и от прежних отношений как бы уже ничего не осталось. Да, это было неприятно и довольно чувствительно действовало ему на нервы. Хотя с другой стороны он вместе с этим ощутил своеобразную свободу от соблюдения правил этикета и разного рода ритуалов. Собственно, со школой его теперь связывали лишь чисто профессиональные обязанности. И приходил он сюда исключительно для того, чтобы отвести свои уроки, ну, и ещё присмотреть за своими подопечными шестиклашками, провести с ними необходимую работу. А вот, скажем, разного рода посиделки, или, к примеру, участие в каких-либо акциях, не говоря уж об общих разговорах – это он всё начисто игнорировал. И вообще, каждый раз, исполнив всё намеченное на день, он тут же спешил уйти.
Как-то раз Елена вновь попыталась с ним поговорить. Однако он тут же сделал вид, что торопиться и немедленно ретировался. Не то, чтобы он имел к ней какие-либо претензии, нет, тут дело было в другом. Просто он опасался, что при своих изрядно расшатанных нервах он может сорваться и наговорить чего-нибудь такого, о чём будет потом сожалеть.
Во всей этой ситуации не остались в стороне и мужчины. И хотя никакой активности роли они, в общем, не играли, однако, судя по некоторым признакам, они тоже имели на этот счёт каждый свои соображения.
Для примера хотя бы тот же женоподобный Лунгин. Обычно всегда такой любезный и предупредительный, теперь он на лице носил маску живого укора, ходил с унылым лицом, а, услышав приветствие Тверского, всякий раз вздрагивал и отвечал лишь коротеньким кивком. После чего демонстративно отворачивался.
Ковтун тоже в основном отмалчивался. При встречах же с Тверским он обычно принимал игривый вид, загадочно ухмылялся и даже подмигивал ему. А, кроме того, он завёл манеру, - чаще всего в отсутствие Тверского, - напускать на себя вид недооценённой добродетели. Должно быть, он посчитал, что наступило, наконец, его время, когда на фоне Тверского, с его подмоченной репутацией, он сможет несколько изменить в лучшую сторону о себе впечатление. Кстати, примерно тогда же, он предпринял новую попытку приударить за Ольгой Спициной. Правда, как потом выяснилось, снова неудачно. И тем не менее, он духом не падал и надежды не терял. Скорее напротив, он постарался всех убедить в том, что на этом поприще его успел – это не более, как дело времени.
А тут как-то трудовик, Пётр Егорович подстерёг Тверского на лестнице и с непринуждённостью застарелого пьяницы вдруг приобнял его за плечи.
- Слышь, браток, - прохрипел он, обдав Тверского несвежим дыханием. - Ты бы это, как его… ты бы как-нибудь того… я говорю, не дурил бы, ей богу. Слышь, я серьёзно. Ведь вроде уж не маленький, сам знаешь, что за такие штучки бывает.
- За какие ещё «штучки»! – нахмурился Тверской, резко скинув с плеча его руку и отступив от него на шаг.
- Сам знаешь, какие, - крякнул с досады трудовик. – А то ведь оно того… пикнуть даже не успеешь. Вот-вот. И не посмотрят, что ты учитель. А тогда, сам знаешь, тогда всё твоё образование и всё твоё учительство пойдёт коту под хвост. Вот я и говорю… - Он ещё что-то хотел добавить, но вдруг осёкся, что-то увидев у Тверского за спиной. Затем он неуклюже развернулся и поспешил отойти. И всё выглядело так, словно его кто-то спугнул.
Тверской пожал плечами и обернулся. В это время Маргарита Романовна медленно спускалась по лестнице. На губах её застыла зловещая ухмылка. Проходя мимо него, она на секунду задержалась, словно собираясь что-то сказать. Но вместо этого лишь беззвучно пожевала губами, а потом буркнула себе что-то под нос, и продолжил спуск с гордо откинутой головой.
Как знать, возможно, вся эта ситуация, да и отношение к нему некоторых коллег сказались бы на его нервах ещё более разрушительно. Однако уже в который раз его спасали дела. Тем более, что он по-прежнему был с головой завален работой. С одной стороны – это были уроки, к которым в особенности в последнее время он готовился с особой тщательностью. Даже большей, чем раньше. А с другой ему не давали спуску его неугомонные подопечные. К тому же накануне мартовских каникул они и вовсе словно сорвались с цепи и, видимо, задались целью не оставлять ему ни минуты покоя. Так что создаваемые ими проблемы сыпались на его голову непрерывным дождём. И с каждой такой проблемой приходилось разбираться ему лично. Так что домой же он возвращался поздно и почти без ног от усталости.
Ни о какой Даше в те дни не могло быть и речи. Да она и сама, словно осознав опасность момента, больше не давала о себе знать. Если не считать уроки. Впрочем, и на уроках она вела себя в высшей степени сдержанно и никак особо себя не проявляла.
