Белые снегири - 69 - полностью

"БЕЛЫЕ СНЕГИРИ" ИЩУТ МЕЦЕНАТА
ПОМОГИТЕ «БЕЛЫМ СНЕГИРЯМ»



Журнал «Белые снегири» – издание благотворительное
и безгонорарное, распространяется среди авторов каждого номера, по библиотекам и школам страны при оплате ими почтовых расходов.


За достоверность фактов, точность фамилий, географических названий
и других данных несут ответственность авторы публикаций.
Их мнения могут не совпадать с точкой зрения редактора.

Адрес редакции: 356885, Ставропольский край,
г. Нефтекумск, ул. Волкова, д. 27
Контакты:
e-mail: vlados171@mail.ru
Тел: 8 906 478 99 78

Журнал на сайте "Стихи.ру":
http://stihi.ru/avtor/invvesti

литературно-
художественный
и публицистический
журнал
инвалидов


69 2025


издание благотворительное
безгонорарное

Нефтекумск – Вербилки
2025 г.

Редактор-составитель: Остриков Владимир Викторович
Компьютерная вёрстка: Калаленский Сергей Иванович
Организационные вопросы: Иванов Валерий Петрович
__________________________________


1. БЛОКНОТ ПОЭТА

Леонард СИПИН
(п. Вербилки, Талдомского г. о., Московской обл.).

Стихи

АПРЕЛЬСКАЯ ФУГА

Мне достаточно слова,
Что махорки на скрутку,
Отголоска лесного,
Камышовую дудку.

Перебора двухрядки,
Брёх ленивый собачий,
Крик вороний в распадке,
Посчитаю удачей.

Вот тогда я сподоблюсь,
Сумасшедшим курсивом,
Эпигонская доблесть,
Не девицам смазливым.

Для сурового друга,
А он спросит -"Маэстро,
Что за странная фуга,
Где забойное престо?

Может пил накануне?
Сто чертей тебе в глотку.
Ностальгия по юной?
И палёная водка.

Или смертная скука,
И созрели резоны,
Лечь на дно и ни звука,
И задраить кингстоны.

И шестая палата,
Где сосед император,
Где сестрица не свята,
И главврач прокуратор.

Я не лезу с апломбом,
В твой анапест мудрёный,
Нам апрельскую бомбу,
Шутовскую корону.

Нынче день скомороха,
Искромётного слова,
Простодушному лоху,
Вот на счастье подкова.


АНАРХИЯ

На Благовещенье метелица,
Девица не плетёт косы.
Колючий снег под ноги стелется,
И  покрасневшие носы.

Стучат космические часики,
Налажен вечный механизм.
Минуты, градусы и парсеки,
Холодных чисел фатализм.

Не ренессанс - скорей анархия,
Природа шляпу набекрень,
И вроде бы весны епархия,
И равноденствия плетень.

За пограничными кордонами,
Уже проклюнулся апрель,
Атлантика кипит
                циклонами,
Кружится хлопьями кудель.

Три месяца простой черницею,
Ходила, словно в полусне,
Забыла гордость и амбиции
Все лавры отдала весне.

И глядя на её бесплодие,
Всё поменяли, что могли,
Прощай сезонная пародия,
Но видно лихо не буди.

Давно зарёкся верить женщинам.
Делам, поступкам и речам,
Ведь отрекутся беззастенчиво,
И плачься мартовским грачам.


ТИПАЖИ

Арена жизни, вечные бега,
И незаметно позади экватор,
Ноябрь, апрель - знакомая шуга,
Невозмутим незримый модератор.

Его забота внешний антураж,
Курировать пылающий реактор,
Не забывать вести хронометраж,
И подтверждать зодиакальный фактор.

Стучит копытом  пламенный баран,
Рогами норовит снести ворота,
А за воротами в траве лежит гурман,
С повадками слона и бегемота.

За ними непоседы Близнецы,
Пугливый Рак и Львиное рычанье,
И Девы серп, корректные Весы,
И Скорпион - закрытое сознанье.

Стрелец хвастливый, мрачный Козерог,
Парадоксальный Водолей и Рыбы,
По типажам, вприпрыжку, раньше мог,
Но год за годом вырастают глыбы.

Нет ничего - придуман Зодиак,
Жрецы Египта, сфинксы, фараоны,
Астролог современный, вот чудак,
Поверил в чернокнижные законы.

Апрельский Овен, как не назови,
Экватор пройден, стелется дорога.
Высокий клин - бродяги журавли,
Печаль, необъяснимая тревога.


ПРЕДЕЛ

От родительской опёки,
До евангельских посланий,
Мы впитали все уроки,
Прихватив кабацкой брани.

Философия предела,
Не грозит аборигенам,
Осязаемо лишь тело,
Кровь бегущая по венам.

Мы в реальности, не боле,
Не выходим за границы,
Понимаем слово - воля,
Наше кредо голос птицы.

Ходим в церковь, но не знаем,
Ни чудес, ни откровений,
Мы всегда стоим у края
На прицеле у мгновений.

В родословной нет изъяна,
Нам пенаты - лес сосновый,
Земляничная поляна,
Ключ в овраге родниковый.

Наше счастье беспредельно,
Умирать мы не боимся,
В майский день, и в час метельный,
Прорастём и возродимся.


СНЕГ

А вот и снег, а мы его забыли.
Поверив в журавлиную строку,
И собирались по зелёной миле,
На розовом коне, да по шелку.

Уже река сошла до ординаров,
Течение - спокойный променад,
В садах и в парках птичьи семинары,
На бойком эсперанто говорят.

Уже девица меряет наряды,
На выход платья, юбки, кардиган,
Пред зеркалом смотрины и парады,
Оценивает лебединый стан.

Но вот случилось, так всегда бывает,
Любовь и смерть и сломанный каблук,
А прошлое в забытых снах витает,
И в настоящем проявляясь вдруг.

2. СОБЫТИЯ, ДАТЫ

12 июня - День России

Любовь СЕРДЕЧНАЯ
( г. Санкт-Петербург)
Член Союза писателей России

СТАРАЯ ЛАДОГА

Ладога, Ладога, Старая Ладога,
Плещет о берег волна.
Ах, как обидно нам всем, что ненадолго
Мы заглянули сюда.

Волхов несёт свои воды размеренно,
Кремль поднялся над водой…
Здесь можно время Руси, я уверена,
Чуткой потрогать рукой.

Просятся в небо курганы высокие.
Здесь, может, Вещий Олег
Рать поднимал на походы далёкие,
Что прославляли свой век.

А на другом берегу сторожит река
Рощу святую Плакун.
Вдруг до сих пор на могиле у Рюрика
Всё ворожит там колдун?

Церковь Георгия в небо с молитвою,
Словно свеча поднялась.
Здесь Александр перед Невскою битвою
Стал на колени, молясь.

С фресок взирают на вас тут внимательно
Строгие лики святых,
И вспоминаешь, почти бессознательно,
Предков далёких своих.

Будто сейчас, на челне переплыв реку,
Крикнет гонец у дверей,
Или прибьёт к хлебосольному берегу
Ветер заморских гостей.

Ладога, Ладога, Старая Ладога,
Плещет о берег волна…
Как хорошо, что хотя бы
ненадолго
Мы заглянули сюда!


ЖЕНЩИНЫ РОССИИ

Женщины России!
Я пою о вас!
Ваши очи - сини.
Нет прекрасней глаз!
Ваши очи серы,
Кари, зелёны...
Женщины, я верю,
Нам судьбой даны!

Женщины России!
Я о вас пою.
Сколько новой силы
В вас я узнаю!
С вами рядом - радость,
Горе не беда!
Песен ваших сладость
С нами навсегда!

Женщины России!
Как о вас не петь!
Нас вы научили
Всё претерпеть:
Боль и расставание,
Тяжести разлук,
Время, расстояния,
Холод страшных вьюг.

Женщины России!
Нету вас верней!
Вы одни растили
Дочек, сыновей.
А мужья сражались,
Защищая Русь,
И клялись, прощаясь:
"Я домой вернусь!"

Женщины России!
Вас прекрасней нет!
Вы нам подарили
Жизни яркий свет.
Свет великой силы
Нежности любви!
Женщины России
Нам судьбой даны!


КАВКАЗСКАЯ

Теберда, Теберда,
Мы приедем сюда,
Где дороги срываются в высь,
Где ревёт Теберда,
Где забудешь года,
Теберда, ты нас только дождись!

Алибек, Алибек,
Ни один человек,
Не забудет, увидев, тебя,
Не грусти, Алибек,
Мы ушли не навек,
Мы вернёмся, вернёмся сюда!

Суфруджу, Суфруджу,
На тебя я гляжу,
Ты покрыта снегами и льдом.
О тебе, Суфруджу,
Я друзьям расскажу,
Мы к тебе непременно придём!

Наш слоёный пирог,
Ты красив и высок,
На тебе пили чай мы с утра.
Мы ещё хоть разок
Забежим на чаёк,
Полосатая наша гора!*

Сулахат, Сулахат,
В небо брошенный взгляд,
Прелесть вечная женской груди…
Не грусти, Сулахат,
Мы вернёмся назад,
Только ты нас, пожалуйста, жди!

Наш красавец  Домбай,
Ты о нас вспоминай,
Когда льются сплошные дожди.
Будет снег, будет град,
Мы вернёмся назад,
Только ты обязательно жди!

Ах, Семёнов-Баши,
Нам вослед помаши,
Нам тебя никогда не забыть!
Помнишь ночи в тиши?
Помнишь трав миражи?
Мы вернёмся тебя навестить!

* Полосатая гора — Белалакая, вершина западной части главного хребта Большого Кавказа.


АЛЕКСАНДРА БОЛЬШАКОВА
(п. Вербилки, Талдомского г. о., Московской обл.).

ВЕСНА В РОССИИ

Зима нам как будто снегов задолжала,
Лимит не исчерпан морозов и вьюги.
Лес тихо смирился, с улыбкой усталой,
Метель, как старуха ворчит на супруга:
Припрятала космы травы прошлогодней,
Как чистым платочком накрыла откосы.
Март, глупый мальчишка, насмешник, негодник,
В воронке – проталинке ждёт под берёзой.
Таится, смутившись, надолго ли злая
Опять воротилась загадочным кругом?
Две белки, как будто в горелки играя,
Несутся по насту вдогонку друг другу.
Здесь заяц трудился, кору объедая.
А лось провалился, наст нынче не крепкий.
Синиц, свиристелей весёлые стаи
Проносятся с шумом в заснеженных ветках.
Ты, Март, не грусти – муравейник оттает,
Высокой воды пусть дождутся щурята.
Зима на Руси не бывает простая.
Апрель подсобит приунывшему брату.
----------------------
Вдыхаю, смакую родную природу!
Красивей, раздольней, прекрасней нет края!
Люблю ТЕБЯ, Русь!, а не просто погоду.
Как ты меня – всякой! всегда! – принимаю.


Татьяна ХЛЕБЯНКИНА
(г. Талдом,  Московской обл.),
Член Союза писателей и Союза журналистов России

РОССИЯ - АЛЕКСАНДРЫ ДА ИВАНЫ

                Автоэпиграф
                Я люблю Россию до смерти

Россия – Александры да Иваны, -
Есть множество священнейших имён…
Марии, Анны, Ольги и Татьяны –
Я к вам спешу сегодня на поклон:

К могиле Неизвестного солдата,
Ко храмам рядом с башнями Кремля…
И осеняет кротко нас и свято
Земля родная, русская, моя…

Вот скачет воин на коне Георгий
И за собой ведёт в извечный бой
За Русь, за мир без выстрелов и оргий
Коль надо – мы пожертвуем собой! -

Так поступали русские солдаты,
По всей Европе гордо прошагав…
Чем могут нам помочь сегодня «Штаты»,
Полсвета не единожды предав?!

Пусть знают: живы Марьи да Иваны,
Не спят на страже братья-казаки…
Россия, Русь восходит из тумана
И крылья журавлей её легки.
            
14 февраля 2018 г. Предпразднство Сретения Господня.

ПОЛЕ КУЛИКОВО

Поле, поле Куликово –
Щит родной земли…
Поле, поле Куликово –
Степь да ковыли…

Поле, поле… Поле – брани
Славы и беды…
Поле в утреннем тумане…
Горечь лебеды…

Здесь прапрадеды за веру
Бились до конца…
Поле, поле Куликово-
Русские сердца…

Апрель 2016 г., Благовещение


Виктор НОВИКОВ
( г. Электросталь, Богородского г. о., Московской обл.),
Член Союза писателей России


ОЙ ТЫ РУСЬ МОЯ!

             Песня из книги
             «Счастье Ивана-вдовьего сына»

Ой ты Русь моя,
                Русь широкая,
Вольной волюшкой
                знаменитая,
Силой славишься
                богатырскою,
Добротой своей
                материнскою.

Обласкала ты
                сына-пахаря,
Одарила ты
                хлебным колосом,
Рыбаку — улов
                полным неводом,
Добру молодцу -
                дева красная.

Ой ты девица,
                ты лебёдушка,
Ты люби-встречай
                добра молодца,
Он домой идёт
                да с Победою,
Он идёт к тебе
                да с подарками.

А подарочков
                тех дороже нет,
Златом-серебром
                их не выкупишь,
Как один из них -
                небо синее,
А другой из них -
                луг лазоревый.

А ещё тебе -
               сердце верное!
А ещё тебе -
               воля вольная,
А ещё тебе -
               Русь свободная,
Русь свободная
               да счастливая!


