Управление фигурами речи

            Василий Григорьевич Тростин слышал, что давнишний приятель его Шаталов вернулся. Но ещё не виделись. Двенадцать лет Георгий Юрьевич не появлялся в Циркуляровке, двенадцать лет, как он сам о себе повествует, грибов-ягод не собирал – из города в лес надо ехать, а ехать не на чем… двенадцать лет не видел Млечного Пути – иллюминация города настолько сильна, что звёзды небесные городскому жителю бледны до незаметности, да и времени у горожан нет на любование просторами небес Божиих – дела: дела семейные, дела коммунальные, дела служебные, дела учебные, дела судебные, и прочие неотложные дела...
            Однако, у Шаталова только одно дело было в городе – книжки церковные читать да чётки гонять, всё остальное абы как и между прочим, само собой и своим ходом. И об этом он говорит не без гордости, мол, умер я для мира сего.
 
            Тростин не искал общения с людьми и любопытством о делах человеческих не страдал. Весть о возвращении приятеля, подвижника благочестия, никак не повлияла на его настроение. Он знал, что ничего особенного с тем не произошло и произойти не могло – что может произойти с книжником, живущим по уставным правилам, больным и немощным, способным работать лишь сторожем при церковном имуществе? Разве что смерть по болезни.

            Таща на себе вёдра с камнями, Тростин вышел из лесу, прошёл полем, вступил на деревенскую асфальтированную дорогу, положенную ещё в советские времена, от асфальта которой остались лишь островки на грунте, перемешанном с известняковым щебнем. Остановился, поставил вёдра, отдохнул, дальше пошёл.

            Подходя к дому, заметил человека, шедшего в его сторону. Присмотрелся, не узнал – далековато для пенсионерского ока. Открыл калитку, вошёл во двор, закрыл калитку, высыпал камни в кучу, которая с каждым днём становилась всё выше и шире, и пошёл в дом – перевести дух, расслабить мышцы да чайку попить. Переоделся, помыл руки, наполнил водой и включил чайник. И тут слышит, электрозвонок телепунькнул.
- Интересно, кого это? – пробурчал Василий Григорьевич и пошёл открывать калитку. Он никого не ждал, жена приедет только завтра, да она и сама может открыть и войти. Значит, человек чужой, нежданный.

            Едва вышел на крыльцо, услышал:
- Молитвами святых отец наших, Господи Иисусе Христе, Боже наш помилуй нас!
            Шаталов смотрел в щель между штакетинами.
- Аминь! – отозвался Тростит, по голосу поняв, кто к нему пожаловал.
             Подошёл, открыл калитку. Шаталов стоял, как бедный родственник, застенчиво мял в руках зелёную панаму, которая ещё тогда, двенадцать лет назад, выглядела уже неприлично старой.
- Что ищешь ты в краю далёком, что кинул ты в краю родном? – вместо приветствия пропел Тростин.
- Всё то же – единомышленника…
- Надеешься найти в моём лице?
- Надеюсь.
- Напрасно – я в затворе, общения не стражду… и уж тем более, единомышленников искать желанием не горю… Ну, здравствуй, Юрич!
- Здравствуй, Григорич!
- Надолго, или так, погостить?
- Поживу сколько выдержу…

              Пожали руки, обнялись. Тростин поморщился – запах затхлой,  неухоженной старости тошнотворно ударил в нос. Подумал: неужели и от меня так же разит? Чуть отошёл в сторону и незаметно принюхался к себе. Душок конечно присутствовал, но не такой яркий. Подумал: интересно, о чём мы будем разговаривать?

