Неон

Мои дни истлевают, как шелк, пропитанный абсентом. Неон — та ядовитая орхидея, что прорастает сквозь асфальтовую плоть города, стекает по тротуарам фосфоресцирующей меланхолией. Он вливается в черные, как старая кровь, прожилки переулков, и я наблюдаю, как эта розовая, неестественная жизнь рябит в грязных лужах — разбитых зеркалах, где дождь размыл мое отражение.

Эти лужи — осколки меня, разбросанные капризом фортуны. Я совершаю ежевечерний ритуал: притворяюсь, что собираю их воедино, склеиваю хрупким золотом самообмана. Но я знаю — целого уже не будет, лишь мозаика из трещин, сквозь которую утекает то, что когда-то звалось душою.

Мои очки — не оптический прибор, а последний бастион, акварельная вуаль между мной и миром. Они запотевают при каждом моем выдохе, этом слабом свидетельстве того, что я еще жив. Они скрывают мои глаза — эти слишком откровенные озера тоски, они прячут правду, которую я сам уже не в силах вынести. Быть может, в этом и есть их истинное назначение — не позволять миру разглядеть свое же уродливое отражение во мне.

Здесь, под мертвенный гул электрических вывесок, поющих оды сиюминутным наслаждениям, под стоны умирающих грез, я — не более чем пробел. Тире. Легкая пауза в нескончаемом, утомительном предложении чужой истории. Город-спрут равнодушно взирает своими тысячью золотых глаз; ему нет дела, утону ли я в его сиреневых, ядовито-зеленых, алых красках, растворюсь ли в этом адском сиропе.

И, ощущая на губах привкус этой всепоглощающей апатии, я понимаю, что и мне… и мне тоже.