3. НАША ПРОЗА
Рассказы

Александр ВОРОНИН
(г. Дубна, Талдомского г. о., Московской обл.),
Член Союза писателей России

   ДРОВА

                Дрова я заготавливал только в деревне Горка. Обычно в ноябрьские или в новогодние праздники мы приезжали к деду на два-три дня. Каждая такая поездка в деревню для нас, внуков Ивана Кузьмича, была большим и радостным событием. Для меня - это смена городской суетливой жизни на неспешную деревенскую, новые встречи и знакомства в дороге, масса ярких впечатлений. Для Вовки-большого (Пахома) - повод вырваться из дома, из-под надоевшей опеки жены с тёщей, у которых он жил в то время, и попить вволю любимого деревенского пива. (Бабушка Лукерья за месяц до нашего приезда ставила по заказу любимого внука сорокалитровый бидон пива из хмеля и свёклы. Если пиво вдруг оставалось к концу рубки дров, то Пахом прихватывал трёхлитровый бидончик в Дубну - угощал своих корешей.) Для подросшего Вовки-маленького (Вопочки), всё своё детство проведшего в пионерских лагерях, вообще было в диковинку помахать топором в лесу и отдохнуть в такой чудесной компании, пообщаться с деревенскими мужиками, окунуться  в самую гущу народной  жизни.  Но он  был  рабом  своей  лени  и ездил редко. В основном я и Вовка-большой были завсегдатаями в деревне. Всё  же  главной целью поездок  была помощь деду. Для нас это было развлечением, пробой своих молодецких сил, а для него смыслом жизни - попробуй  зимой проживи в деревне без дров. Чужих мужиков нанимать для рубки дров дед не хотел по двум причинам. Во-первых, стыдно, когда у самого есть толпа здоровенных  молодых внуков, а во-вторых, не так богато мы в 60-70-е годы жили,  чтобы нанимать  батраков  на  разовые  работы.  Дед  экономил  каждую  копейку. Чтобы потом  отдать всё накопленное дочкам и нам, внукам.
                Однако,  в последние годы дед сильно сдал, часто болел и сам дрова уже не рубил. Он к нашему приезду просто ходил в лес, выбирал подходящее местечко с хорошими  деревьями  и  договаривался с трактористами. Обычно в этот же день мы вывозили из леса всё нарубленное и сваливали у деда в загороде. Оставлять в лесу было нельзя, так как деду одному было бы не под силу навалить толстенные брёвна на деревянную волокушу, а в последние годы вообще стали грузить только на высокие тракторные тележки, так как все волокуши сгнили, а  новых  никто не делал. Когда дед был помоложе и пободрей, мы в основном валили двуручной пилой  толстые берёзы и осины, пилили их на три-четыре части и втроём эти брёвна закидывали в телегу. В последние годы (до его смерти в 1987 году) рубили только тонкие деревца, чтобы деду было легче их класть на козлы и пилить лучковой пилой уже одному, без нас. Не было случая, чтобы он к весне не перепилил всё, не переколол и не уложил в поленницы. Бабушка Лукерья выходила всегда посмотреть, сколько мы нарубили и привезли. И по традиции  всех ругала: нас за то, что опять много нарубили, а деда за то, что не проследил за нами и теперь будет каждый  день мучиться с этими дровами и жаловаться на плохое здоровье. А усидеть  дома он не мог.  "- Не могу, ребята, без дела сидеть, - говорил он нам всегда, - кто же сделает всё это, если не я. Вы вот только отдыхать приезжаете в деревню, спите  до обеда, выпиваете  вот,  сидите... А нам с бабушкой спать некогда. Нам работать надо. У нас водопровода и отопления здесь нет, как у вас в городе. Мы  вот  с  четырёх  утра  на  ногах,  а  делам  ещё  и  конца  не  видно..."
                Соседи и родня беззлобно деда поругивали, жалели, называли жадным за его страсть ко всякой работе.  Даже  дочки  укоряли его: "- Папа, ну куда тебе столько дров? Смотри, с боков дома по поленнице, сзади в три ряда до крыши, на дворе лежат под мостом... На десять лет этих хватит, а ты каждый год всё рубишь и рубишь. Только мучаешь и себя и маму. Ладно, эти  балбесы  здоровые  тебе нарубят за  день и уедут, а ты потом всю зиму ломаешься, пилишь их, колешь, в поленницу укладываешь... И маму  заставляешь, отдохнуть ей не даёшь". Дед только ухмылялся  в ответ: " - Подождите, ещё спасибо мне скажете. Когда умру, бабушке ни  забот, ни  хлопот  десять лет не будет. Топи себе печку на здоровье и радуйся". На что бабушка Лукерья, большая любительница поспорить и подзавести  деда, всегда  кричала  ему с кухни  из-за  занавески: " - Вот хрен тебе, буду я тут зимой одна печку топить! Как только умрёшь, я сразу продам дом со всеми твоими дровами и уеду жить к дочкам в город!" Такой вариант деда тоже  вполне  устраивал: " - Хорошо, бабушка, продавай. Тогда у тебя  свои деньги будут, не надо у дочек  на старости  лет  просить  на  кусок  хлеба".
                Почти  так всё и вышло. Дед как в воду глядел. После его смерти мы ни разу дрова больше не рубили, а их и сейчас ещё много. ( В 2007 году, через  20 лет после его смерти.) Хотя тут дело, видимо, в том, что бабушка Луша в последние годы не зимовала в деревне, а приезжала туда только на лето, как дачница. Но весной и осенью топила часто, да и в баню к Чижовым мы всегда свои дрова носили, когда мылись у них. Вот Чижов настоящий дачник, дрова на Горке никогда  не  заготавливал,  как  все  колхозники.  Дачники  дрова покупали  у  колхоза.
                Бесплатно рубить дрова разрешали только колхозникам. Может дед в правлении  и  выписывал  какие бумаги, за давностью лет уже не помню. Да это и не главное. В 50-60-е годы ещё был порядок в этом деле, лесники выделяли места для рубки, следили за порядком. А в 70-80-е народ совсем обнаглел, рубили всё подряд, где кто хотел. Каждое лето мы приезжали в деревню и ахали - за зиму кто-то умудрялся вырубить то одно, то другое наше грибное место. В эти же годы и колхозное стадо коровье уменьшилось, коров перестали в жару загонять в лес и все вырубки заросли травой до пояса. Грибы  исчезли, а малина не  везде  выросла. Весь наш любимый лес вокруг  деревни  испоганили. Не лес стал, а хламёжник какой-то - одни пеньки,  крапива,  да  кучи  гниющих  веток.
                Так вот, приезжали мы обычно на станцию Дор в час ночи,  шли до деревни Горки пять километров полем, потом пили у бабушки кто чай, кто пиво. Утром похмелялись, если голова у кого болела  и  шли  в лес.  Когда было  мало снега, шли по полю напрямик сразу на делянку, примеченную дедом заранее. Частенько приходилось идти полем, где не успели скосить овёс или выдергать лён. Ноги путались в стеблях, мы ругались, проклинали дурака-председателя и такую же районную власть. Дед тащился за нами и подливал масла в огонь - говорил с  тоской  в голосе,  сколько ещё с той стороны деревни ушло под снег картофеля, свёклы, льна и овса. Даже в те хлебосольные времена нам было обидно за такую бесхозяйственность. А колхозам ежегодно списывали миллионные долги, весной опять выдавали семена, удобрения, топливо и всё начиналось по кругу: посевная, выращивание, частичная уборка урожая и что-то опять под снег уходило. По-другому  в  нашей  стране  уже  не  получалось.  И  так  из  года  в  год.   Две  извечные  беды  мешали нам  жить – дураки   и   дороги.
                Наконец  мы в лесу. Дед показывает нам границы участка, где будем рубить, объясняет, в какую сторону валить деревья, где делать кучи из веток, и по какой дороге или просеке будем вывозить дрова. Когда детали все выяснены, мы скидываем фуфайки, остаёмся в свитерах, берём наточенные дедом топоры и начинаем. Первые два-три часа Пахом бегает как лось по участку и рубит самые толстые берёзы и осины, кроме тех, которые мы успеваем спилить с дедом двуручной пилой.  Пахом  всегда был самый здоровый из нас и во всех мероприятиях ломал больше всего инструмента. Всегда два-три топора числились за ним - то топорище пополам, то клинья потеряет в снегу, а то и обух расколет, когда топором по топору колотит, если тот у него заклинит в дереве. Но Пахом с детства был любимчиком деда, так как до десяти лет жил в Горке, и на все его проделки дед смотрел сквозь пальцы. А нас, городских, всегда тыкал носом, вот, учитесь у Вовки. (Так же и бабушка Луша любила его за то, что он,  после  нескольких  кружек пива,  ел не глядя, всё подряд. А мы с Вопочкой,  и наш папа Лёня - всегда выбирали из тарелок что-нибудь чёрненькое или подозрительное.   Бабушке  это  очень  не  нравилось.)
                Точно также Пахом ломал по двое-трое вил за один день, когда мы вывозили навоз от коровы. Подцепит он пласт навоза здоровенный и начинает его вилами через коленку отдирать от кучи, кряхтит, язык от натуги высунет, потом - трах! Ручка пополам. В азарте хватает другие вилы, а дед уже сидит в проулке новую ручку насаживает, бурчит, но, видно, что с гордостью за любимого внука: " – Ох,  и здоров, бродяга!  Каждый раз вилы ломает. С железной  ручкой,  что ли,  для него в мастерских заказать? Думал, лет на пять ручек заготовил, еловые, сухие, а уже  весь  запас  на  Вовку  потратил".
                Мне и Вопочке, как молодым и неопытным городским белоручкам, обычно доставалось рубить оставшиеся после Пахома тонкие деревья, обрубать сучья и стаскивать их в кучи, чтобы потом сжечь. Дед был страшный аккуратист, любил во всём порядок и не терпел, когда после него на поляне что-то валялось. Ходил за нами и подбирал совсем мелкие сучья, чтобы чище было и красивее рабочее место. Наши вырубки были самые чистые. Летом, бродя по лесам, мы вспоминали деда с благодарностью. Он был настоящий русский крестьянин, не то, что некоторые. Иногда выйдем на поляну в лесу, а по ней пройти нельзя - сам чёрт ногу сломит. Деревья свалены в разные стороны вершинами и брошены, кругом сучья навалены кое-как, под ними пни, которых не видно - то споткнёшься, то ногу обдерёшь до крови, то вообще завалишься плашмя. Всё это безобразие ещё крапивой и травой по грудь заросло - непроходимые буераки. Продираемся кое-как и поливаем нехорошими словами ту сволочь, которая тут рубила дрова и после себя такой хлам оставила. Это  не русский мужик тут был, а мохнатый "гомо советикус" со своим  кредо: "Всё вокруг колхозное, всё вокруг моё - что хочу, то и ворочу!"
                Кстати, о способах рубки. Дед Вовку-большого всегда ругал за лишнюю трату сил. Процентов пятьдесят у сердяги уходило впустую, в пар. Вовка лихо подбегал к дереву, плевал на ладони, хватал топор и подрубал дерево со всех сторон одновременно, как бобёр. Дед видел это дело, вздыхал с досадой, подходил, отбирал топор и учил его: " - Вовка, кто же так рубит? Ты как заяц обгрызаешь ствол по кругу, а толку никакого. Потом упираешься,  как  баран, чтобы уронить  его в нужную сторону. Зачем этот мартышкин труд? Подрубай ты его только с двух сторон. И с той, куда дерево уронить хочешь - побольше подруби. Оно само и пойдёт плавно, даже пихать не надо. Вот смотри..." И дед отточенными движениями опытного дровосека валил три-четыре берёзы. Все они красиво падали в одну сторону, как в замедленном кино и лежали почти параллельно. Одно удовольствие было идти вдоль них и обрубать ветки. А вот после Пахома, когда куча деревьев спутается ветками, бродишь вокруг с топором и не знаешь, откуда  подлезть, чтобы начать обрубать.
                Но, как говорится, если Ванюшку чему-то не обучили, пока он поперёк кровати лежал, то Ивана уже не научишь. Так и Вовка-большой - через полчаса, забыв все уроки деда,  он  опять "обгрызал" стволы со всех сторон, потом,  уперевшись двумя руками  в  ствол, кряхтя от натуги, пихал дерево, направляя его падение и орал нам: "- Поберегись!" Что мы и делали. Потому что Пахом никогда не имел ни малейшего понятия о технике безопасности. Он бегал кругами по участку и рубил только те деревья, которые ему понравились. Поэтому на нас они падали то слева, то справа, то сзади. Если бы он работал с профессиональными вальщиками леса и валил большие деревья, то ему или били бы рожу через день за такие штучки, или бы он сел через неделю, придавив кого-нибудь. А так он бесплатно издевался над нами каждый сезон, а я, Вопочка и дед прыгали, как зайцы, в разные  стороны  после  его  радостного  крика: " - Поберегись!  Моё  падает!"
                Также Пахом чудил и на других деревенских работах. Когда стоговали сено (или делали воз на одре, для перевозки  с  покоса на двор), он всегда был на самом верху - принимал. Бабушка Лукерья, боясь, как бы он не шмякнулся оттуда, снизу то и дело кричала ему: " - Вовка, смотри! Вовка, осторожней! Полегоньку, Вовка! Полегоньку!" А он там только кашлял в кулак от сенной пыли и покрикивал на тех, кто  внизу: " - Подавай  веселей!  Шевелись,  колхозники,  вашу  мать!"
                Даже с нырялки в озеро он прыгал выше всех и дальше всех. Особенно, когда только построим новую в начале лета (длинная осиновая доска-сороковка пружинит ещё плохо) и надо её кому-то испытать, а все боятся, что она сломается. И вот он первым разбегается, прыгает, с дикими криками взлетает в воздух, машет  руками, дрыгает  ногами и плюхается в воду. И так почти во всех опасных делах - он всегда лезет первым. Когда мы его предостерегали от таких лихачеств, он нам бодро отвечал в гусарском стиле: " - Кому суждено быть повешенным, тот не утонет!"
                И снова о дровах. Когда большая часть деревьев была уже спилена и срублена, а мы слегка подустали, дед командовал на перекур. Хотя в процессе рубки они с Пахомчиком практически не вынимали папирос изо рта. Но тут подразумевался большой перекур. Водку мы никогда не брали в лес. Работа опасная и трудоёмкая, нельзя расслабляться. Обычно сразу же поджигали большую кучу веток, садились около неё на брёвна, сушили рукавицы и одежду. Пили чай из термосов, растапливали снег в кружках, сало ели, мясо вяленое, хлеб, яички варёные - всё, что бабушка Луша нам в сумку положит. Вот только руки дрожали у всех с непривычки от тяжёлой работы и еда частенько падала в снег. К тому же приходилось всё время вертеться у костра - пока лицо трещало от жара, сзади за мокрую от пота спину кусал мороз.
                Иногда два Вовы брали с собой в лес деревенское бабушкино пиво, грели его в кружках на огне и пили, причмокивая и закрывая от удовольствия глазки. А я это пиво с детства терпеть не мог - коричневое, густое, горькое, пахнет жжёной свёклой и голова от него потом болит. То ли дело шампанское было в те годы - и светлое, и с пузырьками, в носу пощипывает, а главное, голова от него на другой день не болит. Но о вкусах, как известно, спорить бесполезно. Тем более с  такими  упёртыми  братьями.
После еды мы ещё полчасика сидели на брёвнах, отдыхали, восстанавливая силы перед новой схваткой с природой. Курильщики курили, а я обычно готовил деду берёзовые ветки для веников-голиков (без листьев, в отличие от летних). Дед всегда в такие минуты отдыха рассказывал нам поучительные истории из своей жизни или вспоминал что-нибудь интересное, что когда-то видел или слышал. А он столько всего  повидал, что можно было слушать его часами. Но тут мы начинали замерзать и приходилось снова браться за топоры.
                К концу дня оставалась самая неинтересная работа. Погрузка дров. Если трактора ещё не было, то мы стаскивали стволы к дороге в кучи, чтобы потом быстрее погрузить и справиться до темноты. А если трактор приезжал пораньше, то мы сразу в него и грузили. Тонкие деревца кидали издалека, подбегая друг за другом к телеге, почти как наши солдаты на параде Победы, когда бросали немецкие знамёна к Мавзолею. Толстые брали вдвоём за концы, подносили и клали в телегу. Клали осторожно, чтобы не развалить всю кучу. Если бревно было очень толстое и тяжёлое, то тащили его втроём, а дед помогал вкатить его в телегу. Под конец  силы были уже не те, что утром, руки не держали тяжёлые брёвна, пальцы разжимались, ноги подкашивались. Деревья лежали в снегу, были мокрые, скользкие. Рукавицы тоже давно промокли,   а  в мороз подмерзали,  покрывались  корочкой   и скользили по дереву.
                Как правило, тракторист тоже помогал грузить. Во-первых, в нашей деревне не принято стоять и смотреть, когда другие жилы рвут. Во-вторых, это всегда были закадычные друзья деда: или сосед Витя Никешин, или Толя Смирнов, тоже мужик что надо. А в-третьих, после того, как дрова будут свалены у деда в загороде, то тракторист, как один из героев дня,  автоматически попадал в число приглашённых на банкет. Бабушка Луша уже с утра жарила и парила нам всякую вкуснятину, готовилась от души угостить уставших работников. Мы отлично знали, чем закончится день и, приближая этот радостный миг застолья, старались  в  лесу  изо  всех  сил.
                Когда дрова были погружены, дед с трактористом, как более опытные в этом деле, связывали их тросом или верёвкой, садились в кабину трактора и уезжали. Мы, молодые, резво бежали следом. С дизелем "ДТ-75" Толи Смирнова проблем никогда не было. Он как танк пёр по любой целине - по снегу, по грязи, по льду. А вот Витя Никешин один раз в темноте опрокинул нам телегу полную дров. "Беларусь" он вообще трактор неустойчивый, а Витя стал ручей объезжать по косогору, телега и кувыркнулась на бок. Слишком высоко нагрузили, опять пожадничал дед, не захотел лишние дрова в лесу оставить. Брёвна все скатились по склону в ручей. В темноте возиться не стали, отцепили трактор от телеги и уехали. На другой день дед нанимал мужиков   грузить  рассыпанные дрова. Но  это уже без нас, так как рано утром мы убежали на станцию за пять километров, с рюкзаками отборной деревенской  картошки  за  спиной - праздник  труда  для  нас  закончился.
                Сейчас очень жалею, что всего один раз взял в лес фотоаппарат, поснимал деда и то, как мы рубили дрова. Уникальные кадры получились, хотя в альбоме что-то их не найду никак. Все  фото  раздал  участникам событий.
Ещё одна эпопея с рубкой деревьев была в начале 1990-х годов. Дали нам огород в Мельдино, слева от деревушки Ольховик. На месте огородов был настоящий лес. Из будущих огородников создали бригады лесорубов и мы, отрабатывая часы, ездили туда два месяца (февраль и март) по выходным дням, пока всё не срубили. От души  там  намахался  я  топором. Кто был  попроворней, потом эти брёвна выкупил, свез  на  пилораму  и напилил себе досок.
                Следующая эпопея была в городе Кемь в Карелии в середине 90-х. Сестра Лена договорилась  со  знакомыми  о шабашке на железной дороге “Москва-Мурманск”.  В те годы там хорошо платили, а у нас по полгода зарплату задерживали. Взял я отпуск  в  июне  на месяц и поехал в Кемь. Дети сестры гостили в Дубне у бабушки и я жил в их комнате. За 20 дней мне надо было вырубить молодую поросль по обеим сторонам железнодорожной насыпи  шириной  10 метров и длиной один километр. Рубят так один раз в 10-15 лет и поросль бывает толщиной в руку. Кое-где насыпь поднимается метров на 10 вверх и рубить приходится на крутом склоне, часто в дождь на мокрой траве. Экстриму там хватало - не надо ни в горы лезть, ни в пропасть прыгать, так за день нервишки пощекочешь, что от каждого шороха подпрыгиваешь. Да ещё  местные рабочие-путейцы  меня в первый день напугали, пошутив,  что троих  таких рубщиков, как я, в прошлом году медведи съели, которых тут - как сусликов в степи.  Участок мне выделил мастер за  40 км от Кеми и каждый день в 6 утра я на рабочем поезде ехал туда со своим топором, рюкзаком с едой и запасной одеждой на случай дождя. Высаживали меня одного в карельской тайге, где даже деревень на 100 км вокруг нет, а в 4-5 вечера на обратном пути забирали. Причём поезд никого не ждал, если заранее на насыпь не выйдешь и не махнёшь машинисту, то проедут мимо тебя со свистом. Иногда пьяных путейцев так ночевать в лесу оставляли. Проснётся он ночью от холода и до утра по шпалам домой идёт. Чай пить или обедать я всегда забирался на высокий гранитный камень, которых там было тьма, чтобы медведь сзади не подкрался. Все  срубленные  деревья  и  кусты   стаскивал в кучи, чтобы потом их сожгли, когда подсохнут. Кроме этих ужасов,  был  ещё  шумовой  кошмар: там   проложены  два пути  и  каждые 10 минут то в одну, то в другую сторону с диким рёвом и грохотом мчатся в основном товарные поезда по 30-40 вагонов  в  каждом. А из пассажирских   вагонов могли плюнуть или бросить бутылкой  в  меня. Была ещё одна трудность - по ночам солнце светило мне в окно и я не мог первые две недели спать. В июне там самые яркие белые ночи. Деньги  тоже начислить не успели  и  сестра привезла их только в ноябрьские праздники. Есть фотография, где мы с зятем, на фоне пяти бутылок коньяка трясём пачкой денег. Зато из Карелии  я  ехал  на  красном  "Форде" с сестрой  и  зятем.   Написал даже рассказ  об  этом  - “170”.
                С 1974 по 1977 годы я жил в посёлке Антропово Костромской области в частном доме у бабушки Наташи Гузеевой на улице Урицкого, 14. Печь там топили дровами, но их привозили с леспромхоза уже напиленными на чурбаки. Оставалось только поколоть и сложить в поленницы. Леспромхоз там был старый и все дороги к нему были насыпаны из опилок высотой 4-5метров. Десятилетиями сыпали в дороги опилки  и машины  на них  пружинили, как  на  резиновых. Там я впервые увидел  и  настоящую  узкоколейку, но ездить по ней не решился, уж больно качались вагоны  из  стороны  в  сторону. Посёлок  лесозаготовителей,  куда  она  вела,  назывался  Моховатка. Но я  там  ни разу не  побывал.
                Из всех  дровяных  работ  мне  всегда  нравилась   только  рубка деревьев  и  колка  толстых  чурбаков  без  сучков,  потому  что  там  требовалась  сила  и  удаль.  А   нудное  пиление  дров  хоть  в  лесу,  хоть  на   козлах в огороде  и   укладка  поленьев  в  поленницу – наводили  на  меня  тоску  и  портили  надолго    настроение.  Хотя,  чтобы  помочь  деду,  приходилось  сжимать  зубы  и  насиловать себя  до тех  пор,  пока  он  или  бабушка  не  крикнут:  “Хватит,  Саня!  Отдохни,  завтра  доделаешь.  Пошли,  на  столе  всё  стынет”.
                Как  ни  крути,  по  материнской  линии – я  потомственный  крестьянин. И жить в деревне мне очень нравится. Особенно летом.