Однажды, возвращаясь домой, Тверской совсем уже почти пересёк свой двор, как вдруг его внимание привлёк знакомый силуэт. Это была девушка. Она стояла в беседке и явно кого-то поджидала. Он притормозил.
- Даша! – Он не верил своим глазам. – Ты, что тут делаешь?
Это действительно была она. Немного помявшись, она подошла к нему. Свет одинокого фонаря осветил её грустное лицо.
- А я тут… - робко улыбнулась она, - я тут вас жду-жду, а вы всё не идёте и не идёте.
- Да, но зачем ты здесь? – Он посмотрел по сторонам.
Двор выглядел пустынным, во многих окнах горел свет, а откуда-то из-за дома доносились звуки проезжавших по главной улице машин.
С приближением апреля, хоть заметно и потеплело, однако, вечерами всё ещё бывало довольно прохладно. А на Даше был её лёгкий матерчатый плащ и берет, а шею прикрывал газовый шарфик.
- Ты же совсем продрогла, - забеспокоился Тверской. Чуть помешкав, он всё же решился: – Ладно, иди за мной.
- Куда? – заупрямилась было Даша.
- Куда-куда, на кудыкину гору. Ко мне, куда же ещё. Выпьешь горячего чая и хоть немного согреешься.
- Но как же? Я ведь не могу… - Она была в замешательстве.
- Ну, что ещё? Чего ты не можешь, чего? Или решила простудиться? Даже слышать ничего не хочу.
В конце концов, она позволила взять себя за руку и завести в подъезд. Они поднялись на третий этаж. Отперев дверь, Тверской впустил её в квартиру и включил свет.
- Надо же, как у вас чисто и уютно, - лишь войдя в прихожую, отметила Даша.
- Ну-да, чисто, - усмехнулся он, помогая ей снять плащ. – А ты, чего ждала? А ты думала, если не женат, то живу в хлеву? На, надевай… - кинул он ей тапочки, те самые, которыми обычно пользовалась Марта. - Потом проводил её на кухню. Там он налил в чайник воды и поставил его на газ. Из холодильника он достал маслёнку со сливочным маслом, банку со смородиновым вареньем, а из хлебницы - батон.
- Послушай, - спросил он, разливая по кружкам чай, - может, ты голодна? Так я могу пожарить пару картошин. А что, с яйцами, с колбасой?
- Нет, нет, что вы, - как бы в испуге замотала она головой, - и вовсе я не голодна. Нет, правда. А вы сами, если хотите, сготовьте себе что-нибудь.
- Да, какой там, - устало отмахнулся он. – Я, кажется, вообще уже ничего не хочу. Так замотался, что всё внутри гудит. Ещё этими мои пятиклашками… Нет, они точно загонят меня в гроб. Это же не дети, а настоящие чертенята. Один только Стрельцов чего стоит. Есть у меня такой. Он, представляешь, что отмочил. Он где-то раздобыл кусочек магния, притащил его в школу и кинул в туалете в унитаз. Нет, это же надо, до чего додумался.
- И, что с унитазом? – улыбнулась Даша.
- А, что с унитазом, – нахмурился Тверской, вовсе не разделяя её веселья. – Лопнул унитаз, целый кусок с боку отвалился. Да, тебе смешно, а мне каково? В конце концов, изловил я его и спрашиваю: «Ну, на кой чёрт тебе это понадобилось?» Молчит, как партизан. И так каждый божий день, что-нибудь да отмочат. Я уже боюсь заходить в школу, так и жду, что кто-нибудь огорошит очередной новостью. Да ты намазывай, намазывай масло-то. А сверху ещё - и варенья. Что, никогда не пробовала? А вот ты попробуй…
Сам он, хоть и пожаловался на отсутствие аппетита, тем не менее, отхватил себе порядочный кусок батона, намазал его толстым слоем масла, а сверху ещё полил вареньем и уписал его с чаем за милую душу. Даша тоже ела, но как-то осторожно и как бы нехотя.
За чаем они почти не разговаривали. Однако, горячий чай и кусочек батона с маслом, видимо, сделали своё дело - лицо у Даши заметно порозовело, да и сама она немного словно ожила.
- Ну вот, - сказал Тверской, убирая со стола посуду и отправляя её в раковину, - вот теперь совсем другое дело. А то ты бы на себя посмотрела. Стоишь вся синяя, и язык почти не ворочается. Ну, и как с вареньем-то?
- Очень вкусно! – облизнув губы, улыбнулась Даша.
И хотя разговор пока не клеился, Тверской уже понял, что, если она осмелилась прийти, то уж точно неспроста. Однако, торопить её не хотелось. К тому же он примерно догадывался, о чём пойдёт речь.
Продолжение: http://stihi.ru/2025/09/08/543
Свидетельство о публикации №125090702913