- Так и будем стоять на пороге? – вдруг заметил Шаталов.
- Проходи. Чайку, кашки? Есть превосходная чечевичная каша – жена перед отъездом наготовила…
- Чайку можно, а вот с каши, и вообще от еды, меня сразу в сон клонит…
- Понимаю, старость – не радость, молодость – не жизнь…
- Ладно, показывай, что у тебя тут и как… за двенадцать-то лет небось расширился до неузнаваемости, растщеславился, разгордился… люди говорят, и в церкви тебя не видать… правильно учат святые отцы, стоит только чуть отпустить правило и начинай сначала – гордость, тщеславие, своеволие и далее по списку…

            Тростин сделал вид, что не расслышал упрёка.
- Проходи, Жора, смотри… всё то же самое, только уже не новое… как твоя панама…
- А чем тебе моя панама не нравится?
- Обновить не мешало бы… новые вещи радость человеку дают…
- Сия радость временная – о вечной радости надобно печься… к тому же, хорошо говорить про обновы, когда тебе капает…
- В смысле?
- Ну, ты же пенсию получаешь…
- Да – я подготовился к старости… А ты ещё нет? Пенсию не получаешь?
- Я младше тебя на два года. Да вот уже скоро… Я, брат, уж пятый год, как безработный…
- Звучит героически... На что же ты кормишься?
- Матушка померла, кое-какие сбережения мне оставила… я рассчитал, до пенсии должно хватить, если по две тыщи на месяц выбирать… но, признаться, я все деньги, что в руки идут, по милости Божьей, на книжки расходую…
- А питаешься-то чем? Судя по фигуре, вон и животик, и щёчки, не аскет, слава Богу…
- Слава Богу, жена что-то приносит, бывает иерей дарами делится…
- Иерей?
- Ну, да – сын жены, от первого брака, священник…

            Обошли всё хозяйство. Шаталов спрашивает:
- Суета и томление духа, брат – на что тебе столько камней?
            Тростин задумался – хотелось ответить покрепче, фигурой покрасивее, повесомее, проводя параллель, поферзястее…
- Екклезиаст сказал также: время разбрасывать камни и время собирать камни…
- Ты что ли их разбросал?
             Тростин почувствовал, что терпеть этого человека ему становится всё труднее. Решил больше не терпеть, не церемониться, не жалеть болящего.
- Не найдёшь. Нигде не найдёшь. – повернулся и пошёл в дом, кивком давая понять, что гостю надо следовать за ним.
- Чего не найду? – Шаталов недоумённо смотрел в затылок Тростина.
- Единомышленника.
- Откуда такая уверенность?
- Древняя китайская мудрость гласит: никто никого не понимает, как должно, никогда не понимал, и никогда не поймёт.
- Это что-то новенькое… И почему же?
- Каждый решает свои задачи, каждый имеет свой уклад жизни, свою судьбу, свою культуру и так далее.
- Например?
- Например, ты не единомыслия ищешь, а аудиторию, простодушные, пустые уши тебе нужны для кладки – тебе надо выводить из себя начитанный объём, он тебя давит, жжёт изнутри… интернета у тебя нет – блогосфера тебе недоступна, друзей-сотрудников ты не имеешь – трудовых коллективов сторонишься, алкоголь не употребляешь, стало быть и собутыльников не завёл, а домашние наслушались твоих наставлений-поучений по самую маковку, да и сами они – наставники будь здоров – Наташа твоя педагогический кончала, её сын – семинарию… Или я не прав?
- Допустим прав… а что же ты, в таком случае?
- Я? Ничего – время подвигов миновало: хочу есть – ем, хочу спать – сплю, хочу камни собирать – собираю…
- Тоже мне, циркуляровский Сизиф… и, кстати, ты себя со святыми старцами ровнять не смей, биологическая старость и духовное старчество – неизмеримо разные вещи…
- Это ты к чему?
- К тому, что время подвигов у него, видишь ли, миновало… а были ли они, подвиги-то?

            Тростин опять почувствовал этот запах. Подумал: отличное упражнение в терпении, хотя терпеть очень не хочется.
- Ты чай с чем будешь: с мёдом или с вареньем?
- Всё равно.
            Тростин решил повеселиться, потроллить приятеля.
- Как это всё равно – у мёда один вкус, у варенья другой…
- Главное плод покаяния Богу принести, а не то, что съесть или выпить за столом!
- Это да. А чай, какой предпочитаешь: зелёный или чёрный?
- Чёрный, от зелёного в туалет часто бегаю…