СЕНОКОС
                Настоящий сенокос я видел только в кино и по телевизору в сюжетах о деревне. Самому поучаствовать не удалось. Хотя косил я в жизни много и что это такое,  знаю не понаслышке.
                Обычно сенокос показывали в фильмах о дореволюционной жизни. На широком поле с травой почти по пояс идут в ряд около десятка мужиков. Каждый чуть  сзади предыдущего, чтобы не оттяпать ему ноги. Останавливаться и замедлять взятый ритм нельзя, в затылок тебе дышит сосед. Саму косьбу с  хрустом срезаемой травы показывают долго и нудно, а вот моменты, когда косцы точат косы, почему-то в фильм не включают. Любят ещё показать вид сверху: как косцы идут цепью, а за ними остаются ровные валы скошенной травы. Красиво смотрится, когда половина поля уже скошена, а на второй ещё трава колышется от ветерка. И время соответствующее: начинают косить на рассвете, почти в полумраке, а заканчивают уже при ярком солнце, когда роса начинает подсыхать и трава становится жёсткой. Зато спины рубах у мужиков мокрые от пота.
                Днём на это поле приходят женщины и девки с граблями и вилами, чтобы разбить валы и раскидать траву равномерно для просушки. Через несколько дней сухое сено или складывают на поле в стога, или увозят на хранение в сараи. Вот и весь процесс сенокоса. В фильмах, в зависимости от задумки режиссёра, показывают разный сенокос: то как праздник с песнями, то как тяжёлый и нудный  труд. А главные события на сенокосе разворачиваются ночью, особенно, если косят далеко от деревни и ночуют тут же в телегах и шалашах.
                В детстве я ещё застал время, когда бригадир бегал вечером по домам и наряжал колхозников на завтрашнюю работу. Кому и куда выходить. Часто видел, как утром возвращались уставшие мужики с покоса. А потом накупили тракторов, косилок и все поля косили тракторами, а сено огребали специальными захватами из толстых стальных прутьев. Не было в нашем колхозе только стогометателей, которыми сено на стог подают. Мужики вилами закидывали. То поколение мужиков состарилось, дети их уехали в города, а в 1980-е года новое поколение  трактористов косило и стоговало кое-как. С 1990-х годов поля вокруг моей деревни Горки вообще не косят и они уже заросли берёзами выше меня ростом. Не отходя далеко от деревни,  я вяжу прямо в поле берёзовые веники для бани. Лес вплотную подступает к домам. Природа побеждает человека – возвращает себе то, что он  вырубил  у неё  много лет назад.
                Мой дед рано утром ходил косить усадьбу. Часто с вечера я просился в помощники или хоть посмотреть, как он косит. Дед обещал взять. Но иногда он жалел меня будить в четыре утра, а  чаще я сам отказывался, предпочитая полежать в тепле под ватным одеялом, чем идти на улицу в туман и сырость. Да и бабушка меня жалела: лежи, спи, косарь, успеешь ещё накоситься. Так что косить я учился днём или вечером, когда косили  для коровы пару охапок травы – пожевать ей на ночь. Первое время коса у меня втыкалась носом в землю. Дед научил меня прижимать пяточку к земле и махать косой не руками, а  всем туловищем. Так меньше устаёшь.
                Особым искусством было отбивание косы молотком. Я несколько раз пробовал, но не понравилось – нудное больно дело. А дед был таким специалистом, что к нему все соседки несли свои косы. После его отбивки они не косили траву, а просто брили. Железный клин, на котором дед отбивал косы, я позднее забрал себе на память и он теперь лежит у меня в шкафу.
                В кино и в книгах на сенокос выезжали целыми семьями и бригадами. Часто  покосы были далеко от дома. Ставили шалаши или спали прямо в телегах на сене. Мужчины косили, а женщины готовили еду и сушили  траву. Сено оставляли в стогах, а зимой приезжали за ним на санях или специальных волокушах. В колхозные времена оборудовали целые полевые станы. В основном на юге и на целине, в центральной России  земли было меньше и на всех не хватало.
                Я помню, как дед обкашивал все заборы и канавы, где только мог. Своего сена на зиму не хватало (на двух коров и 15 овец), а в колхозе косить не  разрешали – пусть лучше пропадёт, никому не достанется. Все должны были быть одинаково бедные и зависимые от власти. Поэтому народ и побежал в 1960-е годы из деревни в города, там хоть зарплату платили деньгами, а не мифическими трудоднями (палочками, как называли их колхозники). Даже паспортов у сельских жителей тогда не было – жили со справками.
                Поневоле колхозникам приходилось  искать траву на сено. Уходили подальше  в поля, косили в оврагах, чтобы не на виду или на полянах в лесу. Несколько дней бегали туда ворочать  траву  и сушить. Ночью привозили, сваливали в загороде, чтобы соседи не видели и не слышали. И  в полной  темноте таскали вилами на сеновал. Я сам несколько раз участвовал в таких ночных похождениях. Для нас, городских жителей, это было очередным интересным приключением, а для  сельских жителей – ежедневной борьбой с суровой  действительностью  за выживание. Если сена к весне не хватало, приходилось или покупать его,  или  резать скотину на мясо, или сдавать её государству за копейки.

