Эликсир откровенья, испитый сиреной

В мой смутный, панихидный век
Ещё рокочет обезглавленный поэт.
Толков умом, непревзойдённый он канон,
И, в тихом ужасе закрыв глаза,
Он не рассмотрит в сумраке меня,
Запомнив лишь ошмёток слов,
Отвергнул разум кратер нравственных основ.
Уже все крюки перепачканы в крови,
Эмоция воллюста отдалилась
От пленительной любви,
И снизошла утопия Миневры,
Из кубка Одина явились черви.
Рок подавляющих оков не изливает абсолют.
Талана моего очаг вдавне остыл,
И никогда товарищ не прикроет тыл.
Такого человека и в помине нет.
Минуя зыбкие десятки эфимерных лет
Нажила дева торжествующей судьбы ответ.
«Шкни!» – раскатилась по Эмпиреи гроза.
Должно быть, не всадили в грудь
Безмочную ножа, а шею не клеймит топор
И глыба не задела близ икры подол,
Что Иегуда задирает, не воспринимая
Жертвы терпких, столь желанных слёз,
С налитой кровью дюжей плотью.
Фигура, облачённая в лохмотья, с колен
Встаёт и догоняет откровенно из фиала,
Напившись нежного нектара с седой земли,
Сокрытой от блаженства смурой пеленой,
Ахелоида обрела принятия покой.
Форменно данного атласного мгновенья,
Чаяла вечностью разбитая небесная сирена.