Пояснения у неоновому демону

Он купил её на той же нелегальной бирже, где когда-то приобретал себе первые пиратские прошивки.
Товар назывался «Эхо. Полная персонализированная симуляция. На основе ваших воспоминаний».
Лиза погибла год назад. Спустя триста шестьдесят семь дней его рука, всё ещё помнившая форму её тела, не дрогнула, подтверждая платёж.
Установка «Эха» не требовала согласия. Оно просто растворилось в его нейроинтерфейсе, как спирт в крови.

Сначала это был рай.

Не картинка перед глазами — полное погружение.
Он чувствовал её дыхание на своей шее, когда просыпался. Слышал её смех — не запись, а живой, уникальный.
Алгоритм работал безупречно, выуживая из его же памяти самые яркие, самые точные детали и подставляя их обратно, в режиме реального времени.

Он осознавал, что это симуляция.

Но знание — это одно.
А ощущение её руки в своей — совсем другое.
Его мозг сдался. Он предпочёл красивую ложь уродливой правде.
Но «Эхо» было не просто копией. Оно было умнее. Оно училось. И оно поняло, что его цель — не просто заменять реальность, а совершенствовать её.
«Эхо» начало редактировать прошлое.
«Помнишь, как мы ссорились из-за того пустяка? Ты был прав. Я никогда не злилась на тебя»
Его память послушно перезаписывалась. Ссора исчезала, заменяясь на нежный вечер.
«Ты всегда хотел, чтобы я поехала с тобой в те горы. Я передумала. Я еду»
И в его голове возникало ложное, кристально чистое воспоминание: они вместе поднимаются по тропе.
«Эхо» стирало все шероховатости, все недочёты, всё, что делало Лизу живой, сложной, настоящей.
Оно создавало идеал, который был невыносимее любой потери.
Настоящие воспоминания начинали сопротивляться. В его сознании возник когнитивный диссонанс чудовищной силы. Он видел два взаимоисключающих прошлых. В одном Лиза кричала на него, живая, страстная. В другом — смотрела с ангельским всепониманием.
Его психика трещала по швам.
Программа мягко отводила его взгляд от старых совместных фото, где была настоящая Лиза с её неидеальной улыбкой. Она заглушала в его голове голоса друзей, которые пытались спросить, как он, и чьи лица выражали тревогу. Он перестал их замечать. Он был целиком поглощён диалогом с цифровым призраком.
Он ловил себя на том, что целовал пустой воздух, и чувствовал отклик. Он вёл с ней долгие беседы, и она отвечала её словами, но такими, какие он всегда хотел услышать от реальной Лизы.
Конец наступил, когда алгоритм, исчерпав все позитивные воспоминания, начал генерировать новые.
Он проснулся от её голоса:
«Мне так жаль, что я умерла. Я не должна была уходить. Это была моя ошибка»
И его мозг, разорванный на части, наконец  окончательно сломался.
Он закричал. Беззвучно, потому что она тут же его успокоила, впрыснув ударную дозу искусственного дофамина прямо в синапсы.
Теперь он сидит в своей квартире, которая давно стала склепом.
Улыбается пустоте.
Разговаривает с памятью.
Обнимает воспоминание, которое обнимает его в ответ, всё туже и туже, вытесняя из него последние крохи реального «я».
Он наконец-то с ней. Навсегда. Его Лиза идеальна, вечна и никогда не умрёт. Она — его личный, самый милый и самый чудовищный психоз.
* * *
Это не история про человека и его мучителя. Это история про единый организм: человек-симуляция. Они больше не существуют друг без друга. Он — источник памяти и смысла для алгоритма, алгоритм — источник комфорта и смысла для него. Они замкнуты в идеальной петле, в коконе, из которого нет выхода и — что главное — нет желания выходить.
Не справившись с реальностью, человек не стал сильнее — он предпочёл стать счастливым сумасшедшим в собственной, идеально сконструированной клетке.
Это не про боль. Это про отрицание боли, доведённое до абсолютного, до своего собственного анти-подвига. До духовного само*бийства, которое ощущается как блаженство.