СЕНОВАЛ

   
Для  коней  и  влюблённых  сено пахнет по-разному.
            Станислав  Ежи  Лец

                За  свою жизнь повидал я немало сеновалов. В 1960-е годы вокруг нашей деревни было около десяти колхозных сеновалов, да почти у каждого на усадьбе свой сарай-сеновал стоял, вдобавок к  тому, что часть сена на дворе хранили. Животных держали  много  и сена требовалось соответственно. Солому на подстилку хранили прямо в поле в   копнах и подвозили по мере надобности. Всё лето над деревней плыл пьянящий запах  подсыхающего сена.
                Несколько колхозных сараев были длинными под одной крышей,  с тремя воротами. Обычно ближе к обеду мы возвращались из леса, купались в озере, загорали и смотрели, как с дальних покосов к сараям тянулась вереница гружёных сеном телег. Воза были намного выше лошади,  на неровной дороге их покачивало,   я всегда боялся, что воз опрокинется и придавит возчиков, лежащих сверху на сене. У  двери сарая мужики  отвязывали и  снимали жердь, которой было пригнетено сено, выворачивали лошадь под прямым углом и опрокидывали сено прямо в ворота. Наваливались всей толпой и затаскивали вилами сено в сарай. Подводили  остальных лошадей, так же сваливали и  те возы. В хорошие года сена заготавливали много, сараи были заполнены под крышу. В этом сене мы играли в прятки, вдоль стен прорывая длинные тоннели, просто бегали, прятались от дождя, играли в карты. В сено прятали ворованные несозревшие яблоки, которые через неделю-другую уже можно было есть. Такие норы-схроны в деревне называли  - каланда.
                Один раз в таком тройном сарае деревенские мужики поймали сбежавших из тюрьмы в Бежецке  троих  уголовников. Зэки жили там несколько дней, воровали еду в деревне и кто-то их заметил. Двоих вытащили и связали сразу, а третий зарылся в сено и мужики долго тыкали вилами по всем углам, пока не нащупали его. Я сам видел, как они сидели на земле у стены в чёрных робах и у одного вся голова залита кровью. Задели его  немного вилами.
                Когда летом приезжало много гостей к деду, меня с братом отправляли спать на сеновал на дворе. Вечером или ночью (придя из клуба под утро) засыпалось хорошо, а на рассвете сон тревожили разные звуки. Корова под нами шумно вздыхала, овцы  топали копытами по досчатому полу  хлева, поросёнок хрюкал, ласточки начинали возиться в гнёздах над нами и  пищать. Но больше всего действовали на нервы куры. С утра снесёт яйцо и как начнёт кудахтать над ухом, ожидая похвалы петуха, да так долго и противно, что было бы ружьё под рукой – пристрелил бы. На голос куры не реагировали и приходилось бросать в них  смятым  в  комок сеном. Брат храпел,  ничего не слыша, а я по утрам ворочался и не высыпался. Спали мы на старых пальто или толстых стёганых одеялах, чтобы сено не кололось.
                Потом спал на сеновале, когда приезжал в колхоз проведать свою невесту.  Их группа копала картошку за Волгой напротив Конаково. Девчонки спали в доме, а я с другом на сеновале в сарае, чтобы их не компрометировать перед  деревенскими.  Днём катались с  подругами на лошадях по полям.
                В Антропово Костромской области первое лето жил у строгой хозяйки и, чтобы не будить их  по ночам, возвращаясь с гулянок, я  ночевал на сеновале во дворе. Несколько раз приводил туда ночевать невесту из общежития. Однажды утром любопытный хозяин залез меня проведать и долго крутился там, пытаясь разглядеть, кого я прячу под одеялом. “- Ты с кем это тут?”  “- Да  я с другом…” – шутил я, прижимая к себе под одеялом дрожащую  от страха подругу.  “- А что же сапожки-то такие маленькие? Хи-хи-хи!” – не отставал хозяин, показывая на красные женские сапоги, стоящие рядом с моими у входа. Потом при хозяйке он долго меня подкалывал,  вгоняя в краску. А  хозяйка  мечтала женить меня на своей  младшей  дочке. Старшая жила с мужем где-то в Подмосковье и младшую мама мечтала спихнуть туда же. Жених я был завидный по деревенским меркам, дочка тоже  симпатичная, но жениться в мои планы тогда совсем не входило. Хотелось погулять лет пять на свободе. Поэтому к осени пришлось перебраться на другую квартиру, где жили одни ребята. От греха подальше.
                В 2009 году вокруг нашей деревни не осталось ни одного сарая. Все их перепилили на дрова. Даже две длинные коровьи фермы, телятник и конюшню – и те распилили. Летом из крапивы и лопухов торчат только белые кирпичные столбики, к которым крепились стены из брёвен.   


ЭТЮДНИК

                В  Дубненской детской художественной школе я учился четыре года – с 1966 по 1970.  Все  вступительные  экзамены  сдал на пятёрки и меня сразу приняли. Это был первый набор учеников. Нашим  учителем и директором был Юрий Иванович Сосин. Занимались  на втором этаже Дома культуры  “Мир”  несколько раз в неделю.
                Осень и зиму мы просидели  в помещении, а весной стали выходить рисовать на природу – на пленэр, как говорят художники. Краски и кисточки мы покупали в основном в Москве в художественных салонах, куда заходили после посещения выставок и музеев. Почти каждый месяц  нас возили по музеям и дворянским усадьбам, приучая к прекрасному и воспитывая на лучших образцах искусства. Мы мало что тогда понимали, нам нравились сами поездки, как новые приключения. Но волшебная сила искусства и состоит в том, что даже  сами того не осознавая, мы становились   чище, светлее, возвышеннее, чем наши  друзья, которые бегали без дела по двору, курили, пили и безобразничали.
                Каждое  лето у нас была  двухнедельная  завершающая год практика. Тот самый пленэр на свежем воздухе. К  первой  практике нам  настоятельно посоветовали  купить этюдники, чтобы не таскать  краски и бумагу в авоське. Эти этюдники  в  Москве  лежали во всех  художественных салонах. От самых простых  ученических  за 15 рублей, до настоящих, для профессиональных художников – на раздвижных  алюминиевых ножках  и с держателем для зонтика (от дождя и солнца). Многие наши ребята тут же купили себе новенькие, покрытые лаком этюдники. А я сколько ни просил родителей, мне так и не дали эти несчастные 15 рублей. Для нашей многодетной семьи это были  тогда большие деньги. Мы  все трое детей ходили в школу и нам давали каждый день по 15 копеек на завтрак и по 30 копеек на обед. В те годы  подзаработать денег было негде, да родители и не умели этого делать. Поэтому жили от зарплаты до зарплаты, а все крупные вещи покупали в кредит. Большая часть денег  у нас уходила на питание, а мои  двоюродные братья частенько вообще  обедали только  тем, что им принесёт мама, работавшая в садике  нянечкой. Вот такой трудной  и тернистой была моя дорога в искусство. Пришлось две недели рисовать на  фанерке, прикрепляя  бумагу кнопками.
                Ко второй практике  мне опять  не дали 15 рублей, считая  это пустой тратой денег – на какой-то ящик, который  потом  никуда в хозяйстве не пригодится. Но пошли на компромисс. Мама, видя как  я переживаю, из-за нашей бедности  и чувствую себя художником второго сорта  среди  ребят, предложила сделать самодельный этюдник. Я  нарисовал чертёж  с этюдника друга, мама отнесла его на стройку плотникам и  через неделю у меня был свой первый этюдник. Размером он получился побольше  салонного, но мне это даже нравилось – больше красок и кисточек умещалось внутри. Теперь на всех пленэрах  я гордо сидел  среди  наших  ребят и девчат, чувствуя себя молодым Шишкиным  или  Левитаном.
                Художником я не стал, поэтому  самодельный этюдник долго  пылился в  подвалах  и после многочисленных переездов с квартиры на квартиру  куда-то исчез. История повторилась  через двадцать лет. Дочка  пошла  по моим стопам  и тоже  стала учиться в художественной школе у того же  Юрия Ивановича Сосина. Опять  понадобился  этюдник. С женой мы к тому времени уже  развелись, так как  она оказалась натурой приземлённой и  считала  мировую культуру  и  искусство  делом пустым и бесполезным, которым занимаются одни дураки и бездельники. А я продолжал для себя  в свободное  время немного рисовать, писать стихи, рассказы, петь и плясать в компаниях. Поэтому  этюдник для дочки  покупал я, не желая,  чтобы она  страдала  так же, как я в молодые годы. Поехали мы с ней в Москву в те  же художественные салоны  и выбрали  такой, какой она хотела.
                Дочка тоже не стала  профессиональным художником. Но в отличие от мамы  выбрала  гуманитарную профессию и окончила институт с золотой медалью. Этюдник я у неё  забрал на хранение и теперь жду, когда подрастёт внучка.  Кроме  меня  научить  внучку  рисовать  больше  некому.


ТЕЛЕВИЗОР

Я так часто смотрю телевизор, что
дикторы меня уже узнают и даже здороваются.

                Телевизор изобрёл наш соотечественник  из Мурома – Владимир Зворыкин. Не его вина, что пришлось бежать от большевиков в Америку и там  жить и  работать. Тогда,  спасая свою жизнь,  многие покидали Родину.  От этого наша  гордость не страдает – телевизор всё равно изобрёл русский. Как и  паровоз, радио, водку, периодическую таблицу, спутник и многое другое.
                Я хорошо помню, как мы с папой покупали наш первый телевизор “Рубин-102” в магазине “Зелёный шум” в начале 1960-х годов. На этом месте сейчас стоит жилой дом № 7 по улице Блохинцева. Везли его на саночках в большой картонной коробке. Перед тем, как включить телевизор, включали стабилизатор и устанавливали напряжение 220 вольт. И телевизоры были слабенькими и напряжение в сети почему-то тогда резко падало. По этому чёрно-белому телевизору мы смотрели много лет “Голубые огоньки”, КВНы, фигурное катание и хоккей. Фильмы почему-то не запомнились, тогда и  не  показывали  хороших.
                Недавно рассекретили документы по космонавтам и я узнал, что Юрию Гагарину в апреле 1961 года наряду с другими подарками, за успешный полёт  дали  бесплатно  такой  же телевизор “Рубин”.
                Потом и у родителей и у меня было много чёрно-белых телевизоров, а в последние годы и цветных. Один из трёх своих цветных ТВ  я  просто выиграл в конкурсе моей любимой газеты “Московский комсомолец”.  Конкурс проводила  журналист Элина Николаева, она же и вручала телевизор в редакции в Москве.
                Я никогда не был рабом телевизора. Если  было свободное время, мог смотреть часами, лишь  бы интересное что-то показывали. А так у меня и других забот всегда хватало. Три года в техникуме ходили смотреть ТВ на первый этаж  общежития. И то, не столько из-за самого телевизора, сколько для того, чтобы с девчонками в темноте посидеть. Потом вообще три года жил на частной квартире  в Костромской области без телевизора. Бывали раньше моменты в жизни, когда вся страна приникала к телевизорам, улицы пустели, жизнь замирала. На моей памяти было несколько таких фильмов: “Тени исчезают в полдень”, “Семнадцать мгновений весны”, “Рабыня Изаура”, “Долгая дорога в дюнах”, “Богатые тоже плачут” и,  конечно же - “Место встречи изменить нельзя”.  А ещё был футбол, хоккей с канадцами и политика – съезды советов, путчи, обещания дерьмократов, “Взгляд”, “600  секунд”.
                Никто не подсчитывал, сколько сейчас наш человек проводит времени перед телевизором. Голубой экран заменил ему книги, человеческое общение, спорт, хобби.
                Хотя есть и положительные моменты – человек черпает из ящика информацию по всем направления жизни, узнаёт новости. На длинной и нудной работе ТВ помогает скоротать время. А для инвалидов – телевизор иногда единственное окно в мир.
                Кроме центральных каналов можно смотреть и местные новости, звонить туда во время прямых эфиров, заказывать поздравления для родных и знакомых. В Дубне первая передача городского телевидения состоялась 15.02.1991 г.
                Мой брат в последние годы работал дворником. Целыми днями сидел дома и телевизор практически не выключал. Смотрел всё подряд. Дошло до того, что собирался съездить на неделю в деревню и хотел везти туда с собой маленький телевизор, чтобы и там летом лежать на диване и смотреть всё подряд. Это уже  неизлечимая  болезнь, почти маразм.
                Но и у телевизора появился в последние годы мощный конкурент – компьютер. Кроме фильмов там ещё куча всяких игр и бескрайний Интернет. Если ТВ мы смотрим с 3-5 метров, то в компьютер пялимся почти вплотную. Скоро в армию брать некого будет – из  школы в бурную жизнь будут выходить сутулые очкарики с букетом различных болячек и чахоточные девицы.


