ШуршУровая поэма

1.
Какие тени длинные,
Бамбуковые мебели
Волна всхрапнёт
на мели лишь,
крадётся: шур-шур-шур.
И солнце мандаринкою
прозрачной, карамелевой
мне бумсим на макушечку...
...и я стихи пишу.
Баланга - это здорово.
Баланга регги шаркова.
Все островные  поводы
причинны для мужчин.
И кто-то улыбается
и разговоры пробует.
Но я ведь не подарок вам
я-стихокарантин.
Мешаю кофе палочкой
простою деревянною,
как будто эскимо уже доела
и теперь,
в простоях не участвуя,
полна надежд и счастия,
сижу стихи корякаю,
заправский менестрель.
Блокнотик ципоримовый лежит спокойно рядышком,
и если вижу птицу я,
её туда вношу.
И ставлю дату с временем
и номер ей порядковый.
Официант любимый мой
с подносом: шур-шур-шур.
В бейсболке, в белой маечке, в кроссовках
и с лодыжками, почти как у Адониса,
мой пляжный Эрмитаж...
И деньги сами просятся на чаевые длинные...
Такому вот красавчику не хочешь  -  а отдашь.
Рисую чёрным шариком,
а птицы в небе ёрзают,
и к кофе едет выпечка.
На блюдце - вилка, нож.
И это наслаждение, ну кто, скажите, выдержит:
что он такой чиловый вот
тот мир, где ты живёшь.
О, этот пляжный кофе мой!
Ты где, приятель, выдуман?
Какие руки тонкие тебя взрастили чтоб,
не сказка и не вымысел,
а так баристо вынесен...
...и всякий наслаждается,
не только эфиоп.
Чтоб женщине с претензией, с хорошим воспитанием,
но с буйною фантазией и пламенным умом -
не жидкий чай жасминовой,
а прям напитокб плазменный,
опасный и харасментный,
и сладостный притом.
Да, это чилибасово, да, это реггишарково,
и лепту, ну посильную, я радостно вношу.
Чем больше дашь,
прибудет те.
И правильно, не жалко мне.
И я башляю весело,
деньгами: шур-шур-шур.
А мир привычно вертится ракетно-беспилот-НОВЫЙ.
Пустынями, болотами в нём всякий тварь спешит.
С небесной канцелярией, в обход всех санкюлотов тех,
стихами и молитвами общаюсь для души.

2.
Какие тени длинные.
Какое солнце сытное.
Сквозь веточное сито вниз
сочится из вершин.
Дождями разумытая,
лилейно разневестившись
цветёт, цветёт арабика
ты глубже ей дыши.
Белёсой стаей бабочек
цветы спустились к веточкам.
Так неразумно нежные
и жизни им три дня.
Природа ведь прижимиста, букетная- конфетная...
И вот она спешит уже
цветок на плод менять.
И вечность полосатую на флаге Эфиопии
качают ветки длинные - шур-шур среди  тропин.
Они берут осадою
( ведь кофе - не калина вам, российская былинная),  а  чистый атропин.
Где раньше лев разгуливал
с имперскою амбицией
и где орёл
пролётывал,
верховствуя тогда,
лучами шур-шур-шУруя
высотную позицию,
горит на теле флаговом,
рисована пошагово,
златая, но прозрачная
советская звезда.
Краснеют бусы нитями,
их солнце пересытило,
их воды переполнили,
их глянец, что журнал.
Обложка эфиопская,
зарплата просто попская,
но кофе разожжёт она
в божественный финал.
А эфиопки стройные - эбеново-точёные,
платки расцветок радужных -
завязочки пришей-
узоры юбок ромбами
твой глаз на мыло пробуют,
и кофе зреет дробное
для веских барышей.
Турач в траве шуршУрится,
красивая, но курица,
с прогулкой обмишурится
фазаний выгнув бок.
За всем присмотр и разница.
А в небе солнце дразнится.
И всё сгубить старается
зловреднейший грибок.
А мы в кафе сидящие,
на вёрткий мир глядящие,
в компьютерах пропащие
не думаем о том,
откуда появляется,
и сливкой наполняется
и пеной обводняется
божественный глоток.
И с видом умным, знающим
названия читаем щё,
и щёки надуваем щё,
и нюхаем помол.
Обращики, пакетики,
купажи и букетики...
А  эти этикетики,
наверно, с Лимпопо.
С Зимбабве, Мозамбика ли ,
не тыкали, не выкали - черны,
глаза им выколи,
не Пушкин  a pro po.
И Бармалеи местные
шур-шур газетной прессою,
померются френч-прессами,
а в Африку - ни-ни...
Но что до них за дело мне...
За ноутбук уселася
туилями наелася
на все четыре дни.
И кофе лавой стрёмную,
в открытую и в тёмную,
нейроном оплетённою,
запАсный парашют..
Кричу привет-алоха всем
Гаваи не прохлопайте,
не снеки с колой лопайте,
а кофе и прошютт.

3.
Какие тени длинные,
стихи бросают в голову.
Откуда что берётся там -
не ведают врачи.
К тебе приходит Реквием,
а тут Сальери вертится,
ты нотный стан расчерчивай
и пламенно молчи.
Ведь человеку умному
и рта уже нельзя раскрыть,
чтоб сразу не прибавили -
"нельзя"и "графоман".
Без кофе разве жизнь теперь,
на кофе и держись, братель,
сбивай стихи в одну артель
и башли на карман.
Шуршит бумага белая,
а раньше было дерево
со птицами и звЕрями
в эдемовом саду.
И никого не слушай ты,
воспользуйся берушами.
Твой стих - твоё оружие:
дуди в свою дуду.
Стихи колоратурные,
но не клавиатурные,
поставив на котурны их,
пиши своей рукой...
...пусть буквы с завитушками,
летящие, воздушные,
соломка и подушки там,
где ступишь ты ногой.
Дымися гладь кофейная...
А ты монах с скуфейкою...
И летопись твоя
прольётся словом искренним,
разумным и невыспренным
как кофе в чашку выпростан,
на лоно бытия.