Крестики-нолики

С чертом играли мы в крестики-нолики,
где-то в подвале, сидя на корточках,
в луже кровавой, но обесточенной,
в сорочках, голодом оба уморены.

Но черт выпивает стакан белого кофе,
что пахнет
жженой пластмассой молитвенной,
оставляя на дне блестящей коробки
ребра слоновьи, души запойные;

и он, словно плетью церковной,
этим стаканом стучал по коленям моим,
накаленным уже до предела,
где хруст,
рождаемый царским забвением
и раздаваемый от стен,
моей петлей в голове заученным
тревожащим звоном,
отражается он трезвучием стонов,
показаний двухсот поколений бродяг и евреев,
покроенный сверху срезом от смеха,
похожим на слезы младенцев.

И сколько играем — Бог знает, лишь время,
но на часах вечно 17:09.

И тут — бар «Столица» — вывеска,
сердце в окоченелой петле руки
— тишина.

Я не был спасенным отекшими лицами,
а теперь я, хватаясь за мел,
полоскаю слюной свои руки
и рисую меченый круг,
лишнее слово глотая в ответ на дыхание.

И не уйти,
не выйти из комнаты — двери заколочены,
на полу — глазницы и стекла.
И как не хотелось,
но мне не хотелось
— мой мозг чернявыми иглами вспорот,
а голова скомкана кафелем,
перекинута в сторону, на облако дыма.

И снова черт ходит с надрывом,
смотрит на меня его исподлобья глаза буерака,
учуяв мою истощенную слабость,
просвистев на забавность имя создателя,
что волоком напоминало мне телячью нежность
и свист умерщвленного соловья,
когтями играя со струнным хребтом.

Напишет в углу букву «у»
и следом — снова ничья.