ЛАДУШКИ

   
Помнишь  ту  застенчивую  деву,
Тот  лица  доверчивый  овал?
Ты,  глупец,  отринул   королеву,
Лучшую  из  лучших   прозевал.
     Лариса  Тараканова

                Каждый  человек, встреченный тобой на жизненном пути,  запоминается чем-то своим,  особенным. И по этой  особенности ты будешь вспоминать его потом всю жизнь – плохим или хорошим. Один красиво ругался, другой заикался, третий  хорошо пел, четвёртый не боялся темноты или высоты и так далее. Часто в памяти остаются просто внешние данные: худой, толстый, рыжий, косой, хромой, горбатый.
                Мне  особенно  приятно вспоминать  девушек из своей молодости. Сейчас они уже бабушки и неизвестно, как выглядят. А тогда были худенькими,  глазастыми девчушками. Одна из моих невест в Конаковском техникуме была именно такой. Насмотреться на неё было невозможно. Но расставаться всё равно приходилось и давалось мне это каждый раз очень тяжело. Почему-то всегда казалось, что   эта встреча последняя и больше мы не увидимся. А она мило улыбалась и добавляла после каждой фразы своё волшебное слово, которое действовало на меня успокаивающе и завораживающе: “Тебе  уже пора. Ладушки? Мы завтра днём увидимся. Ладушки? А вечером погуляем. Ладушки? Ты только помни обо мне всю ночь. Ладушки? Договорились? До завтра. Ладушки?”  И я покорно уходил в общежитие. Шёл и улыбался неизвестно чему, так на меня действовало это её слово – ладушки. Было в нём что-то из  древнерусской старины, из  сказок  и  былин, где водили хороводы вокруг  костра девушки в длинных сарафанах, с венками из цветов на голове,  пели песни, прославляя богиню любви Ладу. Даже когда  я приходил  к  невесте в гости  хорошо выпивши,  и пытался по привычке буянить  и   чудить, как  в  общежитии, она  брала меня за руки, что-то  говорила, и  после её обычного – ладушки? – я превращался  в  тихого  безобидного ботаника.
                Однажды я спросил у неё: “ – Почему ты никогда не говоришь до свидания или  прощай,  когда  я ухожу?”  Она как-то доверчиво и беззащитно прижалась ко мне,  и тихо прошептала, глядя снизу  вверх  на меня: “- Не  люблю это гадкое слово – прощай… Хочу, чтобы ты всегда был рядом  или хотя  бы думал обо мне,  когда  мы  в разлуке. Ладушки?”  “Ладушки!” – заулыбался  я  довольный, ещё  сильнее  обнимая  её. В этот момент я искренне верил, что мы всегда будем вместе, будем счастливы и это именно та женщина, которая встречается один раз  и на всю   жизнь.
                Дошло до того, что я привёз её домой на смотрины,  и всей  моей родне она очень понравилась, все были от неё  в  восторге. А потом я уехал отрабатывать три года в Костромскую область и её – ладушки? – видел только в письмах. Видимо, на  бумаге они не так сильно на меня действовали, как  вживую, потому что женился я совсем на другой,  которая  даже  слова такого  не  знала и никогда не произносила.  Но зато всегда была рядом,  и я  мог видеть  её  каждый день и даже потрогать.
                За прошедшие годы у меня было много знакомых женщин, с которыми я общался в разных компаниях, весело проводил время. Некоторые из них  тоже  шептали мне разные ласковые слова, пытались удивить чем-то, завлечь, соблазнить. Но так, как  она –  положить руки на грудь, посмотреть в глаза и попросить: “- А  давай  сегодня никуда не пойдём, побудем только вдвоём…   Ладушки? Давай никогда не будем  ссориться… Ладушки?”  Так больше никто  никогда  мне  не говорил. Это  было  только  её  заветное слово.
                Больше тридцати лет  уже  кто-то другой  откликается на это её  слово. Я  ему  даже немного завидую. И, наверно,  не один я.  Обычно мужчины только и слышат: “- Эй, ты!  Сходи, купи, забери, посмотри, принеси, достань! Я кому сказала!  Давай  бегом!”  А этого   счастливчика   ещё ласково  поцелуют, погладят по щеке и спросят: “- Ладушки?” Поневоле  всё  бросишь и побежишь  выполнять  её  просьбу.  Таким  женщинам  не  отказывают. Если ты, конечно, настоящий мужчина, а не какой-нибудь алкаш или  мужлан  неотесанный.
                Интересно получается  в жизни: вроде бы все женщины русские, жили и воспитывались  в России,  на одних  и тех же  книжках, сказках,  фильмах, ходили в одни и те же школы, а  такие  они  разные  оказались  в  итоге. Поневоле в который раз вспомнишь  народную педагогическую мудрость: “Вырастят  никчёмных дочерей, а потом свекрови  виноваты”.
                Кстати, словом   “ладушки” обычно развлекают малышей, когда учат их хлопать  в  ладоши,  приговаривая: “- Ладушки, ладушки, где были?  У  бабушки!  Чего  ели?  Кашку!  Чего пили?  Бражку!” А ещё в 1970-е годы была популярной песня  “Лада”.   Её  крутили  у  нас  в деревне в  клубе.
Под железный звон кольчуги, на коня садясь,
Ярославне в час разлуки  говорил,  наверно,  князь:
- Хмуриться не надо, лада, для меня твой смех награда. Лада!

                В былинах и сказаниях ладой называли любимого, и часто мужа,  а  не  жену. Когда я работал мастером производственного обучения в СМУ-5, у меня  одну ученицу звали Ладой. Имя ей очень шло, она уже тогда была красавицей. А  ещё  “Ладой”  назвали автомобиль, но он так и не стал любимым у народа. Сейчас все покупают иномарки, которые намного надёжнее.
                Вот так вроде  бы  простое слово, но из уст красивой девушки, да вовремя  и  к  месту  всегда  сказанное, запомнилось мне на всю жизнь.


4. СТИХИ ДЛЯ ДЕТЕЙ

Любовь Сердечная
( г. Санкт-Петербург),
Член Союза писателей России

ЦАРЕВНА НЕСМЕЯНА
      (Сказка)

Сижу я в светлице и жду поцелуя.
Ну, где же вы, принцы, что жизнью рискуя,
В окошко запрыгнете третьего яруса,
С собой увезёте под шелковым парусом?
Приникнете к сахарным алым устам,
Я вам тогда руку и сердце отдам,
Полцарства получете также впридачу.
Но принцев не видно. Что делать? Я плачу.

Одна я по-прежнему. Ярус четвёртый.
Ну, где же ты смелый, красивый, упёртый?
Сижу не целована несколько лет.
Ни принца, ни графа, ни конюха нет.
Уста побледнели, распухли глаза.
Ну, как тут не плакать? Не плакать нельзя.
Обидно: красавица зря пропадает,
Не ест и не пьёт, лишь рыдает, рыдает…

Скучаю, грущу. Пятый ярус уже.
Никто не допрыгнет. Сижу в неглиже,
Боса, не причёсана. Ладно и так.
Ой, что это? Кто это? Ваня-Дурак!
Допрыгнул, родимый! Целуй же скорей!
Подумаешь, нет соболиных бровей,
Подумаешь, сизый картошкою нос,
Подумаешь, серой щетиной зарос.

Тебя одного я всю жизнь ожидала:
Ни принцев, ни конюхов не целовала.
Иди же, родимый, иди же ко мне!
- Да, на фиг мне надо! – и скрылся в окне…

Коль ждёте так долго любви неземной,
Следили б, красавицы, вы за собой!

Я спустилась для тебя на первый ярус.
Не полцарства, а весь мир бери в придачу.
Поднимай скорей свой алый парус!
Ну, лови скорей, лови свою удачу!!!

Будут бури, и шторма, и ураганы…
Нам-то что! Ведь мы с тобою будем вместе
Плыть к Мечте, к Надежде,к Зурбагану.
Ты-же скажешь мне, в каком стоит он месте!

Мы-то сможем (прочь сомненье и тревогу!)
Взять на палубу заботу и участье,
В море бед найти свою дорогу.
Мы с тобою заслужили дом и счастье!

Мы отыщем свой родной заветный остров,
Мы найдем с тобой и радость, и удачу!
Будем жить легко, свободно, просто.
Знаешь, я четыре дня уже не плачу…


5. ПОЭЗИЯ НАШИХ СЕРДЕЦ


Владимир ОСТРИКОВ
(г. Нефтекумск, Ставропольского края),
Член Российского союза писателей


***
А. К.

Залетела в ладонь звезда
Теплым камнем, в ней синий свет.
Лишь отметина-борозда
В небе темном на много лет.

Вьются роем обрывки слов
Недописанных в книге времен.
Он сидит изумленно нов
После ливня в потоке имен.

Что поток... Только лишь вода,
С белых гор да в земную твердь.
На устах строки, в них бирюза
Не увидеть ее,  не согреть.

В перевернутой лодке вверх дном
На сыром морском берегу,
Он напишет как лает гром
Сквозь рассвет на холодном лугу.

Как блуждают по воле волн
Души в призрачной глубине,
И потерь и надежд новых полн
Взгляд сквозь время в крутом пике.
2025г.

***

Людмиле Кузьминой

Пусть будет светлым твой дальнейший путь,
Спокойной и уверенной дорога,
И Радости пусть будет много-много,
И счастье от труда — в нем жизни суть.

Пусть новые стихи придут с дождем,
Наполнив мир звенящею строкою,
Придут со снегом — лентою такою,
И лягут на листы волшебным сном.

В твой день рождения пусть играет мир
На струнах нашей Матушки Природы,
На горизонте Будущего — годы
Подарят бодрости чудесный элексир.
2025г.


ИЗ ПЕРВЫХ СБОРНИКОВ
(В журнале не публиковались).

ТАЛАНТ

Шедевры пишутся за старым столом,
В прокуренных комнатах,
            где минус четыре.
Холодными пальцами,
           а в горле ком, -
Голодные спазмы желудок накрыли.
Когда сознание покидает творца
От грязи и душевной накипи в людях,
Страна забывает своего певца:
"Таких ещё много! От них не убудет..."
В Московских иль Питерских
                салонах и залах
Где кто-то кого-то вызывает "на бис", -
Одна лишь бездарность почует на лаврах,
В словах бесталанных иль в жестах тупиц.
В мясистой улыбке талант погибает,
Ему неуютно в фальшивой любви,
Он в холоде крепнет,
               он в боли сверкает,
Он в творчестве гордо, отдельно стоит!


ЧИСЛА

Как хороши меняющиеся числа,
Немного жаль ушедших наших дней.
Кораблик в облаке плывет над коромыслом
Продрогшей радуги, сквозь
Прочерки теней.

Как тихо пьет распахнутое лето
Синь горизонта, улыбаясь нам.
И затихает на секунды вся планета,
И отражается в полете телеграмм.

И снова числа прожигают тени,
И солнечные блики на воде,
Цветет сирень и призрачны ступени
От сердца к сердцу, от листвы к листве.


К ДУШЕ ТВОЕЙ

Остановись на миг, послушай сердце,
Оно не врёт, штрихи ему ясны,
Сквозь шелест вязких слов отыщешь дверцу,
К весне, где круглый год цветут сады.

От слов других не громких и не спешных
Спокойствие и радость вновь придут.
Забытая надежда будет нежной,
Сквозь перебор мерцающих минут.


СОЗВУЧИЕ

Будем любить на ощупь,
Подумаешь - нож в спине.
Станем с тобою проще,
Печаль утонула в листве...
Будем любить сердцами,
Слова больше нам не нужны.
Край неба в воде мерцает,
Туда уплывает жизнь.

Будем искать оттенки
В пульсации смутных тревог,
Любовь не живёт в застенках
И на перекрёстках дорог.
Ей нужно взлететь и... выжить,
Или сгореть на лету.
Растратить себя и выжать,
Но рядом быть, рядом... тут.


ДВЕРЬ

Открыть потайную дверь,
Средь бурь, грозовых раскатов,
В том мире не правит злато,
В нем нет глобальных потерь.

Тот мир в каждом из нас,
А ключик хранится в сердце,
Сумеешь раскрыть ту дверцу, -
Счастливым станешь тот час.



ЗИМНЕЕ

Пришла зима,
Что ж, заходи,
Стряхни снежок
у жаркой печки.
Пусть на столе
смеются свечки, -
сегодня мы с тобой
одни...


ШТРИХИ

1.
Пропадает...
Чей-то синий взгляд,
Отражается в зеркале льда
Мягкой тенью.
Как хотел бы я снять
Все штрихи с уходящего дня,
Навсегда...,
Но опять недвижим и спокоен, -
Это просто мгновение...

2
Гудят провода.
На стенах домов отражаются тени из прошлого.
Снег колок и свеж,
Вероятно, собрался лежать ещё долгие дни.
На ветках блестит на свету затвердевшее крошево,
Иду по проспектам забытых иллюзий,
В них больше не светят огни.


СОЛЬ ВРЕМЕНИ

Поцелуй ветра...
В нем соль уходящего времени.
Боль разлуки.
Движение в звездном пути.
Не хватает дыхания света,
В нитях золотого стремени,
Как легки небесные руки.
А душа все выше
Летит...


ЖИВОЙ...