            Пьют чай. Шаталов поучает-наставляет, Тростин терпит, но на удары отвечает.
- Вот скажи мне, Сизиф… не обидишься, если я буду тебя так называть?
- Почту за честь… – Тростин иронически улыбнулся.
- Зря улыбаешься – о спасении души думать надобно, а не о том, как бы бренное тело подольше протянуть…
- Ты что-то спросить хотел?
- Извини, отвлёкся. Хотел… хочу с просить, ты писания православных святых отец наших когда последний раз в руки брал? В смысле, читал…
- Уж и не помню. Я вообще ничего не читаю – ем, пью, веселюсь… и благодарю Бога за дары сего жития…
- Жития… А грехи? Или во грехах смертных надеешься врата Царства Небесного пересечь…
- Сказано, Царство Небесное внутри вас есть… Прости, Георгий, понимаю, что ответ мой, каким бы он ни был, вызовет у тебя недовольство…
- Говори прямо, как перед Господом.
- Да нет у меня тяги ко грехам.
- Зато у них к тебе есть тяга… причём, неодолимая.
- Неумолим ты, брат! Ну, какие грехи в нашем возрасте?
- Грехам все возрасты покорны!
- Кто это сказал?
- Не помню.
- А вот Екклезиаст говорит: …если какой человек ест и пьёт, веселится и благодарит Бога, и видит доброе во всяком труде своём, то это – дар Божий… 
- Вот уже и нагрешил – отсебятину втиснул в Святое Писание… у Екклизиаста в этой фразе нет «веселится» и «благодарит Бога»…
- В других есть...
- Небрежность в прочтении священного текста – вот начало духовной деградации и впадения в ересь.
- Живой человек не может быть только хорош или только плох – он и хорош и плох одновременно… иначе, он или жив наполовину, или наполовину мёртв… выбирай, как тебе удобнее…
- Мне лучше умереть в святости, нежели жить во грехе.
- Даже святым до семи раз на дню согрешать полагается…
- Опять ты со святыми себя ровняешь!
- Упаси Бог, я другое пытаюсь до тебя донести… взять, к примеру, грех воровства… скажи тебе красть доводилось?
- Боже упаси, никогда!
- И в детстве не крал?
- Меня мама хорошо воспитывала.
- Счастливчик. Моим родителям было не до меня – своих проблем хватало. Я улицей воспитывался… и крал… У нас, тогдашних пацанов, это было нормой жизни… не знаю, как другим, но мне эта норма давалась очень тяжело – всегда было ощущение, что этого делать нельзя…
- Это совесть тебя тормозила, а совесть – это Закон Божий, начертанный на чистых листах сердец человеческих…   

            Всё – терпение Тростина лопнуло.
- Как быстро время летит – глянь, уже девять часов… по Культуре «спокойной ночи малыши» началось… кстати, Юрич, у тебя телевизор есть?
- Ещё чего не хватало!
- Понял. Давай вознесём Господу благодарственную молитву, да я провожу тебя до калитки…
- Но я не тороплюсь ко сну…
- Прости, брат, я тороплюсь – устал… камней натаскался… реки молитву.
- Благодарим Тя, Христе Боже наш, яко насытил нас земных Твоих благ, не лиши нас и Небесного Твоего Царствия…

            Тростин открыл калитку. Прощаясь, Шаталов, не без обиды, изрёк последнее слово.
- Ты когда выйдешь из затвора и будешь проходить мимо моего дома, а благодать Божья будет впереди тебя идти, заходи…
- Для чего?
- Поговорим о спасении…
- Прелестно-заманчивая фигура...
- Какая ещё фигура?
- Речи.
- Издеваешься?
- Хотел сказать, к сведению принято.
- Не правильно – «спаси Господи» надо говорить.
- Во славу Божью.
- А вот это уже правильно.

            Шаталов надел свою зелёную, заношенную донельзя панаму, поправил на груди бороду и пошёл восвояси. Тростин с минуту смотрел на удаляющуюся фигуру приятеля, подвижника благочестия. Подумал: а ведь и у меня такая панама где-то есть… Закрыл калитку, сходил на сон грядущий в туалет, посмотрел на растущую луну и пошёл спать – завтра с рассветом рыбалка…