Птицелов из Бергамо и овсянки

От селенья к селенью, от храма до храма,
Посох взяв францисканский, я много бродил.
Как-то встретился мне птицелов из Бергамо,
В поле он золотистых овсянок ловил.

На кленовых шестах он растягивал сети,
И под куполом этим овес рассыпал,
А когда эти птицы – наивные дети –
Прилетали гурьбой, он шесты подрубал.

И в веселом, богатом и щедром Бергамо,
На базаре, который до ночи шумел,
Продавал он овсянок, торгуясь упрямо,
Но зато и синьор птиц для фритто имел.

Три недели трактирщик держал их во мраке,
До отвала зерном и инжиром кормил,
А потом, раздобревших, живьем в арманьяке,
Им наполнив котел, равнодушно топил.

И когда шумный гость, завсегдатай гулянок,
Чтоб добавить, с дружками в трактир заезжал,
Повар жирных, пропитанных спиртом овсянок
На жаровню в кипящее масло швырял.

И мгновенное пламя, подобное зверю,
На жаровне беснуясь к восторгу пьянчуг,
Пожирало, рыча, золотистые перья,
А пьянчуги потом – золотистых пичуг. 

… Из дорожной сумы переметной холщовой
Я последний, заветный дукат доставал
И, ничуть не жалея о том, птицелову
За овсянок, за птиц золотых отдавал.

А потом выпускал их, живых-невредимых,
И летели они то над полем, то ввысь,
То пикируя, будто и в небе родимом
Из незримых сетей на свободу рвались.

Будто в райском саду их родимые гнезда,
Да неведомо, где его листья шумят.
Засыпая, глядел я на желтые звезды,
И казалось, на ветках овсянки сидят. 

Как ребенок, счастливый, я встал на рассвете,
Съел горбушку, воды родниковой хлебнул.
… Там же, где и вчера, те же самые сети
На кленовых шестах птицелов растянул.

От селенья к селенью, от храма до храма,
Посох взяв францисканский, печально я брел,
И веселый, богатый и щедрый Бергамо,
Хоть и был по пути, стороной обошел.