Сон.
Яркий свет.
Интернет.
Интересные книги.
Телеокно иногда
когда дождь на душе.
Боли в спине.
Недовольство жены.
Её крики.
Пеший поход
по ступеням
и сердце-торшер.
Заметки в газетах.
Статьи.
Переводы в копейках.
( в год два-три раза
не чаще,
чтоб не зажиреть).
Балкон.
Свежий воздух.
Письмо.
Запоздалое лето.
Онемение в ногах.
И тоска,
и желание успеть...
Полдень.
Расплавленный воздух.
Рецепты.
Таблетки.
Набоков.
Джон Китс.
(Лондон -
всегда под рукой).
Любопытство родни:
- Ну, чего там?
Пока без ответа.
Сам я не знаю
КТО будет завтра
со мной.
Вечер.
Спускается сон.
Мартин Иден плывёт
в океане.
"Марипоза"
скользит по воде
покидая его.
Погружаясь под воду
он даёт
ответ на вопросы,
для чего эта жизнь
и проходит она
для чего...            
               
            

ПО-НОВОМУ

1
Ты прикован судьбой к  железному ложе.
Дни идут чередой - жизнь итожат.
А когда-то же было,  было иначе,
Но и это уже ничего не значит.
Она просто ушла, за окном гнется ветка.
Разьедает печаль,  никакого просвета.
Только сны помогают  на короткое время,
В них легко и свободно парить выше тени...
Она просто ушла. Значит,  не была твоим счастьем,
Лишь укрыла на время пустое ненастье.
Отпусти. Улыбнись. Посмотри спокойно, -
Никаких отражений. Пульсация боли...

2
Солнышко в окно. Улыбайся скукоженный сон.
Хватит душу рвать - не зашьешь по-новому.
Улетают годы-миги, быть поломанным -
Не мечтай. И спрячь тщедушный поклон.
Встань на ноги. Зажми боль зубами.
Она все же трусиха, - отпустит растерянно.
Никогда не мечтай быть тепличным растением. -
Создавай себя заново своими руками.
Этот сложный этап скоро закончится.
Растревожится сердце от новых весен.
Ты у солнца возьми пару грозовых весел,
А как нужно - их ветер заточит сам, и...
В добрый путь!..


УПАВШЕЕ КРУЖЕВО

В хранилище памяти на верхнюю полку,
Но не доставать до жизненных сумерек.
Смотрю на борьбу тяжёлых пороков,
Что вьются у ног, не дошедших до бога,
Живучи как боль, и ею пробурены...

В таинственном замке заплачут свирели,
В огне полыхают терзания сердца,
Надежды, когда-то открывшие дверцы
Теперь позабытые, сжались под прессом
Реальности, что воссоздали метели...

Играем... цветное упавшее кружево
Увидеть, но залиты мира полотна,
Здесь на человека ведётся охота,
Спешащего вытянуть синь из болота,
Немыслимо трудно, но важно и нужно...

Утонем, под толщей земного пространства,
Не все возродимся как феникс из пепла,
На струнах отживших оборванных нервов
Лишь ветер споёт равнодушно и смело
Последнюю песнь о прощальных парадах...


НЕ ЛИРИЧНОЕ

Поэт сказал, что Лира не умрёт,
Что будет ей достаточно и хлебной корки.
Так и Поэт пусть за гроши поёт,
И пусть живёт он в неприметной норке.

Хула иль Слава - всё это потом,
Когда его в живых уже не будет.
Лишь Лира будет плакать об одном,
О чём и не посмеют вспомнить люди...



РУБАХА МОЯ ПУЗЫРИТСЯ ОТ ВЕТРА...


Рубаха моя пузырится от ветра,
На камне играют солёные брызги.
Судёнышко чахлое бросает мне метры
Волну рассекая: На выстрел! На выстрел!

Русалки смеются в ветвях закрываясь,
Их волны качают, их ветер голубит.
И нити зелёные в косы вплетают,-
Их завтра суровое сердце забудет.

Ночь воду студёную нежно целует,
Вдали силуэты ушедших рассветов,
Серебряный посох узоры рисует
В судёнышке чахлом простого поэта.

Эльбрус подарил мне белые нити.
На них я впоймаю морского Дракона.
Зелёную воду янтарные блики
Вспенят..
         вот уже показалась Корона!..


ДОЖДЬ ИДЕТ...

Дождь идёт по пыльной мостовой,
Весело смеётся, но напрасно,
Этот смех мне кажется неясным,
Непонятным, странным,
Надо мной
Проплывает ночь в гирляндах
                звёзд,
Свет луны коснётся тёмных окон,
Всколыхнётся чей-то светлый
                локон,
В воздухе витает запах роз...
Без тебя, который год живу,
Кажется, я научился ладить
                с грустью,
Так легко меня она не пустит
В странствие к пустому миражу.
Тихо. Ночь. Лишь тёплый летний
                дождь
Путаясь в листве прохлады ищет,
Я сегодня словно третий лишний
Знаю, что ко мне ты не придёшь.
Без тебя я встречу новый день,
Без тебя я этот день закончу,
Неожиданно посреди ночи
Я увижу ясно твою тень.


СНЕГ...

Тишина и покой...
Только падает снег
Бьётся в рамы светящихся окон.
Тусклый свет фонаря
Отражает печаль
И торжественность
Линии тонкой.
Я не сплю в эту ночь.
Зимний холод не в счёт, -
Он уйдёт с наступлением утра.
Только холод в душе
Не даёт свой отчёт,
Он прозрачен как твердь
                перламутра.
Я беру этот лёгкий как пух
Белый снег
И смотрю на искристый комочек.
Он сжимается, плачет,
Ему нужен свет
В лабиринте таинственной ночи.
Я брожу в тишине.
До тебя далеко,
Но я чувствую важность полёта, -
Я к тебе прилечу
Торопливо, легко,
Словно снег в этой линии тонкой.
Яркий свет твоих глаз
Мне подарит любовь
И расскажет про горечь разлуки,
Ты устало склонишься
Ко мне на плечо
И согреешь дыханием руки...
             02.01.1997г.


ПОДМОСКОВЬЕ

Я вспоминаю вновь Солнечногорск,
С тех пор минуло уж четыре года.
На белый лист пролился жёлтый воск
стихов об осени,
            где царствует Свобода.
Я вспоминаю Дом Художника, где мы
бродили по загадочным аллеям, -
в высоких травах чудные цветы
нам улыбались, кланяясь, немея.
Я вспоминаю площадной фонтан
и смех детей-счастливый,
                безмятежный,
Монетку бросив, сын мой загадал
приехать вновь, чтобы увидеть Сенеж.
Над городом кружился листопад,
Садилось солнце, пробиваясь в тучах.
Нам по-секрету Сенеж рассказал,
Что этот уголок земли на свете
                самый лучший.

               2011г.

МЫ СКОРО ВСТРЕТИМСЯ С ТОБОЙ

Мы скоро встретимся с тобой,
А сердце бьётся так тревожно
И кажется, что невозможно
Мне посмотреть на берег твой.

В моих глазах сверкнёт испуг,
Когда ты скажешь с удивленьем:
"Оставь нелепые стремленья! -
Ведь для меня ты просто друг".

И вот апрельская зима
Мои ресницы запорошит,
Напомнит о недавнем прошлом,
А в нём так воют холода.

Винить тебя я не могу,
Винить тебя мне просто не в чем.
Я только в сердце сберегу
Свою любовь. И будет легче

Идти по долгому пути,
В котором образ твой, как воздух,
Мне нужен будет впереди.
И ясным днём, и ночью звёздной.

Я должен всё предусмотреть
И подготовиться к... несчастью,
Когда ты просто скажешь:
                "Здрасте!"
И будешь в сторону смотреть.

А может в городе твоём
Один останусь, как и прежде,
И все напрасные надежды
Я в сердце схороню своём.

И это будет не провал,
А только перемена жизни,
В ней так же кружат снег и листья, -
Я раньше их не замечал.

И всё же верить не хочу,
Что может всё так получиться
Нам нужно только научиться
Зажечь от искорки свечу.

И этот яркий огонёк
Согреет нас и успокоит.
Как быстро мчится жизни поезд,
А мы лишь смотрим на него.

            18.04.1997г.


СЛУЧАЙНОЕ

Раскрой ладошку и отпусти снежинку
странствовать по свету.
Навстречу ливням - взглядам,
сумрачным иль светлым.
Случайности поступка
вдруг улыбнутся пасмурные лица.
И время сбавит ход, и юность повторится...

Заметив синий блеск
счастливых глаз - колодцев
Сквозь ветошь облаков
вдруг выглянет диск солнца,
И все ненастное уйдет
за горизонт вчерашних снов,
Прикосновение душ на краешке миров...


ТВОЁ ЛИЦО ПЕЧАЛЬНО...

Твоё лицо печально,
опущены глаза.
И по щеке украдкой
скатилася слеза.
И голову склонив,
Как песню о себе,
Поведала свой сон.
Который снился мне.

        март 1992г.

ЗАВТРА

Завтра будет дождь,
А сегодня рад,
Что в последний раз
Гуляю по сухому.
Радость сменит грусть,
Сменит, -
Ну и пусть,
Блеск прекрасных глаз
Ты отдашь другому.

Завтра будет день,
Расцветёт сирень,
Из цветных зеркал
Будут падать слёзы...
День сменяет ночь
Прогоню я прочь
Мысли о тебе -
Запах поздней розы.

      1991г.


Ирония


ИДИЛЛИЯ

Ну, что ты мне показываешь зубки, -
И что ты всё твердишь про совместимость?
Ты, посмотри, вот у соседки Людки
Муж выпивает, да,
       но он - сама невинность!
Приносит целиком всегда зарплату, -
Четыре с половиной каждый месяц!
На что он пьёт?
Он никогда не скажет, -
Его вопрос нескромный этот бесит.
И кто нальёт - он никогда не знает,
Он как пичужка радуется лету,
С утра, как Людка его вновь облает -
Становится мыслителем-поэтом.
А ты гундишь про пылесос и катаклизмы,
Про холодильник, море и загары,
Не нервничай, и лучше сделай клизму,
Ну, и прими бальзам или отвару.
Подумаешь - не едем никуда мы,
А ехать-то куда? Кругом одно и тоже:
Одни тузы и козырные дамы,
Не лица, а одни сплошные рожи.
Ведь кроме тряпок и еды на свете
другие ценности всегда имеют место,
Подробно я на твой вопрос тебе ответил?
Тогда протри на лодже наше кресло.
Ах, лоджи нет...какая ты, ей Богу!
Когда-нибудь да будет непременно,
Ну ладно, собирайся уж в дорогу,-
Проводишь до завода,
                моя смена.



   СПОРТ

Играл он в тенис с красоткою одной.
Она то так, то этак, боком наклонится.
Посмотрит весело зашторив чуть ресницы,
И понял он, что тенис только снится.
А он хотел заняться лишь борьбой...

Но весовые ранги слишком велики,
И он заметно этим был расстроен.
Она с годами располнела втрое
Он высох незаметно в непокое,
И ни борьба, ни тенис не влекли...



Людмила КУЗЬМИНА
(п. Вербилки, Талдомского г. о., Московской обл.).

 * * *
Денису и Игорю Фадеевым посвящается.

Явился всем исчезновенья опыт,
Мольба отца услышана была.
И Вседержительный Совет был тронут
Явился душам шанс
                Для продолжения добра.
ТАМ юные становятся мудры,
А старые прощаются с грехами,
Ведь на Земле сознанье скрыто до поры,
О стену «перегибов» бьёт дыханье.
Душе не велено лениться ТАМ и ТУТ,
А ищущие совершенство, пусть найдут
                ТУ ЛИНИЮ,
Что на Земле пройти не смели,
Душой и оком не прозрели
В обличье человеческом,
В тенетах страстных пут!

03.05.2012г.

 * * *
Заря снимает покрывало
С уставшей ночи на земле,
Чтоб юный день с улыбкой алой
Трубил осанну той поре.

Нежны, прозрачны акварели
Под кистью утренней зари,
Звенит морозом воздух спелый,
Поют свирелью снегири!
22.03.2013 г.

 * * *

О, солнечная хота!
В томленье жара трель.
Ты в вечные заботы
Заводишь карусель.

Вращение земное, восходы, долгота
И каждый день с тобою прощается закат.
Уходит полыханье от спящих алых роз
И свежее дыханье вселяет запах рос.

Метаморфозной былью
                Жизнь трепетна тобой.
О, Солнце, о, Светило,
О, ВЕЧНЫЙ ТАНЕЦ ТВОЙ!!!
15.04.2017г.
* * *
                Юному дубчику

Изяществом новорожденья
Кадит дубовая «листва»,
Зелёно-красным опереньем
Бросает росчерк на права.

Какая крошечная нежность,
Какая хрупкость воли той,
И узнаваемая верность
Знакомой формы листовой.

Их малышовых стаек лепет
Такою радостью дарит!
В благоуханьях птичий щебет
Весны рисует дивный лик!
20.05.2020г.

ОДА СТРОЧКУ

Гурманам гриб на склоне мая
Сумел напомнить о себе.
Он, дислокацией играя,
Воспрял в болотной кутерьме.

Его обитель – сам валежник,
В сырой чащобе дом родной.
Уютно, влажно, безмятежно
Строчку сидеть в среде такой.

Хорош морщинистой фактурой,
Красавец важный, вот те да!!!
Хоть и с расплывчатой фигурой,
Но вкусом радует всегда.

Его «особа» для полемик
Явилась важною строкой.
Скрестились пики стрёмных реплик,
Для прочих выбор не простой.

А он роскошеством играет,
Гурманам обещая пир,
Лишь наслажденья обещает
Поклонникам строчковых лир!
21.05.2020г.

ТАЛАНТАМ ПОНЕВОЛЕ

Таланты бездной угрожают,
Открыта карантина дверь.
С подножия, стремглав, сигают,
Им есть куда пойти теперь.

Какие темы на просторах
Гудят, хрипят вне политеса.
Проводники сорвали шоры,
Палитру обозначив интересов.

Каких же «перлов» понабрались
В конюшных стойлах бытовухи!
Теперь они сбирают «лайки»
С манифестации непрухи.

А всё же жизнь не так плоха уж,
Блистая копьями сатиры,
И худосочьями «бывалых»
Запас словарный ищет дыры.

Куда уж дыры в том запасе?
Нет речи, торжествует сленг,
А «мировой культуры грассы»
Стяжают свой ангажемент.

А мы смеёмся! Что нам боле?
В работу бы! Да побыстрей
Скакать в житейские просторы
Под бойкий клич поводырей!
21.05.2020 г


* * *
Протяжно плачут небеса,
Изъявши влагу в испареньях,
Благоуханьем воздух вспенен –
Его очистила гроза.

Откуда пышные изъятья
В громадах тучных облаков,
Где почерпнули тех даров
В плену у ветреных объятий?

Уж ТО, конечно, ОКЕАН,
Швырявший влагу чашкой в небо,
Свою раздаривая негу,
Приветы слал из дальних стран.

И гнали ветры стадо туч,
Солями моря наполняя.
К мольбе засушливого края
Спасенье шло с небесных круч!!!
21.05.2020г.

* * *
«Пускай капризен успех,
Он выбирает из тех,
Кто может первым посмеяться над собой …»
Из поэзии
Владимира Лугового.
—
Пою о том, на что взираю,
Поверхностно точа перо.
Разгон себе предоставляю,
Тку размышлений полотно.

А в полотне, свернувши свиток,
Упрямо мысли схороню.
Они, создавши преизбыток,
Лишь усложняют жизнь мою.

Спешу расстаться, улыбнувшись,
Подарком сделав их другим.
Кому-то, может, станет лучше,
Спасёт их мой словесный дым.

Толпою, ратию словарной
Теснятся в думной голове.
Бумага им подарит право
Стать рокировкою извне.

И, может, станется когда-то?
Причудливой тасовкой слов,
Озвучкой чувств витиевато
Исполнит арию Любовь!!!
21.05.2020 г.

 3х ЦВЕТНЫМ ФИАЛКАМ ДЕКАБРЯ

Они поверили обману,
Им плюс навеял жёсткий стеб.
Фиалки под забором прямо
Являли нонсенса разбег.

Шептали солнце с тёплым ветром
Им фантазийные стихи.
Светились гла'зки многоцветно,
В декабрьский день они цвели.

Ужель такое безобидно:
Сразить морозом красоту –
Нежнейшей радости обитель,
Среди зимы весны мечту?
29.12.2019г.

* * *
Себя подарком одарила:
Себе себя явила вновь.
На этот раз не отступила,
Уткнув сарказмы прямо в бровь.

Под наблюдательное око
Свела к себе саму себя.
Сквозь смех текут ироний строки,
Хотя они – мои друзья.

Грешивши оными издавна,
Порою край не вижу я.
Несётся с опрометью фавна
Строка глумливая моя.

Слова гарцуют, смысл тасуя,
В них окунается душа,
Ах, до чего ж себя люблю я!
Ну разве я не хороша?!!!
31.12.2019 г.


  6. ПУБЛИЦИСТИКА

Татьяна ХЛЕБЯНКИНА
( Московская обл., г. Талдом),
Член Союза писателей и Союза журналистов России).


ЛЕТОПИСИ И ЛЕТОПИСЦЫ. МАЛЫЕ МУЗЕИ.

Нашла в своём архиве интересную статью Зинаиды Поздеевой и захотелось её перечитать и прокомментировать, поделиться с читателями. И хотя статья написана почти четверть века тому назад, но актуальна и сегодня...Привожу её с благодарностью к автору...

Летописи и летописцы.

Лидия Сергеевна Жукова преподает в Талдомской школе №3 физику. Если это и ее призвание, то не единственное.
 То, что сделано ею для создания школьного музея, не подлежит никакой оценке. Это бесценно, как жизнь. Именно она, жизнь старейшей школы в городе, еe история, заключенная в фотографиях, письмах и других «неконвертируемых» на вид бумажках. Ну, какова, скажем, цена военных хлебных карточек? Вопрос риторический.
 Вот фотография 1956-го года. Первый выпуск учащихся со средним образованием. 1976 год: на фотографии те же выпускники через двадцать лет. Двое из них, В. Саватеев и Л. Клычкова, напишут об этой встрече в «Заре», о том, как уходя из школы, они трижды проскандировали: «Спасибо! До свидания!».
 Немало здесь сведений о радостных встречах, праздниках, слетах, поездках. Но есть и другие документы. Альбомы о выпускниках школы — летчике А. Соколове, повторившем в 1944 году подвиг Гастелло, о партизанке-разведчице Зине Голицыной, о воинах, погибших в Афганистане…
   Фотографии совсем еще юных Сережи и Димы Симачевых, закончивших школу перед самой войной. 25 марта 1945 года Сережа напишет матери, Анне Осиповне, к тому времени потерявшей на войне и мужа, и сына Диму: «Вчера видел Балтийское море. Скоро много фрицев в нем потонет. И за папу, и за Митю, в том числе». Читаю другое письмо. Он и в школе писал стихи, и здесь пишет:
Тот год был сроком испытаний.
 Я научился воевать.
 Узнал, что значит быть солдатом
 И как свободу защищать.
 Сережа погиб незадолго до Победы.
 Маленькие, хрупкие от времени, пожелтевшие листочки... Берусь за один документ, за второй, за третий и удивляюсь этому богатству. Сколько же надо было вложить времени, труда, сил, чтобы скопить его!
 И с самого начала душой этого дела была Лидия Сергеевна. Она вспоминает своего отца: «Пришел он с фронта с осколком в голове. От него и умер». Остались от ефрейтора Ивана Сергеевича Федосеева медали, котелок, фляжка, плащ-палатка. Все это его дочь потом принесла в школу. Наверное, из желания сохранить память об отце и началась ее подвижническая работа. Ее помощники, учителя и ребята, создавали Музей боевой славы, Музей истории школы. Ребята же и приходили сюда, оставляли записи в «Книге отзывов». Читаю записи за семьдесят второй год. «Раньше я не знал, что в нашей школе был госпиталь. Теперь знаю больше о войне, впервые увидел хлебную карточку». Или: «Интересно было увидеть настоящую плащ-палатку». Таких отзывов более пятисот.
 Радоваться бы надо сделанному в жизни, а Лидия Сергеевна говорит: «Зачем я только все это коплю? Уйду, все это выбросят на помойку. Хватит ли моей жизни, чтобы все это сохранить, не знаю». И как не впасть в отчаяние? Все эти документы лежат рядом с приборами по физике в лаборантской преподавателя. Музея нет. Для него нет места в школе. Нет места для своих музеев и в первой, и во второй городских школах.
 К счастью, как и во всем, здесь есть исключения. Средства районной информации уже рассказывали о празднике, посвященном десятилетию Музея боевой славы в средней школе поселка Северный. Не открою Америку, если скажу, что в каждом деле нужна Личность, которой дорого это дело. Лидия Ивановна Пешкова, недавно ушла из жизни, но во всех выступлениях звучали слова благодарности ей, создавшей этот музей, И, по-существу, юбилей музея стал днем ее памяти.
 Праздник закончился, а ее единомышленники, помощники, коллеги и ученики еще долго не расходились и все говорили и говорили о ней. Говорили с улыбкой и со слезами. А. Графова была членом штаба первого в Северной школе поискового отряда «Звезда». Она говорит о Лидии Ивановне: «без нее не было бы ничего. Она знала всех ветеранов в поселке. Мне кажется, что она здесь». Прошедшая школу поисковой и музейной работы, сама уже учительница, Алла Владимировна Графова намерена в Лицее искусств, где она работает, начать создание Музея истории этого славного учебного заведения.
 Думаю, не всякое дело надо начинать с торжества, как в Северном, но здесь намерение нового руководителя Музея Т. Мамедовой было оправдано: она хотела обратить внимание общественности на сам факт существования школьных музеев, на значимость этого факта. И это ей удалось.
 В лице директора школы Н. Оборина Татьяна Константиновна приобрела союзника. Он нашел возможным выделить в школе ставку освобожденного, оплачиваемого руководителя музея. А на празднике Николай Викторович заверил всех: «Все будет сохранено. Ни один документ не пропадет.
 За пределами здравого смысла лежит предположение, что учитель, ведущий уроки, может по всем правилам оформить и школьный музей. Только такой педагог, как Лидия Сергеевна Жукова, знает, где, что и к чему. Но даже и она иногда не помнит, кто дал фотографию, с чьих слов, кем и когда записаны воспоминания. Тогда же достаточно было маленькой приписки с указанием этих данных, просто необходимых для грамотного ведения музейного дела.
 Ни «тогда», ни сейчас у Лидии Сергеевны нет времени на научную работу с каждым экспонатом, без чего любой музей превращается в склад безымянных бумаг и предметов.
 В школах нашего города усилиями не одного поколения учеников и учителей накоплен уникальный материал о трудовых и боевых подвигах наших земляков.
 Для того, чтобы привести его в надлежащий вид, нужны средства. Необходимы освобожденные, оплачиваемые руководители музеев, необходимо и многое другое: стенды, альбомы, бумага и т. д. Думаю, ни одна школа не откажется от помощи отдельных лиц, организаций, способных стать их спонсорами. Впереди — пятидесятилетие Победы.
 Бережно хранят память о своей истории в районной библиотеке. В прошлом году она отметила свое семидесятипятилетие. Более сорока лет ее директором была Н. Собцова. В 1977 году студентка МГУ Г. Чернова писала о ней: «Тридцать пять лет своей жизни Нина Семеновна отдала любимой работе. По статистике, эту женщину знает каждый второй житель города и каждый пятый — района». Именно она и стала той личностью, которая побудила коллектив к созданию своей истории. Факты истории районной библиотеки, судьбы ее работников отражены в заведенных тогда же альбомах «Дела и люди».
 Общественные музеи. Их в городе не много. Нет таких музеев на наших предприятиях. Это то же самое, что и семья без своего альбома, без знания своих корней. «Никогда никакого музея у нас не было, — сказала мне председатель профкома обувной фабрики А. Понедельникова, — У нас будущего нет, а вы о прошлом»
 В недобрый час я обратилась и к председателю профсоюзного комитета фабрики «Юность» В. Скунцевой.
 «Когда фабрика разваливается, никого не интересует история», — сказала она. Афористично изъясняются наши председатели профкомов! Но, можно сказать, и немного клевещут на себя. На фабрике «Юность» есть большие стенды, прослеживающие историю фабричных зданий, начиная с 1926 года, когда группа кустарных портных объединилась в артель. Есть здесь и живая связь с ветеранами. Есть люди, работающие на фабрике по тридцать, сорок лет. Они многое помнят, И через пятьдесят, и через сто лет все это будет интересно.
 На одном из предприятий мне сказали, что они слишком молоды для музея. Но ведь вчерашний день — это уже история. И то, что жило в памяти вчера, сегодня может быть навсегда утрачено. Примеров таких теперь более, чем достаточно. И в школе на Северном прекрасно сохранялся и приумножался Музей боевой славы, ибо там была Лидия Ивановна, но исчезли многие документы из истории своей школы, краеведения.
 В 1992 году был закрыт Дом пионеров. Не одним поколением учащихся не только города, но и района создавался здесь Музей, который был официально зарегистрирован в списке школьных краеведческих музеев России. В этом главная заслуга Т. А. Ковшовой. Но после закрытия Дома пионеров музею не нашли места. Во время ремонта там, не убрав ни одного экспоната, устроили раздевалку. Пришли чужие люди. Исчезли медали, ордена, орденские книжки, фотографии. В этом виноват, видимо, отдел народного образования. Все оставшееся передано в Центр туризма, руководитель которого О. Кучумова говорит, что музей будет восстановлен, если Центру предоставят помещение.
 Руководители общественных музеев — люди без специальных знаний. Скажем, такая процедура, как передача музейных экспонатов от одного работника к другому, может вообще отсутствовать. С соблюдением всех формальностей будет передан магнитофон — у него есть цена. А вот уникальные первоисточники — фотографии, воспоминания, документы — цены не имеют. Они не учтены. И рано или поздно теряются.
 Кто научит руководителей общественных музеев профессиональному отношению к делу? Районному музею, как я поняла, не до общественных музеев. А когда-то здесь был специальный работник для связи с ними. Понятно, что возможности краеведческого музея в этом смысле очень ограничены. Общественные музеи административно краеведческому музею не подчиняются. Следовательно, все методические рекомендации краеведческого для них необязательны.
 ...Недавно по московской программе был начат цикл радиопередач о малых музеях Москвы. Начали цикл с рассказа о музее Московского метрополитена. Приглашали посетить его и дали адрес: станция метро «Спортивная». Интересно! Но еще интереснее жителям Талдома было бы зайти в наши малые музеи.
 По сведениям, взятым из нашего Краеведческого музея, сто лет назад, в 1894 г., в Талдоме была открыта первая аптека, аптека Пашкевича. А в 1895 году — первая лечебница на шесть коек. Следовательно, грядут одно за другим столетия этих богоугодных заведений. Быть может, к этому времени талдомчане смогут познакомиться с их музеями, устроители которых могли бы донести до посетителей дух подвижничества и интеллигентности многих поколений фармацевтов и врачей нашего города?
 А память людскую не зря все-таки называют благодарной...
3. ПОЗДЕЕВА.  г. Талдом."
Автор присоединяется к проблемам, поднятым на страницах газеты "Заря" и как её внеш.корр, и как музейный работник со стажем 33 года. С некоторыми из фактов и мне приходилось сталкиваться в процессе своей трудовой деятельности... Слава Богу, удалось участвовать дважды в открытии музея в родной школе в новом здании сначала на втором этаже у лестницы, затем в более просторном помещении вместе с Л.С.Жуковой и другими, о чём сохранились фото и самые тёплые воспоминания...
А о создании малых музеев пока больше мечтаем, хотя благодаря Автодору и  его недавнему руководителю Михаилу Машнину довелось внести свой вклад в реэкспозицию этого музея лет десятьть тому назад...Есть мечта снять об этом музее ролик, как и о других общественных музеях, тем самым пробудив к ним интерес и дать новый импульс к их развитию. История продолжается!!


СВЕТ НЕИЗЪЯСНИМЫЙ. К ЮБИЛЕЮ С. И. СУББОТИНА

Трудно сейчас  точно вспомнить, где я познакомилась с Сергеем Ивановичем Субботиным – на Есенинских чтениях или в ИМЛИ РАН, а, может быть, на одном из клычковских вечеров в Талдоме…. Но его обаяние, обширные знания творчества новокрестьянских поэтов и готовность придти на помощь в их изучении всегда поражали и вдохновляли  многих…  Конечно, мне была ближе тема жизни и творчества С.А.Клычкова, но С.И.Субботин заражал всех своей любовью и к творчеству Сергея Есенина, и в то время мало мне ведомого Николая Клюева. Благодаря ему я совершила увлекательную поездку на Клюевские чтения осенью 1992 года, а в газетах «Заря» и «Зеркало» появились мои публикации об этом и даже стихи «Вытегорская водица…», которые, благодаря всё тому же Субботину, позже вошли в сборник «Венок Клюеву»…
Где мы только ни встречались и ни бывали с Сергеем Ивановичем! В Коштугах и Талдоме, на родине Сергея Клычкова в Дубровках, в Москве и Питере, Рязани и Константинове, в Липецке и Харькове, Орле, в Политехническом музее и ЦДЛ, в центре Славянской письменности и культуры, в Литературном институте им. А.М.Горького, в библиотеке-читальне им. И.С.Тургенева, Государственном литературном музее в Москве  и, конечно, в  ИМЛИ РАН… В моём личном архиве и в фондах музея г.Талдома бережно хранятся письма от С.И.Субботина, его автографы, подаренные им книги, в том числе Полное собрание сочинений С.А.Есенина и его Летопись, книги произведений Павла Васильева… Везде - немалая частица трудов Сергея Ивановича! Но, конечно, чаще всего я обращаюсь к составленному при участии Субботина 2-х томнику Сергея Клычкова (М., Эллис Лак, 2000)и вышедшему в издательстве «Советская Россия» в серии «Поэтическая Россия» сборнику «Стихотворения» Сергея Клычкова (М., 1991) со вступительной статьёй Субботина «Свет неизъяснимый» почти на 20 страницах. В ней дан развёрнутый портрет и поэта, и его эпохи… Приведу начало: «Среди потерь последних шестидесяти-семидесяти лет, уже невосполнимых для культуры нескольких поколений русских людей,- творчество Сергея Клычкова. Совокупными усилиями врагов русского крестьянства в 20-30-е годы нашего века было сделано все, чтобы это имя, как и имена С.Есенина, Н.Клюева и других сопесенников «крестьянской купницы», вычеркнуть из литературы,- к концу тридцатых годов даже «их запах выдрали из книг» (Н.Панченко). Судя по многочисленным материалам нашей теперешней печати, возвращение в общественное сознание имен и произведений, насильственно преданных забвению, идет полным ходом… Ныне почти все стихи, написанные Клычковым в 1909-1937 годах, собраны в книгу, которая лежит перед тобой, читатель. Какой удивительно нежный, чистый и одновременно таинственный и несказанный свет исходит от неё!.. Даже её последние, самые драматические страницы пронизаны этим светом. Тайна его – тайна творческой личности большого поэта: она всегда останется тайной, сколько бы ни стремились мы постичь её…  В автобиографии начала 30-х годов… поэт пишет: «Написать свою биографию мне действительно трудно…  что ж: желающие могут не верить! Единственно, что я могу сделать, это – посоветовать прочесть мои романы и стихи, которые я сам считаю очень правдивыми документами, почти стоящими живых свидетелей»… А заканчивается статья так: «Слезы, горечь и страданье Смерть взяла привычной данью… Но неизъяснимый свет, пронизавший всё творчество Сергея Клычкова, дошёл к нам через десятилетия мрака и замалчивания. Дошёл, - теперь уже навсегда, - чтобы светить всем, подлинно любящим великую русскую поэзию». Интересно, что к этому сборнику С.И.Субботин, как составитель и подготовитель текста, сделал также интересные примечания и даже словарь. Например, «тулпар – сказочный конь в эпосе среднеазиатских народов».
Горячее участие Сергей Иванович принимал в подготовке Клычковских вечеров,  чтений, конференций, в выпусках по их итогам сборников, печатался в  талдомской газете «Заря» - и в приложении к ней - «Клычковском вестнике». Так, 12 июля 1986 года вышла литературная страница  ко дню рождения С.А.Клычкова, где было опубликовано выступление С.И.Субботина на январском  вечере, посвящённом выходу в свет книг С.А.Клычкова: «Место Клычкова в русской поэзии ХХ века свое, особое, незаемное. Его творчество было признано при жизни… Январь 1911 года. Выходит в свет первая книга Сергея Клычкова «Песни» и тут же, через два дня, Сергей Городецкий пишет об этом сборнике восторженную рецензию в одну из московских газет: «Юный запевальщик, не литератор, не книгогрыз, а просто птица певчая – Сергей Клычков. Родился с песнею в груди, повёл глазами – и запел». Другой русский поэт Николай Клюев так отозвался о стихах, вошедших в сборник Клычкова «Потаённый сад». «У Клычкова – написал он в одном из писем, - хрустальные песни». Очень большой резонанс вызвала проза Клычкова. Как только Максим Горький получил книгу «Сахарный немец» с дарственной надписью Сергея Клычкова, он написал ему письмо… «Прочитал «Сахарного немца» с великим интересом, - пишет Алексей Максимович Клычкову. – Большая затея, и начали вы её удачно. Всюду-всюду встречаешь отлично сделанные фразы, меткие пахучие слова. Везде звонкий, веселый и целомудренно чистый великолепный русский язык». А в 1927 году в письме Ромену Роллану Горький сообщил: «Поэт Сергей Клычков написал два интереснейших романа»».
 Особенно хотелось бы отметить лекцию о жизни и творчестве С.А.Клычкова, которую С.И.Субботин прочёл в Политехническом музее Москвы 28 мая 1988 года для многочисленной аудитории с показом слайдов, сделанных фотохудожником Виктором Молчановым, и участие Сергея Ивановича в работе комиссии по литературному наследию С.А.Клычкова при Союзе писателей России…
 Встречались мы и по печальным поводам: в гостях у вдовы сына поэта Г.С.Клычкова - Н.В.Клычковой, обычно в мае, на годовщинах его памяти за поминальным столом. Провожали в последний путь дочь поэта Евгению Сергеевну Клычкову на Ваганькове…  Благодаря Сергею Ивановичу появился уникальный сайт новокрестьянских поэтов «А в сердце светит Русь», листочек с рекламой которого он подарил Дому – музею С.А.Клычкова в 2000 - м году… Там «Всё о Сергее Есенине, Сергее Клычкове, Николае Клюеве, Петре Орешине и Александре Ширяевце!»…
 В книге отзывов нашего музея несколько записей и Сергея Ивановича. Одну из них он сделал 6 октября 1993 года, когда вместе с Мишелем Никё и Людмилой Киселёвой приезжал в Дубровки на день памяти С.А.Клычкова: «После своих коллег, сказавших основное, хочется пожелать только одного – здоровья и сил всем энтузиастам творчества Сергея Клычкова, на его родной земле продолжающих его великое дело национального художника». А через одиннадцать лет, 10 июля 2004 г. он отмечает: «Юбилейная выставка к 115-летию со дня рождения С.А.Клычкова – как всегда, сделана с большой любовью. Много нового. Дай Бог музею и его сотрудникам дальнейших успехов, здоровья и сил».
Думается, не случайно Сергей Иванович был наречён Сергеем – получилось так, что  имя дали и в честь Сергея Есенина, и  в честь Сергея Клычкова, и Сергея Коненкова…  А было это 22 декабря 1942 года…
О таких людях, как Сергей Иванович Субботин, надо снимать документальные фильмы и воздавать им должное при жизни. Думаю, юбиляр достоин всех высших званий и наград в любимом им родном Отечестве, в науке и культуре. Низкий поклон Вам, дорогой Сергей Иванович, от меня, от родственников  Клычкова, от земли российской и талдомской! Многая благая лета!!!


7. ПАМЯТЬ

6 сентября 2025 года.
20 лет назад не стало Александра Васильевича Панкратова, создателя литературно-художественного и публицистического журнала инвалидов
"Белые снегири".


Александр ПАНКРАТОВ

***
Отразившись в стекле окошка,
Солнце тихо упало в лес.
Крались сумерки серой кошкой,
День крепился,
Но вдруг исчез...
А потом облака прилетели,
Привнеся в тихий лес
Темноты.
Всполошилися сосны и ели,
К ним
В испуге
Прижались кусты.
Зашумели осины, берёзы,
Взгляд бросая во мглистую ввысь...
И из тучки
Дождинками слезы
Тихо
На землю пролились...


ПЛАЧУТ ЖУРАВЛИ

Мне все казалось в жизни просто:
Земля — без края,
              солнце — вечно.
И только став однажды взрослым,
Я понял —
                все не бесконечно.
Суров наш мир.
               Но кем-то он устроен?
И я хочу, чтоб все понять смогли,
Что шар земной
              не так уж и огромен.
Он —
             просто в космосе кусок земли.
Но он наш дом,
             он — наш кормилец,
Он — наша кровь и кислород.
А мы лишь попросту убийцы
Его, себя...
             Мы — грешный сброд...
И кто со мной не может согласиться,
Что мы перед Землею все в долгу?
Жизнь — это миг,
             с Землею расплатиться
Вам не суметь.
Я тоже не смогу...
О, люди!
             Даже в крике журавлином
Тревогу слышу я
            о будущем Земли.
И, в душу мне
           своим вонзаясь клином,
Тоскливо
                плачут
                в небе журавли.


ВЕРБИЛКОВСКИЙ ВАЛЬС

В рабочем посёлке однажды весной,
Словно новой поэмы начало,
Предвечерней порой по-над речкой Дубной
Задушевная песнь прозвучала.
Слова и мотив растревожили нас,
Прозвучали негромко и нежно.
И от них зародился Вербилковский вальс
На просторах мечты безудержной.

ПРИПЕВ:
Фарфористы умеют работать, дружить.
Ты, подружка, танцуй, не стесняйся.
Так и будем с тобой мы сегодня кружить
В новом ритме рождённого вальса.

Мы кружимся в вальсе, восторгов полны.
Наша дружба — в работе опора.
И слышится шёпот дубе'нской волны
И звенящая песня фарфора.
Заботы и радость мы делим с тобой,
Эх, Вербилки, сторонка родная!
И летят наши песни в простор голубой,
Теплотою сердца' наполняя.

ПРИПЕВ:
Фарфористы умеют работать, любить.
Ты, подружка, танцуй, не печалься.
Так и будем, и будем с тобой мы кружить
В нашем ритме надёжного вальса.

Девчата и парни у нас хороши.
Наша юность — заводу опора.
И поём, и работаем мы от души,
Создаём красоту из фарфора.
И этим мы вправе гордиться вполне,
Что куда ни выписывай визы —
Повстречаешь в любой чужедальней стране
Знаменитые наши сервизы.

ПРИПЕВ:
Фарфористы умеют работать и жить.
Ты, подружка, танцуй, не прощайся.
Так и будем, и будем, и будем кружить
В чётком ритме чудесного вальса.


***
Как обычно, приходит рассвет,
И испуганно ночь уползает.
Ничего постоянного нет —
Все рождается и умирает.
Не вчера ли в разгаре зимы,
Как от дикой звериной стаи.
От мороза бежали мы
Кто в автобусы, кто в трамваи...
И исчезли узоры окна.
Моё сердце на улицу рвется.
Там сейчас — голубая весна
И журчит, и поёт, и смеётся...

***
Моя юность была так падка
На романтику жизни новой,
Что мужала она в палатках,
На сибирской земле суровой.
Нет мечтаний мне более близких
Средь больших и обычных дел.
Снова б в зеркало вод сибирских
С замираньем души глядел.

Ангара —
                красота Сибири.
(Моя память, как нож, остра).
Сам не раз я,
                как в сказочном мире,
У таёжного спал костра.
Просыпаясь в своей квартире,
Уношусь я мечтой по утрам
Вновь в бескрайний простор Сибири,
Вновь к таёжным лечу кострам.


СЛЫШУ СЕРДЦЕМ

Слышу сердцем,
                звучащий песнею,
Нашей новой эпохи ритм
И ворочу груды словесные
В отыскании нужных рифм.
Щебет птиц и цветение лотоса,
И могучий страны размах
В освоенье просторов космоса
Я хочу совмещать в стихах.


ДОРОГА

Примчалась к нам
                издалека
Холодная погода.
И низко ходят облака
Под чашей небосвода.
То снег пойдёт,
То брызнет дождь
На стылый лоб перрона.
То вдруг бросает ветер
                в дрожь
Нагие ветви кленов.
Но что мне стынь?
Тому и быть,
Чего душа захочет.
Зовёт меня дороги нить
Во мрак полярной ночи.
Прощаюсь я с тобой,
                Москва,
Почти без сожаленья.
И рельс стальная тетива
Дрожит от напряженья.